же как я врачами. Я имел бы честь спорить с учеными людьми, но сейчас я только трачу впустую свои слова, потому что не наблюдаю в зале ни одного представителя прессы, преподавателя университета, ученого. Здесь присутствует только два моих коллеги и все! Это церковный суд! Здесь не уместен здравый смысл! И единственное чем мне могут возразить, это заученными фразами — Вы святотатствуете! Это же когда-то говорилось Джордано Бруно. А спустя годы, мы вынуждены были признать его правоту, но человек взошел на костер! И так повсеместно! Я глубоко убежден, что церковь не должна играть в этих вопросах какую бы то ни было роль!
— Но она играет — возразил судья — и не вам решать эти вопросы!
Игн опустил голову. Он заранее знал, что ему будут отвечать. Он думал, что вообще не стоило ему вступать с ними в дебаты, но какая-то упрямая сила заставила его сделать это. Он устал от напряжения и в его душе царило только одно сожаление, что его сейчас на время отвлекут от работы, больных и его молодой жены. Больше он не жалел ни о чем.
— Значит, сын мой — снова заговорил архиепископ, в бестолковом стремлении оставить за собой последнее слово и покончить с этими дебатами. — Вы даже не раскаиваетесь?
Хелен, сидевшая в зале, в это момент, в нетерпении чуть не вскочила с места, так ей хотелось, что он произнес эту злополучную фразу «Раскаиваюсь!», что могло бы смягчить приговор. Она так хорошо знала упрямую бунтарскую натуру своего друга и боялась его речей.
Игн вдруг рассмеялся и поднял на священника взгляд, полный отчаянной борьбы.
— Раскаиваюсь?! Отец мой, я не только не раскаиваюсь, а сожалею, что так мало распространил «презервативов». Потому что это хороший выход из проблем человечества, женщин! И притом во всех отношениях! Во всех! Я бы отдал глубокий поклон тому человеку, который изобрел такое средство! Вот он, он думал о женщине как о человеке. Он думал, как уберечь женщину от венерических заболеваний, как сделать её жизнь легче и безопаснее. Вы оглянитесь вокруг, ваше святейшество! Вы не можете не признать, что в нашей стране не выдерживает пятых родов каждая вторая женщина! А смерть женщины — то потеря матери в семье. Дети остаются сиротами. Кому же хорошо от вашей святости, отец мой? Да внемлите же, вы, наконец, здравому смыслу! Кругом нищета! Она повсюду! Рабочие семьи, они еле выживают! Куда же им бесконечно рожать?
— Но, есть же и другие способы избегать беременности женщины! — ему возразил один из священников, до сих пор молчавший.
— Игн повернулся к нему. — Вы имеете ввиду прерывание?
Тот смолчал, так как не пристало его сану распространяться так откровенно на такие щепетильные темы.
— Пусть прерывание! Слава Богу, что люди додумались когда-то до такого способа. Но, почему надо отвергать новые способы? А не правда ли, ваше святейшество, если уже говорить с позиции Библии, то здесь все способы грешны перед Господом! А! Не правда ли?
Священники замешкались. Трудно было противостоять здравому смыслу. Но. Один нашелся.
— Вы же понимаете, что ваше средство призвано не только защищать женщину от беременности, но и распространять грех! Прелюбодеяние! Женщины, если раньше не шли на контакт из-за боязни беременности, то теперь с вашим средством им это делать легче!
Игн опять усмехнулся.
— В этом вообще нет никакого греха. Все по доброй воле. Если человек не хочет, он не будет пользоваться этим средством. А вопросы морали, прелюбодеяния — тут уже пусть ваша работа будет достойной! Вы делаете свою работу, а я свою. Мой долг помочь, а ваш долг проводить демагогию верности в браке, чистоплотности отношений между мужчиной и женщиной. И поверьте. Хотите ли вы этого или нет, а в ближайшем будущем это средство прочно войдет в нашу жизнь! Это все равно как противостоять приходу утра, после ночи!
Весь зал, все присутствующие, наблюдавшие за спором подсудимого с архиепископом, заметили, что выражение лица судьи менялось. И всем показалось, что доводы Игн воспроизвели впечатления не на архиепископов, а на судью. Затаив дыхание, все ждали, что будет дальше!
Судья обвел взглядом зал и произнес такую фразу:
— Есть ли в этом зале люди, солидарные с обвиняемым и хотели бы они высказаться?
Миррано вскочил с места так резко, что Хелен даже вскрикнула.
— Ваше святейшество. Я прошу слово.
Судья кивнул головой.
Игн вышел из-за кафедры и уступил место коллеге.
— Господа. Я тоже врач. И я солидарен с каждым произнесенным словом моего коллеги. Я хочу сказать вот еще что! Это средство для предотвращения беременности женщин нужно побыстрее узаконить и ввести в продажу в аптеках! Надо внести это предложение в правительство!
Архиепископов чуть не схватил удар. Одному из них стали предлагать нюхательную соль. Судья потупился перед собой. Что-то в нем менялось. А Хелен чуть не заплакала. Ей стало страшно от её собственного воображения. Ее мозг уже нарисовал, как Миррано и Игн уводят из зала в наручниках.
Миррано продолжал:
— И эти средства необходимо сделать как можно доступными и дешевыми. Ведь бедным семьям каждый следующий ребенок — это не радость, а тяжелая ноша. И упрекнуть их в этом нельзя. Отец семейства не щадит себя, работая по десять часов в сутки, чтобы прокормить семью. Но семья сводит еле концы с концами. Это богатой семье дети в радость! Как можно закрывать на это глаза, когда оно так все очевидно! И есть еще одно… …Жена, такой же человек, как и мужчина. Почему женщина не должна наслаждаться близостью с мужчиной, как и он с ней. Она не должна, уступая супругу в его потребности, быть с ним, испытывая не удовольствие, а один лишь только страх, что потом после этого наступят новая беременность, роды, она не сможет ходить на работу, чтобы помогать мужу кормить детей!
Хелен по-настоящему заплакала. Больше она сдерживаться не могла! В ней боролись два противоречивых чувства. Она испытывала глубокое уважение в этот момент к своему супругу, за его решительность и смелость, и она с ужасом понимала, на какие плачевные последствия он их всех с подвиг! Что будет теперь с её работой, с положением
