Какое на него произвело впечатление её жизненная позиция, она не узнала. Казалось, выражение его взгляда не менялось ни при каких обстоятельствах, а ей хотелось уловить в глазах хоть толику теплоты, чтобы стать увереннее в своем женском обаянии и знать, в каком направлении действовать.
Еда очень понравилась. Они заказали обычные мясные котлеты, рыбный салат, заливное из осетра и водку. Он расхваливал именно этот ресторан, так как предпочитал исконно русскую кухню, не замысловатую, и очень плотную. Если поел, то ощущения насыщенности быстро не проходит, как от пищи заморских ресторанов. А так как он являлся обер-полицмейстером Санкт-Петербурга, он знал кухню почти каждого ресторана столицы. А к той еде, что они заказали, лучше водки не подходило ничего. И для того, чтобы она убедилась в его правоте, он вызвался организовать ей экскурсию по ресторанам города. Ежедневно он был готов предоставить для неё свою кандидатуру экскурсовода.
Все складывалось не так уж плохо, ибо, если бы такого предложения не поступило, она не знала бы как ей действовать, чтобы эти отношения продлились. Встреча не оставила после себя послевкусия состояния парения или появления хотя бы искреннего интереса к человеку. Но и ощущения неприятия так же не ощущалось. И она с облегченьем вздохнула, когда он проводил её до подъезда дома, поцеловав руку, а она все ловила свои внутренние вибрации и сделала вывод, что смогла бы стать с князем Павловским более близкой, так как он не вызывал в ней чувства негатива, тревоги, противности или противоборства. Требовалось лишь слегка привыкнуть.
Дома её ждал конверт из Будапешта. Из письма она узнала, что Игн женился, а Хелен ждала ребенка. В душе её заклокотала клоака бури. Ее раздирало чувство досады и безысходности. Ей хотелось на Родину. Очень долго, в задумчивости, не раздевшись, она смотрела на зажженную керосиновую лампу с зеленым абажуром, погрузившись в свои размышления. Ее все чаще стали посещать мысли, что все, что она делает последнее время — это неправильно, это не её путь и ностальгия с каждым днём не притуплялась, а усиливалась. Если бы только рядом оказался бы мудрый, очень опытный человек, видавший в жизни многое и многое переживший, которому она поведала бы свои мысли, страхи, желания, а он смог бы понять и дать дельный совет, что ей дальше делать? Но такого человека не было. Светлана с Григорием были так же молоды, как и она, и … она разделяла их взгляды, только так конкретно и определенно посвятить всю свою жизнь революционным идеям, она была не готова. Осваивать профессию врача, она могла бы и у себя в Будапеште. Ведь, главной причиной её побега, был Войцеховский и графиня фон Гейзерштат. А надо ли в делах сердечных уступать еще кому-то, и кого-то щадить? Может стоит идти на пролом и любыми средствами брать то, что хочет твое сердце? И ответа не было. Она только вспоминала фрагмент из прочитанного е. «Гамлета», которого также раздирали сомнения: «Быть или не быть?» и знала только одно, что сердце её не спокойно, оно всегда томиться, а значит, путь по которому она сейчас идет, не её.
Светлана в этот вечер была занята своими студентами, но на состояние подруги целенаправленно обратила внимание. Только интерпретировала она его не верно. Она даже не подумала, что глубокая задумчивость была вызвана не свиданием с обер-полицмейстером, а письмом из Будапешта. И впервые за все время пребывания Анни за границей, у неё в голове появилась мысль, которой до селя не было — «Не пора ли возвращаться?» и САМЫМ насильственным образом она пресекала такие мысли: — «Не пора, я еще не забыла Войцеховского и ничему основательно не научилась в своем ремесле врача, вершки, сумбур и неуверенность во всем!»
Так получилось, что к ним вечером в гости пришел очень важный для Светланы с Григорием гость, и Светлана выбрала для себя роль пассивной слушательницы. Зайдя к Анни в комнату, она позвала её в гостиную, где собралось народу больше обычного. Они зашторили плотно все окна и убавили свет в керосиновой лампе. Мужчина, средних лет, с очень твердым, волевым лицом и маленькой ямочкой на подбородке, рассказывал о том, как обстоят дела в их партийных ячейках. Им перечислялись названия каждой и описывались сильные и слабые стороны работы. Активность всех в последнее время ослабла, многие скрывались от царской охранки за пределами столицы и Москвы и к всеобщему неодобрению расширилась активность «черносотенского» движения. Анни не знала ни одной партийной ячейки и тем более, не слышала о черносотенцах. Она поняла только то, что люди, идеи которых поддерживала её подруга с Григорием, не приветствовали работу «террористов», как называли людей, принадлежащих к черносотенскому движению. Причины непринятия их идей, были ясно объяснены, но Анни чувствовала, что её мысли спутались окончательно и она заблудилась в дебрях различных идей, планов, программ, партий и не понимала их различий. Она помнила всегда слова подруги, что старый дворянский, правящий класс никогда мирным путем не отдаст народу свою власть, поэтому путь реформ для народа не решит глобальных проблем и выход только один, брать оружие в руки. Слова же этого человека, который был главным лектором в их квартире, носили совершенно иной характер идей, высказанных когда-то Светланой. И видя, с каким благолепием и уважительным вниманием Светлана впитывала в себя слова позднего гостя, Анни пришла к пониманию того, что она в этом ничего не понимает. Однако они засиделись до трех часов ночи, она все прилагала усилия разобраться в совершенно новой философии, потому что шестое чувство ей подсказывало, что это важно и если не сейчас, то оно все равно станет очень важно для неё в дальнейшем. Очень знакомые мысли говорились здесь, и она вспоминала, что еще Игн ей говорил про многое в жизни, жизни народа, его тяжелой доле. И самое поразительное было то, что её сердце не отвергало даже того, что для неё еще было путанно и неясно. Ей приходили в голову очень странные аналогии и даже визуальные картинки, словно она медленно, как в невесомости, вращается в черном туннеле, но её спокойно и упрямо, направление, неведомо кем заданное, двигает к яркому свету, в самом конце темного коридора. И сон сморил её окончательно на спинке глубокого дивана и как спасение, все стали быстро расходиться.
Подняться в семь часов утра на работу в больницу не было никаких сил, но ей помогла Глаша. С житейской
