а так, - она повела рукой, - все остальное, могу, конечно».
-А ведь сказано же, - не удержался Наполеон, - у меня отмщение и воздаяние. О какой мести ты
тогда говорила, Анна?
Она прикусила белыми зубами стебелек ромашки и внезапно улыбнулась: «Нет ничего дурного в
том, чтобы помочь Богу выполнить задуманное». Анна погрустнела: «Это и так случится позже, чем
нужно». Ее глаза, на мгновение, затуманились. Женщина тихо добавила: «Хотя нет. Может быть, и
раньше. Посмотрим».
Анна перевернулась на спину. Как всегда, он потерял голову, вдыхая запах трав, лесной свежести,
речной воды, прижимая ее к себе, шепча: «Я люблю тебя, тебя одну, и всегда буду любить».
-Тебе предстоит сделать выбор, - вспомнил Наполеон ее слова. Император успокоил себя:
«Наверняка, ради амулета. За него мне не жалко все, что угодно, отдать».
-Отнеси приказ маршалу Мортье, - велел Наполеон, - и возвращайся. Нам надо отобрать кое-что из
местных сокровищ, возьмем их с собой.
Мишель вышел в заплеванный коридор. Рассматривая грязные следы от сапог на узорном
паркете, капитан сказал себе под нос: «В любом случае, папа должен об этом знать. А там будь что
будет».
Он поправил шпагу. Надев треуголку, Мишель спустился по широкой, мраморной лестнице
дворца.
В сарае было темно, горела лишь оплывающая свеча в грубом, чугунном фонаре. Иосиф присел.
Осматривая колено, он вздохнул: «Что с тобой делать? Не везти же тебя на запад, Теодор. Только,
как доберешься до ваших войск, сразу ложись в госпиталь, обещай мне. Иначе всю оставшуюся
жизнь с костылем проходишь».
Федор сидел на деревянном топчане. За подслеповатым окошком сарая была уже холодная,
осенняя ночь. С Арбата доносился стук копыт и сочная ругань - армия уходила из Москвы.
«Сначала на запад, - вспомнил Федор голос сына, - а потом его величество хочет на юг повернуть,
там хоть лошадей есть чем кормить». Мишель вздохнул: «Хотя кавалеристов мало осталось, да и
обозы тянуть нечем, почти всю артиллерию бросаем».
-Сколько той жизни осталось, - мрачно подумал Федор, изучая копию планов минирования
Кремля. Мишель передал ему бумаги утром, еще до рассвета, когда Федор подметал двор
госпиталя. Он взял сына за руку и требовательно спросил: «Откуда?»
Мишель спрятал глаза и неохотно ответил: «Я здесь остаюсь, от ставки его величества,
присматривать за работой инженеров».
Федор сочно выматерился, - сын покраснел. Встряхнув сына за плечи, он велел: «Чтобы и духу
твоего в Кремле не было, понятно? Тебе двадцать три года, не суйся во все это».
-Я не могу, папа, - обреченно ответил капитан де Лу. «Не могу тебя одного оставить». Мишель
указал на чертеж: «Ты выбери, что на воздух взлетит, а я прослежу за всем, вместе с тобой».
Федор наклонился. Забрав у Иосифа незажженную сигару, он прикурил от свечи: «Лягу, лягу, не
волнуйся. Ты сегодня уезжаешь?».
-В село Троицкое, вместе с его величеством, - Иосиф присел рядом. «Давид уже там, вывозит
раненых». Он замялся: «Потом я с его величеством дальше отправляюсь, к племяннице твоей».
-Ах, вот как, - только и сказал Федор. Он положил руку на плечо Иосифу: «Спасибо тебе за все.
Тебе, сыну твоему..., Жене привет передавай, в Иерусалим тоже».
-Степа с весны не писал, - вспомнил Федор. «У них все в порядке было и, слава Богу. Наверное, в
Санкт-Петербурге меня почта ждет. Это если я когда-нибудь, конечно, туда доберусь».
Он заставил себя не думать о ее темных, с золотыми искрами глазах, о тяжелых волосах, что
падали ему на плечо, о ее низком, ласковом голосе и понял, что краснеет. «Седьмой десяток тебе,
- недовольно хмыкнул Федор, - хватит, дорогой мой, не мальчишка».
Тео все равно снилась ему почти каждую ночь. В обозе, когда у него был жар, жена приходила и
садилась у изголовья. Взяв его за руку, жена пела ему колыбельную - ту самую, про котика, что она
пела Петеньке, когда он был еще младенцем.
-Увидеть бы сейчас ее, - тоскливо вздохнул Федор. Поглядев на Иосифа, - генерал, молча, курил, он
спросил: «Вы с Джо тридцать лет женаты?»
-Тридцать два, - отозвался Иосиф. «Половину этого времени я в армии».
-Бросил бы, - сварливо велел ему Федор. «Ты мой ровесник. Сиди дома, с внуком возись.
Счастливый ты, у тебя трое. А я, когда от Петьки или Мишеля дождусь - неизвестно».
-Это мой долг, - только и ответил ему Иосиф. Поднявшись, - Федор тоже встал, - обняв его, врач
велел: «Береги себя, пожалуйста. Вы с утра с Мишелем встречаетесь?»
Федор только кивнул.
Иосиф улыбнулся: «К тому времени город пустой будет».
Москва и так была пустой.
Федор ходил по улицам, наталкиваясь на открытые двери уцелевших после пожара домов,
заглядывая в разграбленные особняки. Под ногами шуршали рыжие, осенние листья, какие-то
затоптанные письма, бумаги, валялось тряпье. Отовсюду пахло гарью. Он даже не пытался найти
знакомых - да и в любом случае, это было опасно. Федор спустился вниз, к Пречистенке.
Оглядевшись, он увидел на углу чудом не сгоревший, деревянный, двухэтажный трактир. Здание
стояло немного в отдалении от площади Пречистенских Ворот, за деревьями. Пожар туда просто
не дошел.
Наверху, над деревянной крышей, Федор заметил раскрашенный флюгер - фигурку волка. Он
только усмехнулся, вспомнив родословное древо и тихий голос Питера: «Не знаю, правда, это, или
нет, но видишь - написано. Предок де Лу, месье Мишель тоже русский был. Волком его звали».
Федор тогда зашел в пустынный трактир. Достав из кармана кафтана медную монету, мужчина
положил ее на стойку. Он выпил стопку водки. Федор потом долго сидел, слушая страшную,
бесконечную тишину покинутого города.
Сейчас, проводив Иосифа, он вытянулся на своем топчане: «Пока французы здесь стояли, хоть
мародерством никто не занимался, боялись. Сейчас всякая шваль в Москву хлынет». Федор
нащупал у себя под головой пистолет, - он был зашит в набитую сеном подушку. Спать все равно
не хотелось. Он, поставив на земляной пол фонарь, закурив, - Иосиф оставил ему сигары, - стал в
который раз изучать планы минирования Кремля.
Сын, конечно, рисковал головой - узнай кто-нибудь об этом, Мишеля бы сразу же расстреляли.
Федор прикусил зубами сигару. Он, мрачно, буркнул себе под нос: «Для вида, конечно, надо, что-
нибудь взорвать. Например, эти сараи вокруг колокольни Ивана Великого. А вот башни...- он
вздохнул, - башни, конечно, мы потеряем, некоторые. Нас двое будет, - я и Мишель, - а
французских инженеров, как он говорил, чуть ли не пять десятков. Ничего, - Федор надорвал
зашитую на скорую руку холщовую наволочку, и сунул планы в сено, - что потеряем, то
восстановим, после войны».
Он заснул и снился ему веселый, жаркий летний полдень на Москве. Колокольня поднималась
белой свечой к облакам, сверкала золоченым куполом, вокруг нее еще стояли леса. Федор увидел
копошащихся на них рабочих. «Дух захватывает, - подумал он, - там ведь почти сорок саженей
высота». Звонили, звонили колокола кремлевских соборов. Он услышал веселый голос: «Федор
Савельевич, ваша последняя буквица, как положено».
Высокий мужик, с побитыми сединой русыми волосами, поднялся, - он сидел на лесах, глядя куда-
то вдаль, на запад. Он принял от десятника горшочек и кисть. Буквы огибали колокольню и Федор
прочел: «Изволением святыя Троицы повелением великого государя царя и великого князя Бориса
Федоровича, всея Руси самодержца и сына его благоверного великого государя царевича, князя
Федора Борисовича всея Руси сий храм совершен и позлащен во второе лето государства их».
Зодчий закончил раскрашивать букву червонным золотом. Повернувшись, он подмигнул Федору,
погладив белый камень: «Ты присмотри за моим творением, тезка, ладно?»
Федор проснулся. Глядя на тусклый рассвет за окном, он прошептал: «Присмотрю».
Наскоро умывшись, спрятав, как следует планы и пистолет, Федор вышел на улицу. Холодный
ветер нес по мостовой обрывки каких-то бумаг. Федор вздохнул: «Особняк графа Мусина-Пушкина
тоже сгорел. Я ходил на Разгуляй, смотрел - один остов от него стоит. Может быть, коллекцию
свою он успел вывезти. Он мне показывал - каких рукописей только там не было».
Федор спустился вниз, к Воздвиженке и сразу увидел сына. Мишель стоял, - невысокий, стройный,
откинув назад белокурую голову, рассматривая купола со снесенными крестами.
Крестовоздвиженский монастырь был разорен, во дворе стояли пустые фуры. Мишель,
повернувшись к отцу, мрачно сказал:
-Вчера полы вскрывали, золото искали. И нашли, - он вздохнул и подумал о возке императора, что
