молча улыбается мне, слегка покачиваясь в кресле, а полуприкрытые глаза наливаются стеклянным блеском.
– Ты такая красивая, – говорит он, когда в комнату заходит Дэвид с тремя накрытыми тарелками на тележке.
Щеки у меня вспыхивают от румянца.
– Спасибо.
– Очень красивая. Когда ты вошла в ресторан, я сказал… – Роуэн дважды икает и, чтобы скрыть это, снова пьет вино. – Я сказал: «Слоан – самая красивая девушка на свете». А мой брат назвал меня идиотом, потому что в Бостоне полным-полно девчонок, а я по дурости дал обет возлежания…
– Воздержания.
– …воздержания из-за девушки, которая меня не хочет.
От румянца щеки пылают огнем, а в сожженном дотла сердце пляшет пламя.
Торстен ухмыляется: наша беседа его забавляет. Губы у меня разъезжаются в улыбке, в груди перехватывает дыхание. Через силу удается выдавить:
– Роуэн…
Однако тот переключает внимание на стоящую перед ним тарелку.
– Нисуаз с говядиной, – восхищенно произносит Роуэн, беря нож и вилку. Я бросаю на Торстена взгляд: хозяин дома ликующе смотрит на него во все глаза. – Обожаю нисуаз с говядиной!
– Он самый, – говорит Торстен, кладя на язык сложенный вдвое кусочек тончайшего, как бумага, мяса с кровью. – Нисуаз.
– Роуэн…
– Очень хочу услышать ваш вердикт, – продолжает Торстен. – Перед вами – мое видение традиционного рецепта.
– Роуэн… – шиплю я, но уже поздно.
Тот зачерпывает полную вилку салата, сует ее в рот и, закрыв глаза, принимается жевать нарезанную зелень, фасоль, помидоры черри и… мясо.
– Фантастика, – говорит он невнятно. Нетвердой рукой снова зачерпывает салат и запихивает в и без того набитый рот. – Дижонская заправка домашнего приготовления?
От комплимента Торстен едва ли не сияет.
– Да, еще я добавил в нее половину чайной ложки тростникового сахара, так как мясо с привкусом дичи.
– Отлично!
Я закрываю глаза ладонями. Роуэн заталкивает в рот очередную порцию салата и падает лицом в тарелку.
В комнате воцаряется молчание. Мы с Торстеном взираем на мужчину: тот мирно дрыхнет на подстилке из салата, а изо рта у него свисает тонкий ломтик человечины.
Торстен встречает мой взгляд и словно выходит из эйфорической дымки.
Он думает, что я пила вино. Пусть немного, почти не опьянев, – но он уверен, что легко со мною справится.
Зря.
Под растерянным взглядом хозяина я легонько толкаю бокал, роняя его на тарелку. Хрусталь разбивается, заливая салат кроваво-красным вином.
– Что ж, – говорю я, откидываясь на спинку кресла и выкладывая на стол руку с зажатым в ладони блестящим стальным клинком. – Наконец мы остались вдвоем.
Богиня хаоса
Роуэн
Первая осознанная мысль, что родилась у меня в голове, складывается в одно-единственное слово и слетает с губ, будто увязнув в густом сиропе:
– Слоан…
В ушах слышится ритмичный грохот. Сперва мне кажется, это стучит в голове пульс, потом я разбираю переливы музыки. Сквозь бряцание барабанов и мечтательный гитарный перебор раздается звучный мужской голос.
Слоан подпевает. Когда в песне заходит речь о том, что надо размозжить кому-то голову и положить в кастрюлю, я наконец узнаю мелодию. Knives Out. Radiohead. От хрипловатого женского голоса тиски в груди разжимаются. Слоан, хвала господу, цела и невредима.
В отличие от меня.
В комнате раздается дикий вопль, и я открываю глаза. Взору предстает смутно знакомый канделябр, усыпанный безвкусными стразами. Я пытаюсь сосредоточить на нем взгляд. Остальное вокруг расплывается.
– Просто… не… дергайся… – раздельно произносит Слоан между истошными мужскими криками. – Я бы сказала, что тогда будет не больно, но сам понимаешь – это неправда.
Мужчина снова орет, и я поворачиваю голову. Ничего труднее в жизни не было – она весит килограммов пятьдесят.
Визги переходят в истошный вой. Слоан спиной ко мне сидит верхом на мужчине, дергающемся в кресле во главе стола. Что с ним делает, непонятно. Сквозь мешанину из вина и наркотиков пробиваются отдельные воспоминания.
Торстен. Этого типа зовут Торстен.
И он меня обыграл.
– Еще один маленький надрезик… Вот так…
Крики неожиданно стихают, и Слоан разочарованно дергает плечами.
– Слабак…
Она поднимает руку в заляпанной кровью перчатке и небрежно кидает глазное яблоко на хлебную тарелку перед самым моим носом.
Меня скручивает в рвотном позыве.
Слоан, услышав, оборачивается.
– Возьми миску, Роуэн! Живо!
Сдернув перчатки, она одним прыжком соскакивает с мужчины, приподнимает мне голову и подсовывает под нос железную миску.
Из желудка ручьем льется красное вино вперемешку с ужином. Слоан крепко держит меня за плечи.
– Не держи в себе, не надо, – мрачно бурчит она. – Уж поверь.
– Эта мразь накачала меня наркотой… – хриплю я, когда спазмы наконец стихают.
Я вытираю рот салфеткой. Руки дрожат и липнут.
– Ага.
– Долго я был в отключке?
– Пару часов. – Слоан протягивает мне непочатую бутылку воды и забирает миску, с сомнением покосившись в сторону коридора. – Надо бы выбросить, но Дэвид меня нервирует.
– Он хотел напасть на тебя?! Если хоть пальцем тронул…
– Нет-нет, что ты! – Слоан толкает меня в кресло, из которого я пытаюсь встать. Я заваливаюсь на бок. – Он совсем безобидный.
– Так в чем проблема?
– Он там ЕСТ. На кухне.
Я непонимающе трясу головой.
– Оставшиеся блюда… наш ужин.
– И что тут странного? Все едят.
С лица Слоан сходят последние краски.
– Ага… Все…
– Я тебя не понимаю.
– Ты ел человечину! – выпаливает она.
Я изумленно таращу глаза и, выхватив у нее миску, снова давлюсь рвотными спазмами.
– Господи, Роуэн… До чего это было мерзко! Ты прямотаки наслаждался вкусом. Никак не мог насытиться.
Меня тошнит еще сильнее.
– А потом взял и отключился с набитым ртом. Пришлось выковыривать, чтобы ты не задохнулся.
Я поднимаю на нее слезящийся взгляд и снова давлюсь рвотой. К счастью, в желудке пусто.
– Знаешь, что это был за окорок? Торстен признался под пытками. Я вытаскивала у тебя изо рта куски человечьей задницы!
– Ты вытаскивала – а я-то ел! Господи, Слоан… Какого черта ты не предупредила?!
– Я пыталась, но ты не слушал. Не помнишь разве?
Черт. Она права.
Я вспоминаю и это, и многое другое.
Слоан пристально за мною наблюдает. Она не так равнодушна, какой хочет казаться. Чем дольше я смотрю на нее, тем сильней с ее лица спадает маска, а под веснушками на щеках и носу проступает слабый румянец.
Глупая девчонка. Боится, что я признался ей в чувствах? Нервничает в предвкушении неприятного разговора? Думает, как бы его избежать?
Я должен любой ценой удержать ее рядом, даже если ради этого придется вдребезги разбить себе сердце.
– Нет. – Я трясу головой, уставившись на столешницу. – Последнее, что помню, – это как Дэвид завозит тележку. Потом черный
