геодезистов и сумели бы восстановить топографическую карту. Кусочек из грудины в самом центре паутины – его дом. Остальные части тела – места, где он похищал своих жертв. – Слоан указывает на клочок кожи, обмотанный рыболовной леской. – Например, это мужчина по имени Беннет, которого он убил два месяца назад. Я сняла кожу с бицепса. «Б» – значит Беннет.
Я смотрю на Торстена – тот вяло шевелится. У него отрезан рукав, и под ним алеет участок оголенной плоти.
– Какой труд… – бормочу я.
Слоан убирает руки и встает рядом. Она смотрит на меня, заливаясь румянцем, но все-таки ухмыляется и закатывает глаза.
– По-твоему, лучше вязать крючком и кормить двенадцать кошек, а еще гонять с лужайки соседских детей?
– Ни в коем случае. – Я поворачиваюсь к ней, стойко выдержав тяжелый взгляд. – Хотя насчет детей согласен. Не люблю детские крики. Но, Птичка, – чтобы такое?.. Это шедевр!
Ее глаза теплеют. Уголки губ дергаются в чуть заметной улыбке. Она так близко, что тянет податься вперед и втянуть носом ее запах. Поцеловать. Запустить руку в черные как смоль волосы. Сказать, что считаю ее гениальной, хитрой и чертовски красивой. Что мне с нею весело. Что, несмотря на мерзкое самочувствие, я ужасно жалею, что нынешняя игра подходит к концу и нам надо расстаться. Какие бы ни были у нас отношения, мне мало. Я хочу большего, но боюсь, что если сделаю первый шаг, то оттолкну ее. Учитывая, как стремительно Слоан сбежала в ресторане и как долго я уговаривал ее вернуться, рисковать нельзя.
Поэтому я отхожу на пару шагов и прячу мысли за наглой ухмылкой.
– Странно, что у тебя нет двенадцати кошек. На вид ты настоящая кошатница.
Слоан толкает меня в плечо, и я смеюсь.
– Да пошел ты, красавчик.
– Завела бы в инстаграме [2] блог про кошачьи туалеты – заработала бы целое состояние.
– Я собиралась оказать тебе честь и позволить убить этого напыщенного ублюдка, но теперь не дождешься!
Бросив на меня последний взгляд – не такой уж, впрочем, и злой, – Слоан поворачивается и идет к столу, чтобы надеть новую пару латексных перчаток и взять скальпель. Торстен шевелится и стонет. Слоан снимает пробку с флакона с нашатырем и сует ему под нос.
– Пожалуйста, хватит, не надо…
– Знаешь что, Торстен… или Джереми? Так ведь тебя зовут на самом деле, да? Джереми Кармайкл.
Слоан встает рядом и поворачивается к своей паутине лицом, затем поднимает руку и легонько прикасается к подвешенному глазу.
– Ты похож на человека, которого я знала давным-давно…
Торстен вопит громче, почти визжит: Слоан ведет кончиком лезвия по его шее. Вслед за ним тянется красная царапина, и я с улыбкой гляжу, как незадачливый каннибал бьется в конвульсиях. Я хорошо изучил Слоан и знаю, что она будет делать дальше: одним взмахом рассечет вену и оставит жертву истекать в кресле кровью.
Последний мазок кисти на идеальном холсте.
– Тот человек заманивал к себе людей. Сулил им покой и защиту. А на самом деле лишал и того, и другого, – говорит она, с презрением глядя на трясущегося Торстена. – Совсем как ты, правда? Ты обещал нам вкусный ужин и приятную компанию, а сам одурманил и хотел убить. Вот незадача, вышло не так, как ты планировал.
– Прошу, пожалуйста, прости меня, я не…
– Дэвид, наверное, тоже умолял, когда ты решил поиграть в доктора и устроить ему лоботомию? Готова поспорить, что он орал во весь голос, а ты наслаждался. Самое забавное, мистер Кармайкл, что у нас с тобой много общего. Открою маленький секретик. – Слоан, сложив губы в убийственно красивую улыбку, наклоняется и шепчет ему на ухо: – Я тоже люблю, когда мои жертвы умоляют их отпустить.
– Нет, нет, нет, ты не понимаешь… Дэвид! Дэвид, помоги мне!
Крики остаются без ответа. Слоан отходит в сторону и меняет скальпель на дамасский клинок. Торстен, не переставая истошно вопить, слепо вертит головой, не понимая, куда она делась. Слоан неслышно, не издавая ни звука, подкрадывается к нему сзади. Она движется плавно, будто летящая сова: бесшумно и грациозно, хищно и решительно.
– Человек, которого ты мне напоминаешь, тоже притворялся душкой, однако внутри у него жил дьявол. Он искал талантливых детей и обещал развить их способности. Сулил своим ученикам прекрасное будущее. Говорил, что подарит им возможность поступить в самые престижные университеты мира. А поскольку моих родителей никогда не было рядом, они не видели, какой ценой мне обходится талант.
Я всегда думал, что мое сердце зачерствело насквозь. Слоан Сазерленд доказала, что это не так.
Ее слова эхом стучат у меня в голове, а воображение уносит в темные ужасающие дали. Сердце, колотясь о ребра, проваливается, оставляя вместо себя черную дыру, которая с каждым ударом пульса наливается жаром.
– Я все вытерпела. Все пережила. Многому научилась. Например, прятать боль и ярость, чтобы жить среди людей. Молчать, выворачивая себя наизнанку. Но знаешь, какую цену заплатить я не сумела? – спрашивает она, останавливаясь за спиной у Торстена.
Улыбка гаснет. Слоан смотрит перед собой, и глаза у нее в тусклом свете свечей кажутся черными. Голос становится грубее, более хриплым.
– Я не смогла отдать ему Ларк!
Меня пробирает морозом.
– Она – единственная, кто был мне дорог. Когда я узнала, что он принялся и за нее, то сорвалась. В ту ночь, когда она призналась мне в чужих грехах, меня словно накрыло тенью. Там, во тьме, я дала клятву. Поклялась, что уничтожу всех, кто хоть чуточку на него похож, – до кого только смогу дотянуться. Я не остановлюсь до тех пор, пока не найду самых мерзких, самых гадких, самых отвратительных уродов на земле и не уничтожу их одного за другим. Я обещала себе, что никогда не позволю причинить боль близким мне людям.
Слоан заносит нож над головой Торстена. Держит так крепко, что костяшки пальцев наливаются белым.
– И свою клятву я исполняю!
Из колонки раздается громкий раскат музыки. Слоан – истинный гений, настоящий художник. Она ждет, когда мужчина в кресле скажет нужное слово, нанеся последний штрих.
– Пожалуйста…
Слоан втыкает лезвие ему в живот.
– Раз ты так вежливо просишь, давай вместе вычистим грязь из твоих кишок, – рычит она, ведя заточенную сталь вверх под звучание надрывных криков.
Из рассеченной плоти льются внутренности и кровь. Слоан, тяжело вздохнув, вытаскивает нож, и на ковер падает пунцовая полоса. Вопли Торстена стихают. Сделав еще несколько судорожных рваных вдохов, он умирает, обмякнув в кресле.
В комнате словно бьют электрические разряды. Воздух пропитан ароматами горячей крови.
