— Головой надо думать! — сурово осадил его командир. — В таком случае хотя бы детонатор взорвался.
— А может, ты не поджег? Вдруг тебе просто показалось?.. — поддел командира Юлюс.
— Плохо вы меня еще знаете, как я погляжу… — со вздохом произнес командир, который, видно, тоже почувствовал, что торчать здесь дальше глупо.
Мы поднялись и осторожными шажками стали подкрадываться к пеньку.
— Ребята, по-моему, там дымится!.. — вспугнул нас вдруг Дамийонас.
Плюх-плюх — мы, как утята, плюхаемся на землю. И хотя не верим, что можем взорваться, хотя злимся на Дамийонаса, а все равно лежим.
Первой поднимается Еруте.
— Эх вы, мозгляки! — вгоняет она в краску самого командира. — Вы тут поспите, а я пойду погляжу.
Тут уж мы все встаем и на цыпочках, точно боясь разбудить дремлющий пень, подходим ближе. Оказывается, пороховая палочка не сгорела до конца. Слишком плотно мы завалили ее камнями. Что будем делать? Другой такой у нас нет, а этой не больше пяди осталось. Оставить же заминированный пень до другого раза не хочется, жалко… Столько страху натерпелись, столько намучились. Да и неизвестно, когда мы еще сюда придем, и выходит, что наша присяга вроде не скреплена ничем…
— Будем взрывать! — единогласно решили мы. — Ведь не бомба же это и не снаряд. Железа, осколков тут нет.
— Верно, — согласился командир. — Один останется поджечь, а другие пусть заранее спрячутся. Добровольцы, желающие остаться, есть?
Мы потупились, кто стал пинать камешки, кто смущенно откашливался… Словом, все помалкивали.
— Тогда придется тащить жребий. Все мы тут равны, все приняли присягу. Словом, все имеем право совершить подвиг. Глядите, я беру пять спичек. Одна будет горелая. Кому безголовая достанется, тот и должен будет… Кто тут у нас первый по росту? Дамийонас? Тяни.
— Я? Первый? Да если бы у Юлюса не нога, он тут самый высокий…
— Тащи, чего там… — поторопила Еруте. — Вытащишь с обгорелой головкой, перекрестись — и в кустики…
Однако Дамийонас безголовую спичку не вытащил. Не досталась она ни мне, ни Еруте. В кулаке у Витаутаса осталось две спички: для него и для Юлюса.
— Ну, Юлюс, давай…
— Юлюс, правую тяни! — с облегчением стали давать мы совет.
— Не слушай их, Юлюс, будь мужчиной, — сказала Еруте. — Зажмурься и тяни первую попавшуюся. Ну? Покажи.
Спичка оказалась без головки.
— А теперь марш все в укрытие! — скомандовал Витис. — Юлюс, на́ тебе спички.
— Не надо, я не буду поджигать, — неожиданно отказался Юлюс.
— Почему?
— Не буду, и все.
— То есть как это не будешь? Струсил?
— К чему без толку рисковать…
— Вот ты как! Выходит, мы можем рисковать, а ты нет? Тогда чего же сразу не сказал? Чего ради жребий тянул?
Опустив голову, Юлюс разглядывал свою ногу и молчал.
— Трус! — будто кнутом стегнула его Еруте. — Эх ты, заячья душа, а еще присягу давал.
— Вот видишь, вот видишь! Что я говорил? — с довольным видом распалялся Дамийонас. — Какой из него солдат…
— Отсчитай десять шагов! — приказал Витаутас и вытащил из-за пояса рогатку.
— Может, не стоит сегодня портить настроение… — вступился я за Юлюса. — Хотите, я за него подожгу?
— Отсчитай десять шагов! — требовательно повторил Витис. — Я предупреждал: дисциплина у нас будет железная.
Юлюс проковылял несколько шагов вперед и остановился.
— Стреляйте! — поторопил он нас. — А то еще не попадете с десяти шагов-то.
По команде Витиса мы натянули свои рогатки, прицелились в квадратную заплату на штанах Юлюса и выстрелили острыми камешками.
Никто из нас, быстроногих и здоровых, не подумал о том, что ведь хромому после поджога мины далеко не убежать. А раз уж придумали такое интересное наказание, почему бы не воспользоваться случаем, не испытать его на деле.
Правда, мой камешек, бацнув в квадратную заплату, не причинил Юлюсу боли, но Витис, Дамийонас и особенно Еруте стреляли с жестоким азартом, до отказа натянув резину. Юлюс постоял немного, а затем, обернувшись, пошутил:
— Уже? А я и не почувствовал…
Однако мы не оценили его способности шутить в такой момент. Мы снова думали только о том, кто же все-таки подожжет заряд. Неужели снова тянуть жребий?
— Я подожгу, — и на этот раз решился Витис. — Валяйте в укрытие.
Лежа все в той же ложбине, мы видели, как над пнем взвился дымок, как Витис зайцем кинулся в нашу сторону, но, не успев добежать, упал на землю… Мы тоже втянули головы в плечи, и в ту же секунду, подобно громовому раскату, прогрохотал взрыв. Гром прокатился по Гремячей пуще, наткнулся на пригорки, на другие леса и эхом возвратился назад.
Выскочив из ямы, мы еще успели заметить, как откуда-то сверху на место взрыва падают обломки искрошенного пня. А неподалеку со стуком сыплются запоздалые камни.
Витис встал и, сияя от радости, спросил:
— Ну, каково? Здорово, правда?
— Господи, и напугалась же я! — сказала Еруте, не скрывая своего восхищения отвагой командира. — Ведь тебя же могло убить!
— Меня? Да ни в жизнь! — хвастливо ответил командир. — Давайте посмотрим, что от этого пенька осталось.
Мы сбились в кучу, как телята на клочке отавы, и стали ощупывать каждый бугорок, каждый осколок или бумажку. Только Юлюс постоял немного, походил туда-сюда, как потерянный, и, ни слова не говоря, отправился домой за коровами.
«Эх, ребята, все бы ничего, только не стоило нам расстреливать Юлюса», — подумал я, но ничего не сказал. Вожак у нас теперь есть, так что нечего мне особенно задумываться… Витис приказывает, Витису и отвечать.
…Солнце высушило, дотла выжгло траву на вырубке, коровы дочиста объели все прогалины, овцы и козы общипали всю зелень. Остались лишь папоротник, осока да обглоданные кустарники. Пасти становилось с каждым разом все труднее — чуть зазеваешься, а коров уж и след простыл. Знай, отправились искать себе пастбище получше. А в лесу, там, куда не забредает скотина, нынче полно земляники, черники. Со дня на день поспеет малина, пойдут боровики. Лето развязало полный до краев мешок с гостинцами. Едва задует
