поклялся, что у нас никогда их не будет. Ты об этой клятве помни, сыночек».
-Это все очень хорошо, - Наполеон искоса посмотрел на него, - однако, сколько в России таких
семей?
Петя мысленно перебрал своих соучеников по кадетскому корпусу, коллег отца по Академии Наук.
Глядя в землю, юноша признался: «Мало».
-То-то и оно, - подытожил Наполеон. «Что вы мне хотите сказать - можно уговорить императора
рабство отменить, так, юноша, подобные вещи решаются радикальным путем и никак иначе».
Они несли к дому корзину с рыбой, Хана скакала впереди, распевая французскую считалку, солнце
уже высоко стояло надо горизонтом. Петя, посмотрев на осенний лес вокруг, вдохнул запах дыма и
волглых листьев: «Он прав. Не надо, конечно, революцию устраивать. Надо подать прошение
императору, от дворян - покорно ходатайствуем, об освобождении крестьян, по всей стране. Его
величество разумный человек, он согласится. И потом, - Петя свободной рукой почесал бородку, -
мы ведь сейчас Наполеона дальше погоним, до Парижа. Не будем же мы на границах
останавливаться. Люди увидят свободу, что есть в Европе, подышат ее воздухом, и вернутся домой
совсем другими..., Обязательно».
Дверь избы была открыта. Ханеле, стоя на крыльце, кутаясь в шерстяной платок, одобрительно
сказала: «Молодцы. К столу, к столу, перекусите что-нибудь, а мы рыбой займемся».
Вечером они сидели с Наполеоном у стены бани. Император, обрезав сигару, протянув ее Пете,
чиркнул кресалом. Петя еще и не курил никогда. Сейчас, затянувшись хорошим табаком, юноша
заметил: «А ведь вы тоже могли меня убить».
Наполеон расхохотался и блаженно вытянул ноги. «С Аннет находился сегодня по лесу, - он зевнул.
«Зачем вас убивать, юноша? Что вы генерала Коленкура штыком закололи, и я вас приказал
расстрелять - это после боя случилось. Сами понимаете, я был в плохом настроении, мы много
потерь понесли».
-И еще больше понесете, - хотел ответить Петя, но удержался.
Наполеон похлопал его по плечу: «Поедете со мной в Гродно, коня мы вам купим, в ближайшей
деревне. Повидаетесь с братом, а потом я к армии собираюсь возвращаться». Он рассмеялся: «Вас
до линии фронта подвезу, а там сами как-нибудь разберетесь. Отец ваш воюет? - он зорко
посмотрел на Петю. «Я его книги читал, по геологии, очень хорошие».
-Воюет, - признал Петя. «Он генерал, артиллерией занимается, укрепления строит».
-Я так и думал, - Наполеон опять зевнул. «У меня, генерал Кардозо, хоть ему седьмой десяток, а
сотни молодых врачей стоит. Спокойной ночи, - он поднялся и затушил сигару, - пойду к семье, а то
уезжать скоро».
Он ушел. Петя все курил, глядя на освещенные окна избы, и видел перед собой ровные, печатные
строки: «Высочайший манифест о даровании свободы крестьянскому сословию».
-Так оно и будет, - твердо сказал себе Петя, поднимаясь, запахивая сибирку. «Жизнь положу, а
этого добьюсь». Он внезапно улыбнулся, услышав голос Ханеле: «Любить тебя будет больше
жизни самой, веру твою примет, за тобой пойдет до края земли».
-Интересно, кто? - хмыкнул Петя, устраиваясь на своем тюфяке. Он закрыл глаза и увидел старика в
нищенской одежде, что заглядывал в крестильную купель - высокого, с побитыми сединой,
светлыми волосами, голубоглазого старика. Купель стояла посреди раззолоченной церкви. Петя
еще успел удивиться: «Это собор Спаса Нерукотворного, в Зимнем Дворце. Я помню, мама, когда
читала монологи Расина их величествам, меня с собой брала, мы туда заходили. Что там нищий
делает?»
А потом он заснул - глубоко, умиротворенно, спокойно.
Уезжали они на рассвете. Петя шел пешком. Он помахал рукой женщине и девочке, что стояли у
поворота дороги: «Увижу ли я их еще?»
Наполеон не поворачивался. Петя, подняв голову, незаметно на него посмотрев, увидел упрямо
сжатые губы. Рука императора дернула поводья: «Догоняйте, юноша».
Только скрывшись из виду, император пустил коня шагом. Вытирая мокрые щеки, Наполеон
подставил лицо холодному, северному ветру. Лес был пуст, в белесом небе едва светило
маленькое, тусклое солнце. Он, оглянувшись, заметил только Петю, что спешил к нему. «Вот и все,
- отчего-то подумал Наполеон. «Вот и все».
Ханеле с дочкой дошли до избы. Девочка сказала: «Жаль, что я дядю Петра больше не встречу. Но
жена, - она лукаво улыбнулась, - у него хорошая будет».
-Хорошая девушка,- Ханеле размотала на ней шарф. Она поцеловала девочку в холодную щеку: «Я
бы ее никому не отдала. Да и не настало еще время».
-Папа, - важно заметила маленькая Хана, - папа будет писать, он обещал.
Она открыла дверь перед матерью: «Я буду ждать».
-И я тоже, - согласилась Ханеле. Они вошли в сени, где уютно пахло свежевыпеченным хлебом.
Борисов
Выл, задувал резкий, ночной ветер. Наполеон, прищурившись, посмотрев на темную, с
плывущими по ней льдинами воду Березины, велел Мишелю: «Бери коня, езжай к понтонерам и
передай Эбле - если они потеряют, хоть один мост, я его лично расстреляю, перед строем. Надо до
утра перевести войска на западный берег».
Копыта лошади разъезжались в вязкой грязи равнины, на востоке растянулась бесконечная
цепочка обозов. Мишель, торопясь к переправе, вспомнил холодный голос императора:
«Уничтожить все, что невозможно переправить через Березину. Русским не останется ни одной
пушки, ни одного штыка, ничего!»
Они стояли на берегу реки. Генерал Эбле, вытянувшись, сказал: «Ваше величество, если мы сейчас
подорвем кузницы и повозки с инструментами - мы попросту не наведем мосты. Как только армия
и гражданские лица переправятся, все это, - он обвел рукой команду понтонеров, что уже
вколачивала сваи в болотистый берег, - взлетит на воздух».
Русская артиллерия била по мостам без остановки. Мишель, сильной рукой сдерживая коня,
выругался. Позавчера его опять ранило, и сейчас, - он чувствовал, - повязка под мундиром
сбилась. Рана кровоточила.
-В бок, как Петьку, - он спешился и привязал лошадь к чахлой березе. Все остальные деревья
здесь, у деревни Студенки, были давно повалены. Мишель поискал глазами генерала. Увидев его
седую голову среди понтонеров, - солдаты стояли по пояс в реке, по двум мостам шел поток
пехоты и кавалерии, - капитан спустился вниз, в обжигающе холодную воду. Шинель сразу же
намокла. Мишель, услышав свист ядер, провожая глазами трупы, что уносило вниз по течению,
отчего-то вспомнил брата.
С Петром они простились в Минске - долго стояли, обнимая друг друга, на рассвете, на дороге, что
вела в Борисов. Мишель тогда вздохнул: «Я очень надеюсь, что папа домой поехал, милый. Все же
он тяжело ранен был...»
Петя только наклонился, - он был выше. Прижавшись щекой к его щеке, юноша тоскливо
проговорил: «Братик..., Не воевал бы ты...»
-Я француз и воюю за Францию, за своего императора, - коротко ответил Мишель. «Так будет
всегда, пока я жив. Вот и все. За Францию, а не против тебя, Петька».
Петя шел пешком. Он решил пробираться на восток лесами. Мишель, помахал ему вслед:
«Пистолет у него есть, пороха достаточно, деньги я ему дал. Все будет хорошо».
Мишель нашел Эбле. Тот стоял, рядом с солдатами, поддерживая мост на плаву. Капитан взглянул
в измученное лицо генерала: «Господи, хоть бы и вправду папа домой отправился. Месье Эбле
тоже шестой десяток идет, не дело таким людям воевать».
-Ваше превосходительство, - крикнул Мишель. Не кричать было невозможно - над их головами
свистели ядра, на мостах испуганно ржали лошади, сверху доносилась ругань офицеров. «Ваше
превосходительство, его величество велел передать, что армия должна переправиться!»
Худое лицо генерала было испачкано грязью, шинель намокла до самых плеч. «Переправится, -
мрачно ответил Эбле, - для этого мы здесь и стоим».
-Идите, - решительно приказал Мишель, забыв о том, что он всего лишь капитан. «Идите, ваше
превосходительство. Те, кто своей очереди ждет, повозки жгут. Хоть согреетесь, - он указал на
костры за артиллерийскими батареями, что прикрывали переправу с восточного берега. «Идите, я
вас заменю».
-У вас шинель в крови, - заметил Эбле.
-Это чужая, - соврал капитан де Лу и почти оттолкнул его: «Идите, идите».
-Дядя Иосиф и Давид еще на восточном берегу, - понял Мишель, вставая в строй понтонеров.
«Раненых переправляют. Давида тоже ранило. Русское ядро в палатку ударило, когда он у стола
стоял. Раненый выжил, Давид его своим телом закрыл. Его перевязали, и он операцию закончил.
Как он сказал - нож я и правой рукой удержу, ничего страшного».
Вода, как понял Мишель, постояв в ней четверть часа, была совсем ледяной. Однако рана стала
