Вода, как понял Мишель, постояв в ней четверть часа, была совсем ледяной. Однако рана стала
меньше болеть. Он еще нашел в себе силы усмехнуться: «И опиума не надо».
Эбле вернулся и отогнал его от моста: «Вы еле на ногах держитесь, капитан, немедленно марш
отсюда!». Корпуса Удино и Нея уже были на западном берегу. Мишель, вернувшись к палатке
императора, услышал его раздраженный голос: «По мостам, генерал Кардозо, переправляется
боеспособная армия, те, кто может стоять в строю! Все остальные ждут на восточном берегу. Мне
надо спасти войска!»
Мишель увидел, как Иосиф, - в прожженной, испачканной шинели с чужого плеча, четко, по-
военному, развернулся. Генерал, бормоча себе что-то под нос, пошел к госпитальным палаткам.
Наполеон увидел Мишеля и крикнул: «Немедленно отправляйся к гвардии, пусть идут на
западный берег. И мы за ними».
-Ваше величество, - выпрямившись, сказал Мишель, - я пойду к гвардии и передам ваше
приказание, а потом прошу разрешения помочь с перевозкой раненых».
-У нас не хватает мостов, - синие, смертельно усталые глаза императора похолодели, - и нет
времени строить еще один.
-Тут мелко, - торопливо сказал Мишель. «Я был, в реке. Она по пояс. Нельзя бросать раненых,
ваше величество».
Наполеон посмотрел на восток: «Сколько мы их еще сможем сдерживать? Там ведь гражданские,
женщины, дети…»
-Хорошо, - вздохнул он. «Собирайте добровольцев, и делайте свое дело».
По мостам переходил корпус генерала Виктора. Швейцарская пехота, оставшаяся на восточном
берегу, сдерживала натиск русских, а по холодной воде Березины тянулся поток телег с ранеными.
Те, кто мог стоять на ногах, переходили реку сами. Мишель, найдя в суматохе майора Кардозо,
крикнул: «Где дядя Иосиф?». Давид, - он поддерживал какого-то солдата, - попытался улыбнуться:
«Уже там, - майор махнул рукой на запад, - госпиталь разворачивает».
Эбле, на храпящем от усталости, загнанном жеребце, промчался по берегу и заорал: «Всем
прибавить шагу! Корпус Виктора переправился, сейчас будем подрывать мосты!»
Мишель обернулся на восток и заставил себя не думать о тех, кто сейчас рвался к воде, под огнем
русских пушек. На горизонте уже была видна темная полоса на снегу. К восточному берегу,
Березины двигались казаки.
-Быстрей! - подогнал его майор Кардозо. Они, борясь с течением, побрели к середине реки, стуча
зубами от холода, слыша сзади треск выстрелов.
Миновав реку, вытаскивая раненых, Мишель подумал: «Вряд ли я еще когда-нибудь сюда
вернусь».
С реки прогремели несколько взрывов. Он, даже не успев попрощаться с Давидом, побежал к
холму, туда, где была видна треуголка императора. Уже рассвело. Мишель, на мгновение,
остановившись, увидел Березину - запруженную людьми. Ядра падали в воду, ветер донес до него
стоны. Капитан сжал зубы: «Там безоружные люди, что они делают?»
-Прибавить огня! - холодно приказал генерал Витгенштейн. Русская ставка была на холме. Он,
приложив подзорную трубу к глазу, не отрываясь от нее, добавил: «Пусть кавалерия их
сбрасывает в воду, там еще тысячи солдат».
-Если бы мы вовремя подошли к переправе, ваше превосходительство, - хмуро сказал Федор, -
ничего бы этого не было. Захватили бы мосты, прижали бы Наполеона к реке, и он бы сдался,
вместе со штабом».
-В промедлении обвиняйте Чичагова, - генерал поджал тонкие губы. «Это его Наполеон за нос
водил, два дня». Он обернулся: «Посылайте адъютанта с распоряжением, ваше
превосходительство, что вы застыли?»
-Моя артиллерия, - угрюмо отозвался Федор, - не будет стрелять по женщинам и детям. Там
раненые, обмороженные…
-Это не ваша артиллерия, а его величества императора! - заорал Витгенштейн. Офицеры стояли
поодаль. Федор, побагровев, стиснул руку в кулак. Он до сих пор еще опирался на палку.
-Петька, - подумал он, - Господи, где же он? Хоть бы с партизанами был. Когда мы к Смоленску
шли, я спрашивал о нем. Никто ничего не слышал».
-И это не женщины и дети, а бляди и ублюдки, - сочно добавил Витгенштейн. «Как будто вы, Федор
Петрович, не знаете, кто там под обозами во время войны валяется».
Федор взял свою подзорную трубу: «Пока мы препирались, и стрелять стало бесполезно - до
западного берега наши ядра не долетят».
Витгенштейн выматерился: «Пусть кавалерия с ними не церемонится!»
Федор все изучал в подзорную трубу восточный берег. Отбросив ее, выругавшись, генерал велел:
«Коня мне!»
-Ваше превосходительство – жалобно закричал ему вслед адъютант, - там стреляют!
-А я думал, в бирюльки играют, - гневно сказал Федор, вскакивая в седло. Верхом нога болела
меньше. Он еще успел подумать: «В кавалерию, что ли, перейти?». Федор спустился вниз, с холма
и пустил коня галопом. Он просил только об одном - чтобы та рыжая голова, что он заметил в
толпе французских солдат у разрушенной переправы, никуда не исчезла.
Петя лежал в цепи швейцарских стрелков. Он бы никогда в жизни не попал сюда, однако, добредя
лесами до захваченного французами Борисова, Петя очутился в суматохе отступления. Попав на
западный берег Березины, - как раз у Студенки, - юноша понял, что затаиться и ждать своих войск,
у него не получится. Тут и прятаться было негде - болотистая, с редкими деревьями, равнина.
-Суки, - швейцарец, перезарядил ружье. «Нас три сотни человек осталось, из полутора тысяч. Мы
эту орду не удержим». Он обернулся на кишащую людьми воду: «А ты откуда?»
-Из Парижа, - отчего-то вздохнул Петя. Он прибился к швейцарцам еще третьего дня. Никому не
было дела до того, кто он, и откуда.
-А я из деревни, - ответил швейцарец. Петя подумал: «Никогда в жизни не буду по своим войскам
стрелять. Просто подожду, пока наши ребята, - он усмехнулся, и покрутил головой, - пока наши не
уйдут на запад, и пойду навстречу своим.
Он спал со швейцарцами у их костров, и хлебал с ними суп из конины. То, что он был в
гражданском платье, ни у кого подозрения не вызвало - солдаты Великой Армии были одеты кто
во что горазд.
-Жена моя там, - горько сказал швейцарец, кивая на воду. «Мы в деревне стояли, вот и встретил
ее. Мари зовут, если по-нашему. Только бы…, - он оборвал себя и прицелился: «Вот и кавалерия
появилась».
Петя застыл. Отбросив ружье, юноша поднялся. «Ты что! - дернул его за руку швейцарец, - с ума
сошел?»
Петя уже бежал через заснеженное поле, крича: «Cessez le feu! C'est mon père!». Пули все равно
летели рядом с ним, несколько раз он бросался на землю. Федор, бросив поводья, проклиная
раненую ногу, заорал: «Не стрелять! Не стрелять!».
Петя был уже совсем рядом. Федор услышал его плач: «Папа! Милый мой!». Отец обнял его.
Прижимая к себе сына, сбив его с ног, он прикрыл Петю своим телом. Земля дрожала от копыт
сотен лошадей, от реки раздавались крики. Федор все шептал: «Не надо, милый мой, не надо. Все,
все закончилось…»
Наступила тишина. Петя, поднявшись, поддерживая отца, глядя на бескрайнюю равнину, усеянную
остатками повозок, сожженными обозами, трупами людей, неожиданно горько подумал: «Все
только начинается».
Они постояли просто так, молча. Потом отец и сын медленно пошли на восток - туда, где над
холмом развевались русские флаги.
Интерлюдия
Лето 1813 года, Лидс
Рэйчел вышла в цветущий сад. Ее дом стоял между двумя приютами. Франческо, выстроив его,
сказал: «Я вам маленький палисадник сделаю, кузина. Только для вас». Он улыбнулся и махнул
рукой в сторону приютов: «Там много места, детям есть, где побегать. Вам, наверняка, захочется
иногда в тишине побыть».
Женщина прислушалась - на холме царило безмолвие. Изабелла, вместе с дочкой и Джо, увели
девочек гулять. Мальчиков Майкл забрал на фабрику - показывать им отстроенные цеха. Аарон
спокойно спал наверху. Рэйчел, присев на деревянную скамейку, развернула письмо.
-Милая моя доченька! - читала она мелкий, четкий почерк отца. «У нас все хорошо. Малка на
Песах родила мальчика. Назвали его Биньямином, по отцу Шломо, он как раз недавно умер, там в
России. Девчонки очень рады тому, что у них появился братик. Малке и ухаживать за ним не надо
-они все сами делают. Мастерская ее мужа процветает, он начал учиться у меня ремеслу писца.
Раз вы воюете с Америкой, то, конечно, письма оттуда до вас не доходят, а вот до нас - да. Тетя
Эстер прислала большое пожертвование для ешивы, в память ее покойных мужа и сына, и в честь
рождения первого внука. Так что, милая, у меня двенадцатый внук. Эстер написала, что роды были
легкие, мальчик большой, здоровый. Назвали его Хаимом, волосы у него светлые, в Батшеву, а
глаза, как у отца, серо-голубые. Как война закончится, ты ее и сама поздравишь, конечно. Невестка
