— Теперь Россия — в надежных руках, слава богу! Князь Львов — это вам не Николашка, — развешивая крупу и постное масло, в открытую, с полным пренебрежением к недавнему самодержцу, разлагольствовал тучный, как сдобный колобок, веселый говорун Расторгуев. — А господин Терещенко? А Коновалов? Деловые люди!
— А Керенский? Кто такой Керенский? — подал сомневающийся голос кто-то из покупателей.
— Керенский — это так себе… Аблакатишка. Меньшевик какой-ся.
— Меньше всех, что ли? По капиталам или как?
— А шут его знает… Это вроде как пидбрехач, — догадливо вставил реплику прасол Звонарев. — Бывают такие в каждом деле. Допустим, никак не сговорятся в чем-нибудь, не сторгуются, а пидбрехач тут как тут — подкинет словцо, похвалит, отведет глаза брехенькой — ну и слаживаются…
В бакалейной лавчонке, провонявшей керосином, казанским мылом и ржавыми селедками, вспыхнул смех, но тут же был потушен. Одни стояли за новых, малоизвестных членов Временного правительства, другие — за тех, кто посолиднее, породовитее, побогаче.
Кто-то вычитал в газете, что в Питере объявилась еще одна власть, действительно народная, пролетарская — Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов.
— Так это что же получается? — недоумевали слушатели. — Теперь у нас, значит, две власти. Какой же из них подчиняться? Какая из них старше?
— Ну ясно — временная, та, в какой деловые люди, — твердо разъяснил Расторгуев. — А Совет — это так себе. Это даже не власть, а вроде как Дума, только из одних солдат и рабочих.
— А какая же власть, будет теперь у нас в хуторе? Выходит, и у нас надо гарнизовать временное правительство из таких же богатых людей? — хитро закинул удочку хуторской воротила Маркиан Бондарев. — У казаков, знатца, как это… атаманская власть, у них свои сходы. Допустим, они так и останутся. Атаман и прочие… А мы, знатца, как же, иногородние купцы? Нам тоже нужно вроде Совета? Мы же не меньшевики какие-нибудь. Мы вышче, и нас больше всех в хуторе. Мы — тоже большевики.
Мысль Бондарева поддержал вальцовщик Михаил Светлоусов. Подергивая левым вывернутым веком, он важно посоветовал:
— Надо немедленно съездить в город за инструкцией. А пока суд да дело — поставить свою власть, хотя бы временную. Иначе вместо хозяйственных людей сядет на шею какая-нибудь пролетарская шантрапа и начнет нами командовать. От нее и так в хуторе житья нету.
Расторгуев и все иногородние, кто был в это время в лавочке, согласились с предложением Светлоусова. Расторгуев тут же зазвал к себе в горницу Бондарева, Светлоусова и еще троих крупных дельцов — Давида Муромского, Ипполита Пешикова и прасола Звонарева. Тут же порешили послать в город за разъяснением делегацию, а троим — Бондареву, Светлоусову и Звонареву — пойти к атаману и требовать чрезвычайного хуторского схода.
Атаман два дня отсиживался дома или, запершись в правлении, не показывал носа в места сборищ, опасался самочинно что-либо предпринимать или обещать казачьему и иногороднему населению. Вокруг него лепились только выборные и старые домовитые казаки.
Всюду на улицах стайками собирался народ, закипали споры, даже потасовки, вплоть до кулачных схваток между казаками и иногородними. Каждая группа выставляла своих кандидатов на власть, своих острых на язык ораторов. Митинги часто возникали стихийно, словно пожары в камышах в повесенье.
Сама себя избравшая депутация из богатеев явилась к атаману в тот же день.
Атаман встретил ее настороженно. За три дня он заметно осунулся, пожелтел лицом и, когда депутация вошла в неуютный, с темными, окрашенными зеленой краской стенами, кабинет, крепче сжал насеку: по случаю необыкновенных событий и в ожидании непредвиденных обстоятельств он снова обрядился в форму подхорунжего и пристегнул шашку.
Атаман сидел не один. К нему, как цыплята к квочке, жались выборные — седобородые старики в такой же подчеркнуто казачьей парадной форме, и среди них главный заводила — Егор Пастухов. Тут же сидели заседатель, урядник Орлов — из соседней волости, франтоватый пристав и полицейский. Никакие изменения не коснулись еще заведенных местными властями порядков. Даже портреты Николая Второго и атамана донских казачьих войск графа Граббе висели на прежних местах.
Депутация отдала атаману все необходимые приветствия и сразу же приступила к делу. Первым начал старый елейный ехида Маркиашка Бондарев.
— Василь Александрович, мы к тебе за умом да советом, — вкрадчиво заговорил он, нагловато-понимающе поглядывая на портрет свергнутого монарха. — В Питере, как тебе известно, поставлено всероссийское Временное правительство. Знатца, как это… Его величество государь-инператор пошел, знатца, в отставку. Кгм… да… Российская инперия стала республикой. Выборная власть и прочая такая штука… Знатца, а как же у нас в хуторе? У казаков, допустим, ваше благородие, господин атаман, свои выборные, а мы тут как же? Тоже должны выбирать?.. А кого, куда?.. В хуторское правление? Но мы, знатца, не казаки… Поэтому в хуторе должен быть новый выборный орган… для всех… хозяйственных граждан… купцов и прочая такая штука… Ну, как это… комитет, Совет, черт, дьявол, не все ли равно… Одним словом, новая выборная власть.
Говоря, Маркиашка все время как-то особенно вежливо подсюсюкивал, пришепетывал, но, несмотря на его медовый тон, лицо атамана выцветало все заметнее, черные, будто намазанные сажей, широкие брови сдвигались круче, сумрачнее, а побелевшие пальцы сжимали насеку так, словно кто-то собирался отнять ее, а атаман с отчаянной силой ее удерживал.
— Ну и что же вы хотите, господа хуторяне? О чем это вы? К чему клоните? — хрипло, будто кто схватил его за горло, спросил атаман.
— Как — к чему? — моментально подхватил Бондарев. — Надо, знатца, совместно сгарнизовать в хуторе новую власть. Свое временное правительство. Навроде, знатца, петроградского…
Атаман вдруг грозно стукнул насекой об пол.
— А дулю с маком вы не хотите, господа уважаемые?! — рявкнул он во все горло. — Пятьсот лет атаманы управляли Областью войска Донского, а вы — что? Пришли ее отменять?
Он даже поперхнулся от ярости. Михаил Светлоусов, громадный, рыхлый мужчина, у которого длинный черный сюртук всегда лоснился от подсолнечного масла и носил следы мучной пыли, спокойно поднял руку, и вывернутое веко его свисало мешком, обнажая уродливый, красноватый глаз.
— Ты погоди, Василь Александрович, не сепети. Давай рассудим хладнокровно. Всей старой власти крышка — это ясно! Кстати, атаманов Войска Донского давно никто не выбирал, а ставили их свыше. Августейшим атаманом всех казачьих войск был, как тебе известно, его императорское высочество цесаревич Алексей, а атаманом донским наказным — его сиятельство граф Граббе… немчура по происхождению. Это тебе тоже известно?
Михаил Светлоусов слыл в хуторе книгочием, «знал всю подноготную о чинах и званиях» высшего начальства не хуже атамана.
Все присутствовавшие в кабинете — урядник, пристав, полицейский и даже заседатель — слушали его очень внимательно.
— Так вот, Василь Александрович, изволь понимать, — твердо продолжал Светлоусов. — Царя нет, цесаревич по малолетству будет в мячика играть, голубей гонять, фон Граббе тоже вряд ли останется атаманом. В Петрограде уже приступило к делу Временное правительство. Вы, казаки, подчиняетесь ему так же, как и все мы, православные христиане.
— Не подчинимся! Никогда! — заорал Пастухов.
— То есть как это не подчинитесь? Вы — что? Не Россия?
— Мы — Россия, но мы, кроме всего прочего, — и Дон! — стукнул насекой атаман.
— Все это одни слова! — невозмутимо махнул рукой Светлоусов. — Давайте говорить начистоту, по-деловому. Так или иначе — в хуторе будет комитет или Совет. Это новая форма власти. И если хотите, чтобы мы с вами, Василь Александрович, и всеми уважаемыми людьми хутора были в этом комитете, а не какая-нибудь босотва, то давайте вместе, вы — казаки и мы — иногородние, созовем этот комитет либо Совет — называйте его как хотите — и будем править хутором вместе, сообща. Иначе сядет на наше и твое, атаманское, кресло, Василь Александрович, какой-нибудь Семка Байда, а либо Санька Пахомов и так прижмут тебя и нас, что юшка из-под хвоста потечет. Читал я, будто эти Советы в Петрограде уже провозгласили: долой войну, чтобы немца в Россию пустить, всю землю отобрать у казаков и иногородних хозяев и раздать всем неимущим крестьянам, а все капиталы, заводы и фабрики — рабочим. И верховодит всем этим Ленин. Слыхал?
— Знатца, как это… Я тоже слыхал, — подтвердил Маркиан Бондарев и снова презрительно покосился на портрет царя.
— Так вот, пока будет указ свыше — давайте составим вроде поминальника «за здравие» членов комитета и на общем сборе изберем их в новую народную власть, — твердо предложил Светлоусов и, важно развалясь на стуле, не спеша расправил сивую, свисавшую на грудь, подобно метле, бороду.
