реальности бытия, не выносящей ни капли лжи. Перевернувшись очередной раз с бока на бок, Валентина Сергеевна вдруг очутилась на скамейке в осеннем сквере хмурым утром из далёкой молодости. На мокром асфальте лежали мокрые жёлтые листья, поблёскивая тусклым отражённым светом равномерно серого неба, скамейка тоже была влажной, сиделось на ней холодно и не комфортно, но вставать не хотелось ещё больше. Покамест развлекая себя причудливым орнаментом коры дерева напротив, слегка теребя носком туфли увядшую траву под скамейкой, она ожидала, быть может, самой важной встречи в своей жизни, невпопад размышляя о том, что ночной дождь, шедший несколько часов и прекратившийся незадолго до рассвета, должно быть, доставил много хлопот её родителям, не успевшим до начала осени покрыть крышу после достройки второго этажа. Но это было за сто с лишним километров отсюда, возможно, дождь всё-таки обошёл наше село стороной, и она зря беспокоилась, до сих пор играя роль прилежной дочери, когда можно было уже начать жить. Впрочем, от этого не легче, не прошлый, так какой-нибудь другой замочит им недавно побеленный потолок и оклеенные обоями стены. «Холодно. А, может, папа уже достал шифер, и всё обошлось. Надо будет им сегодня позвонить с комендатуры», – заключила она.
Как и все прилежные девочки без грамма фантазии, Валентина Сергеевна считала, что самая нарядная одежда – одежда классического кроя, но при этом без стеснения расхаживала дома или как давеча в комнате общежития в таких лохмотьях, которые не решилась бы надеть на себя и иная бомжиха. Она сидела на скамейке в тёмно-синем плаще, под которое надела серо-зелёное платье ниже колен в приятную мелкую бардовую клетку, плотных колготках телесного цвета и чёрных туфлях на невысоком каблуке с тупым носом. Её волосы, будто в противовес лицу, были завязаны сзади узлом, время от времени она щурилась от Солнца, иногда проглядывавшего среди редеющих, но не сдававшихся туч, когда оно, отражаясь в тысячах мельчайших капель на земле, деревьях, траве, листьях, как бы нарочно включало и выключало радость в душе.
Сегодня воскресенье, вчера, соответственно, была суббота, и вчера она тоже здесь сидела, одетая точно так же, только было сухо и ветрено, и Валентина пришла сюда позже. Зачем? Это целая история, которую впоследствии женщина не любила вспоминать, всячески стараясь забыть, как видно по этому сну, безуспешно. Лишь спустя много лет подробности сгладились, преобразились, от них осталось только хорошее, только то, что не стыдно и не больно возрождать в памяти, о чём иногда можно грустно пофантазировать, но не дай боже, как сейчас, увидеть во сне, в котором бесконтрольно может выйти наружу неприятная правда и вновь отравить жизнь на долгое-долгое время.
В отличии от вчерашнего дня сегодня она дождалась того, на что надеялась. Справа, за небольшим пригорком, заросшим невысоким кустарником, огибаемом асфальтированной дорожкой, на скамейке вдоль которой молодая женщина и сидела, показалась голова в вязаной синей шапке с белой окантовкой и заглавной буквой «Д», подпрыгивавшая неестественно высоко и перемещавшаяся неестественно быстро. Человек бежал трусцой. Через несколько мгновений голова ненадолго скрылась за пригорком, а затем появилась из-за угла уже на долговязом теле, одетом в такого же цвета, что и шапка, спортивный костюм и дешёвые серые кеды, явно промокшие.
Валентина Сергеевна неотрывно следила за приближающейся фигурой, внешне не испытывая ни малейшего волнения. Из-за сельской девичьей наивности молодая женщина чувствовала исключительную уверенность в себе, ей казалось, что раз уж она собственной персоной решила снизойти до того, чтобы одной караулить мужчину утром в парке, он должен быть просто счастлив такому подарку судьбы и тут же пасть к её ногам. Эта иллюзия могла создать суетное впечатление, что неумолимо приближающаяся встреча и вовсе ничего не значит, а является лишь случайным эпизодом, коих в нашей жизни происходит превеликое множество.
Фигура какое-то время будто лишь раскачивалась вдалеке из стороны в сторону, нисколько не приближаясь, но вскоре женщина начала различать черты некрасивого мужественного лица, обрамлённого большими ушами, выпиравшими из-под шапки, тело атлетического сложения, а ещё через несколько мгновений острую полуулыбку в глазах и на губах, которая всецело её устраивала.
«Здравствуйте, Валентина», – он остановился подле неё.
«Здравствуйте, Вальдемар Алексеевич». – Он был преподавателем гражданского права и процесса, 35 лет, разведён, детей нет, любитель, как видно, здорового образа жизни, все знали, что по выходным он совершает утренние пробежки в парке и живёт с мамой в двухкомнатной квартире.
«Что вы здесь делаете?» – бесцеремонно осведомился местный Аполлон.
«Да вот прогуливалась, немного устала, решила присесть, отдохнуть, – ответила она заранее придуманной незамысловатой легендой, пытаясь пристально посмотреть в глаза трусящему на месте собеседнику, от чего их не так-то легко оказалось поймать. – Вчера вечером усиленно готовилась к вашему завтрашнему семинару, встала утром и поняла, что ничего в голову не лезет, надо развеяться».
«Суббота! Вечер! А вы учитесь? Никогда не поверю. Вы приезжая? Где живёте?»
«В общежитии».
«Тем более на поверю. Даже если вы сами столь ярая последовательница учёбы, шум-гам, царящий в общежитиях в выходные дни, положительно помешают вам учиться».
«Вы, Вальдемар Алексеевич, в корне не правы. Сразу видно, что вы здешний, городской, здесь учились и здесь прожили всю жизнь. На выходных в общежитиях тишь да гладь, кто-то (большинство) разъехалось в сёла по домам, кто-то с друзьями гуляет или уходит в гости, оставшиеся же, как я, занимаются своими делами. А пьянствовать, на что вы так прозрачно намекаете, там и вовсе запрещено под страхом выселения. У нас бдительный комендант».
«Я, Валентина, ни на что не намекал, – раздосадовал он на её вызывающую откровенность и свой промах, он действительно никогда не живал в общежитиях. – Я просто хотел сказать, что, когда все отдыхают, сложно одному работать».
«Я и не сказала, что мне было легко, мне и спалось плохо, а утром решила пройтись, утомиться, чтобы вечером лечь пораньше, но не рассчитала, долго шла от общежития, потом здесь бродила с полчаса, а то и дольше».
«Вы от общежития шли пешком? Это же более десятка остановок. Зачем такие жертвы?» – безо всякого участия или интереса пробубнил Вальдемар Алексеевич.
«Просто так!» – с досадой бросила она, смотря в сторону, будто желая закончить этот разговор. Вальдемар Алексеевич понял этот жест так, как понял бы его любой другой здравомыслящий мужчина.
«Что ж, прощайте, до завтра, приятной вам прогулки. Мне тоже надо ещё побегать около получаса».
«Да подождите вы! – он остановился с недоумевающе-растерянным видом. – Может, присядете? Вы меня не так поняли, мне очень приятно с вами общаться».
В этом месте сон и реальность расходятся, однако их исход остаётся одинаковым. На самом деле, Вальдемар Алексеевич не присел рядом с Валентиной Сергеевной, а, извинившись недостатком
