времени, потрусил далее, специально изменив маршрут, чтобы более не забегать в ту часть парка, где встретил свою студентку. Он прекрасно понял, в чём смысл её ранней прогулки и, будучи человеком достаточно опытным в любовных делах, видел Валентину Сергеевну насквозь. Вульгарная провинциалка плебейского происхождения по причине завышенной самооценки без тени сомнений решила, что достойна быть рядом с лучшим из тех, кого доселе встречала. Она его не любила, точнее, любила сильно на свой лад, не в нормальном человеческом смысле, а в людском, он это точно знал, как знал и то, что подобные ей люди в отношениях невыносимы, поскольку не считаются с желаниями партнёра, полагают, будто живут только они, только они чувствуют, страдают, радуются, волнуются, а все остальные – лишь декорации, антураж для их действий. Это знание он вынес из своего неудавшегося брака. И пусть Вальдемар Алексеевич был одинок, нуждался и искал долгосрочных отношений, пребывая в том возрасте, когда мужчина сам начинает и хотеть завести детей, и вступить в брак, и, наконец, остепениться, чтобы не бегать каждое утро в парке после пьянки (а не любви к спорту, как думали прочие), борясь с похмельем и укоряя себя за слабохарактерность, нездоровый образ жизни, но от Валентины Сергеевны он убежал в буквальном смысле слова. После того, как мужчина вновь скрылся из вида, она встала и пошла обратно в общежитие, не разбирая дороги от ярости и досады, где и провела остаток дня в тупом безделье, совершенно не понимая, что же на самом деле произошло сегодня утром и какое решающее значение это имеет для всей её жизни, точнее, как впоследствии затруднит её отношения с противоположным полом.
Однако в воображении Валентины Сергеевны Вальдемар Алексеевич, поколебавшись мгновение, всё-таки сел с ней рядом, и диалог продолжился. Здесь он сказал ей то, что в действительности говорить не стал.
«Скамейка ещё мокрая. Зачем вы на ней сидите? Простудитесь». – Ей обязательно хотелось видеть от него заботу, пусть и мнимую.
«Вы знаете, я никогда не простужаюсь, у меня очень сильный иммунитет».
«Завидую вам. А вот мне приходится постоянно держать себя в форме, особенно в холодное время года, чтобы не болеть, как в детстве. Представьте себе, я был очень болезненным ребёнком, худым и долговязым, то кашлял, то сопливел, то температура, а чаще – всё вместе. Поэтому мама меня не отдала ни в музыкальную школу, ни в художественную, я вообще ничем таким не занимался, и постоянно приговаривала: «Тебе и в обычной школе хватает инфекций». Она у меня, знаете ли, врач».
«И правильно, что не водила. Для чего вам это в жизни? Это совсем лишнее, ничем потом не поможет».
«Я в корне с вами не согласен. Сейчас-то я, конечно, всё понимаю, но тогда мне очень хотелось научиться играть на скрипке».
«Никогда бы о вас так не подумала, вы же человек делового, практического склада, преподаёте гражданское право, все знают, что практикуете, член коллегии адвокатов, а мечтаете о каких-то глупых мелочах».
«Для вас это глупые мелочи? Вы не понимаете, почему человек может хотеть научиться играть на скрипке?»
«Ну, потому что он вшивый интеллигентишко».
«Я, по вашему, таков?»
«Конечно, нет. Вы высокий, статный мужчина, нравитесь женщинам, а те – мелкие, плюгавые, в очках, они никому не нужны, их потому и терпят, что убивать вроде как негуманно. Но если понадобится, если они что удумают, то рука, как говорит мой папа, ни у кого не дрогнет».
«Надо же до чего вы договорились. И обязательно в очках? А ведь день только начался, и не самый плохой, надо сказать, день. Вы об этом хотели поговорить?»
«Вы меня не так поняли. Как говорится, каждому своё, и если ты способен на многое, то не стоит размениваться по мелочам. Если угодно, подобный размен является в некотором роде трусостью, бегством в иллюзии, когда ты играешь, например, на той же самой скрипке словно безвольный слизняк, в то время как можешь делать настоящее дело, помогать людям в их проблемах, решать насущные вопросы, родине, наконец, нашей советской служить. Одним словом, в состоянии найти себе достойное занятие в практической плоскости».
«В целом вы, конечно, правы, но с точностью до наоборот. Простите, а кем работает ваш отец, призывающий расстреливать интеллигентов?»
Валентина Сергеевна ответила.
«Действительно ничего удивительного, вы даже не виноваты в собственных заблуждениях, а виноваты лишь в отсутствии самостоятельного мышления, и вот это как раз таки стыдно, Валентина, но тут уж ничего не поделаешь, либо придёт с возрастом, либо нет. Я не понимаю, чем вас так раздражает игра на скрипке, почему вы к ней так привязались? Судя по всему, мне будет сложно, практически невозможно вам объяснить, в чём смысл хорошего вкуса, хорошего образования, воспитания и в целом произведений науки и искусства, созданных человеком за время его существования, однако, уверяю вас, это не их проблема, не проблема кого или чего бы то ни было ещё, это лично ваша проблема. Знаете вы об их наличии или не знаете, цените или нет, они вполне успешно продолжают своё существование и находят себе почитателей, ведь речь, к сожалению для вас, идёт не о том, что они могут сделать, чтобы стать более значительными в ваших глазах, речь о богатстве именно ваших интересов, как далеко они простираются, может ли ваша жизнь стать настолько насыщенной, дабы в ней нашлось место прекрасному, если хотите, разумному, доброму, вечному, или же вы сидите на обочине человечества и день за днём снова и снова перебираете серые камешки, называя сие практической деятельностью».
«Вы поражаете меня всё больше и больше, так складно говорите, у вас такие отчётливые суждения, очень своеобразные и непривычные, но сразу видно, что вы в них верите».
Выслушивая это, настоящий Вальдемар Алексеевич, наверное, залился бы гомерическим хохотом. Над ним пыталась взять шефство сельская плебейка, выродка краснорожего отребья, и переделать по своим лекалам, превратив в идеального барана, за которым не прочь побежать любая овца, и неважно, что каждый идеальный баран – интенсивный латентный гомосексуалист, ведь всякой овце кажется, что в жизни можно обойтись и без любви. Латентные гомосексуалисты получают удовлетворение в перверсивно-дегенеративных страстях, в религии, военной службе, спорте, политике, зечёвости, потому что они не могут обрести свою любовь, они её попросту не там ищут. Однако это был сон Валентины Сергеевны, потому её несчастный собеседник не ощущал подвоха и реагировал на слова в точности с их смыслом.
«А зачем мне нужно лицемерить здесь и сейчас, в столь недурственное утро, сидя рядом с вами на лавочке?» – выпалил он быстро, но с безразличием, после чего у Валентины Сергеевны
