Лацо подошел к матери и робко положил руку на ее плечо:
— Мама, возьми меня завтра с собой.
Мать испуганно поглядела на мальчика:
— Вот еще выдумал! В такие места дети не ходят.
— Не бойся, — настаивал Лацо, — мы вместе пойдем в комендатуру, и я попробую уговорить их. Ведь не побьют же меня за это. А если даже побьют, не страшно.
Мать покачала головой и хотела что-то возразить, но дядя перебил ее:
— Мальчик прав, Ганка. Пусть пойдет с тобой. Может, на них это подействует. И не бойся, ему-то они ничего дурного не сделают.
Мать не знала, на что решиться.
— И мне-то не сладко, — сказала она, — зачем еще ребенка с собой таскать?
— Послушайся Иозефа, Ганка, — вставила свое слово тетя Тереза. — Может быть, ребенка они скорее пожалеют, чем тебя. Почему не попробовать?
Мать притянула к себе Лацо и заглянула ему в глаза:
— А если тебя станут спрашивать об отце, о Якубе, если начнут приставать, слово за словом из тебя вытягивать? Как ты поступишь?
У Лацо от возмущения даже глаза засверкали. Он крепко прижался к матери и прошептал ей на ухо тихо-тихо, чтобы остальные не слышали:
— Будь спокойна, мамочка, я никому не скажу о том, что знаем только мы с тобой…
Глава XX. Примирение
К Сернкам Лацо пришел поздно, потому что тетя долго возилась с ужином и задержала его. Зузка уже лежала в постели, и Лацо даже был доволен: значит, ему не придется с ней разговаривать.
Возможно, она и стала бы выкручиваться, чтобы оправдать свое сегодняшнее поведение, но Лацо не хотелось объясняться с нею. Зузка была к нему несправедлива, вот и все. Она нарочно всячески выделяла Ондру, а ему, Лацо, только мешала считать. Арифметику он всегда знал хорошо, а на этот раз непростительно копался. Нет, Зузка должна одинаково относиться ко всем троим. Директор школы, тот по-разному подходит к ученикам: одних, вроде Ланцуха, хвалит, по головке гладит, а других теснит. Но ведь Зузка свой человек, товарищ. Она не имеет права так себя вести.
Сернка, разложив на столе инструменты, подпиливал какой-то ключ. Мальчик внимательно следил за осторожными, ловкими движениями его пальцев и тут же решил, что, когда вырастет, тоже станет механиком. Мама купит ему рабочий комбинезон со множеством больших и малых карманов и сумку для инструментов. Он выучится ремеслу и будет все чинить, как Зузкин отец.
— О чем ты задумался, Лацко? — спросил Сернка.
— Хотел бы я знать, — тихо ответил Лацо, — может ли человек, родившийся в Советском Союзе, поступать несправедливо?
Сернка рассеянно поглядел на мальчика, и Лацо показалось, что он не догадывается, о ком идет речь.
— Несправедливо поступать вообще плохо. А уж если кто родился в Советском Союзе, тот обязан во всех случаях быть справедливым, — отчеканил Сернка; он говорил громче обычного, чтобы Лацо смог его расслышать за шумом напильника.
Но, очевидно, его слова были произнесены настолько громко, что их услышали и в соседней комнате. Дверь спальни стремительно распахнулась, и Зузка, босая, в длинной ночной рубашке, с плачем бросилась к отцу на шею.
— Он все выдумал, честное слово, папочка! Ему не нравится, что я похвалила Ондру, но ведь Ондра первый решил задачу, а Лацо после него. Ондру выгнали из школы, он все один да один, и ему очень грустно. Я хотела его поддержать! А Лацо ничего не понимает и вдобавок жалуется. Стыдно!
Выпалив все это одним духом, Зузка убежала. Сернка положил на стол напильник и набил трубку. В этот момент щелкнул замок входной двери — вернулась домой жена Сернки. Она вошла в кухню и, услышав, что из спальни доносятся всхлипывания, с удивлением поглядела на мужа. Сернка кивнул головой в сторону Лацо:
— Маленькое расхождение во взглядах. Ну как, ты все успела сделать?
— Он передаст, — коротко ответила жена.
Жалобный плач Зузки смутил Лацо, он густо покраснел. Сернка вновь принялся за работу, а жена его налила себе чашку чая.
— Пора и тебе ложиться, Лацо, а то еще завтра проспишь, — сказала она.
Лацо разделся и залез под одеяло. Мать Зузки отставила пустую чашку и громко спросила:
— Интересно знать, отчего ты плачешь? Тебя обидели или ты сама была неправа?
Плач в соседней комнате затих. Некоторое время слышен был только скрежет напильника. Потом к нему примешался другой звук — шлепанье по полу босых ног, и в дверях появилась Зузка.
— Мне обидно, — тихо сказала она.
— И очень?
— Да, — вздохнула Зузка, шмыгая носом.
— Тогда расскажи, как было дело.
— Лацо пожаловался, будто я несправедливая, а это неправда! — Зузка снова заплакала.
— Как же это случилось, Лацо? — настаивала мать Зузки.
Лацо сел на постели, натянул одеяло до подбородка и откинул со лба непослушную прядку.
— Нельзя сказать, что она поступила совсем уж несправедливо, но кое в чем все-таки… — сказал Лацо.
— Подойди сюда, Зуза! — окликнул дочь Сернка.
Зузка нерешительно, маленькими шажками приблизилась к отцу. Черные волосы беспорядочно падали на плечи девочки, глаза были полны слез. Сернка обнял дочь, притянул к себе и спросил, глядя на нее в упор:
— Как ты думаешь, он прав?
Зузка молчала.
— Очень жаль, что ты этого не знаешь, — печально сказал Сернка, отвернулся от дочери и снова принялся за работу.
Зузка робко поглядела на родителей, потом прильнула к груди отца.
— Лацо прав, — прошептала она.
— Так скажи ему сама об этом, — посоветовал отец.
Зузка подошла к мальчику и протянула руку:
— Ты прав, Лацо.
Глава XXI. В комендатуре гарды
С самого утра в квартире Марковых началась необычная суматоха. Должно быть, дяде Иозефу было не больно по душе то, что его свояченица собралась к начальнику гарды. Хотя он прямо этого не говорил, но, видимо, не на шутку боялся, как бы его не впутали в неприятную историю. Он места себе не находил, бегал взад-вперед по кухне, пыхтел трубкой и ворчал. То ему казалось, что кофе за завтраком подали холодный, то он жаловался, что жена устраивает сквозняки, не считаясь с его больными почками, то вдруг принимался поучать Главкову, как надо вести себя у начальника.
— Смотри не вздумай и там распускать язык, как в разговоре со мной; тебе это не поможет, а их ты обозлишь. И незачем ссылаться на родство со мной; еще, чего доброго, и меня заподозрят черт знает в чем. Потом хлопот не оберешься.
— Не беспокойся, зять, ведь я иду туда не затем, чтобы родней хвастать, — раздраженно ответила Главкова.
Марко надулся, сердито махнул рукой и вышел из кухни, громко хлопнув дверью. Тетя Тереза сокрушенно покачала головой.
— Беда мне с ним! Всего-то он боится, а почему, и сам толком не знает, — пожаловалась она.
Главкова молча налила в тазик горячей воды, засучила рукава и принялась мыть чашки.
— Да брось ты с посудой возиться, — остановила ее сестра. — Тебе сейчас не до того, еще разобьешь ненароком. Эти чашки мне подарили к свадьбе, обычно мы из них не пьем. А сегодня я поставила их в твою честь. Ты ведь наша гостья. Видишь, одна чашка с трещинкой, а остальные совсем как новенькие.
— Хорошо, — покорно согласилась Главкова, — в таком случае, перемой их сама. А я оденусь, и мы пойдем.
Лацо скромно сидел возле швейной машины, поджидая мать. В своем длинном черном платье она показалась ему не такой, как всегда, — более строгой, торжественной. Мать закалывала брошкой черный бархатный воротничок, и руки у нее сильно дрожали. Лацо вспомнил, что эту брошку подарил ей Якуб. Он сделал ее сам, когда работал в механической мастерской.
— Пойдем, сынок, — сказала мать.
Лацо вскочил, но вдруг почувствовал, что голова у него закружилась так, будто он заглянул на дно пропасти, а сердце бешено заколотилось.
— Да поможет вам бог! — напутствовала их тетя Тереза.
— Ах, если бы помог! — вздохнула мать и взяла Лацо за руку.
На улице был туман, тяжелое пепельно-серое небо, казалось, подступало к самым крышам зданий. Мать шла медленно; она нахмурила брови и сосредоточенно вглядывалась в даль.
Главкова с Лацо поравнялись со школой. На улице было слышно, как там, в зале, хором поют дети. Лацо подумал об Ондре: как ему, наверно, было бы неприятно очутиться здесь, под самыми окнами, не имея права войти в школу! Хотя директор порой заходит в классы и ни с того ни с сего орет на учеников, а Ланцух по-прежнему фискалит, но с ребятами все-таки весело. С тех пор как у них образовалась команда, Лацо уже не томится от одиночества и ему все больше и больше нравится школа.
Надо будет спросить у Ондры, ходил ли он к начальникам гарды хлопотать об отце. Ведь и его отец давно сидит в тюрьме, но Ондра, кажется, так ничего и не предпринимал. У Лацо дело другое: гардисты хотят узнать, где находится его брат. Вспомнив об этом, мальчик невольно вздрогнул.
