Люсе с платьем, а Крис, как велела Тётя Паша, купил в городе кольца, себе и Люсе. Парни тоже покупали подарки, и с ними со всеми Тётя Паша отдельно поговорила, так что с вопросами никто не лез.
В пятницу Крис работал во вторую смену. Он отработал положенное, переоделся и вышел из лечебного корпуса, когда его окликнули.
– Кирилл…
Крис обернулся. Доктор Ваня? Что-то случилось?
– Иван Дормидонтович, что-то случилось?
– Мне надо поговорить с тобой.
– Конечно, Иван Дормидонтович.
Что-то в интонации доктора насторожило его. Что-то не то. И… и почему-то они пошли, вернее, доктор его повёл не в свой кабинет, а в сад, в беседку. Он шёл рядом, ничего не понимая и ни о чём по старой привычке не спрашивая.
А Жариков… Жариков боялся предстоящего разговора. Он до последнего оттягивал, трусил, но завтра свадьба и Крис должен знать. Сама Люся не скажет, и, чтобы между ними ничего не встало, он – прежде всего, как врач – должен и это взять на себя.
– Мне надо поговорить с тобой, – повторил Жариков, когда они вошли в беседку.
– Да, Иван Дормидонтович, я слушаю.
Жариков сел к столу, достал сигареты, распечатал пачку, взял себе сигарету и слегка подвинул пачку, одновременно предлагая закурить и указывая на место напротив себя. Крис послушно сел и взял сигарету.
– Люся не говорила тебе, – наконец смог начать Жариков, – так? – и сам ответил: – Так.
– О… о чём, Иван Дормидонтович? – Крис тревожился всё сильнее.
– У неё всё тело в ожогах, в послеожоговых рубцах.
Крис кивнул, показывая, что знает. Жариков молча смотрел на него, и он тогда сказал:
– Я не видел, я… – и показал ладонями, – ну… ощупал, нет, ощутил.
– Хорошо, – кивнул Жариков. – А где это с ней произошло, ты знаешь?
– Нет, я не спрашивал.
– И правильно сделал. А я тебе скажу. Ты должен знать. В распределителе, – последнее слово он сказал по-английски.
Лицо Криса сразу отвердело и напряглось.
– Люся была в распределителе? – медленно спросил он.
Теперь он тоже говорил по-английски.
– Да. Там она попала под бомбёжку, её обожгло. Ликвидаторы из СБ потому и не сожгли этот распределитель, что он уже горел. А из развалин её уже наши солдаты вытащили.
– Как и меня, – кивнул Крис.
– Да, как и тебя. Но дело не в этом. Там, в распределителе и, надзиратели… надругались над ней.
Крис свёл к переносице брови.
– Вы… подождите… «трамвай»?! Нет!
– Да, – жёстко ответил Жариков и повторил: – Да.
– Нет! После «трамвая» не живут!
– Она и не хотела жить. Её заставили. Да, мы заставляли её жить. Потому что её смерть – это их победа. Ты понимаешь?
Крис кивнул и застыл, опустив голову и сжимая в лежащих на столе кулаках незажжённую сигарету. Жариков молча ждал. Да, вопрос девственности для Криса, разумеется, не стоит, даже не возникает, и он очень хорошо представляет и распределители, и надзирателей.
– Поэтому Люся боится… этого, – наконец сказал Крис по-русски, всё ещё глядя в стол.
Жариков кивнул, но Крис не заметил его кивка.
– Так… так как мне теперь жить? – Крис наконец поднял голову. – Я… я не смогу отказаться от Люси, я не буду жить без неё.
– Ни о каком отказе и речи нет, – Жариков смял свою сигарету, не заметив ожога. – Завтра твоя свадьба, и, я верю, всё у вас будет хорошо. Но я хотел, чтобы ты знал… про это. Когда знаешь… Понимаешь, Кирилл, слишком много ошибок от незнания.
– Да, я понимаю, Иван Дормидонтович. Вы… вы говорили с Люсей. Обо мне. Ведь так?
Жариков почувствовал, что краснеет. А Крис вдруг улыбнулся.
– Что вы ей сказали обо мне?
Жариков покачал головой.
– Нет, Кирилл. И Люся об этом нашем разговоре не узнает. От меня. А ты сам решай.
– Что?
– Что ты ей о себе скажешь. И как у вас будет…
– У нас ничего не было, – перебил его Крис. – У меня… Мне нечем… входить. Вразнобой дёргается и… и всё.
– Всё у вас будет, – возразил Жариков. – А как будет, сами решите. И ещё. Рожать Люсе можно будет нескоро, если вообще будет можно. Она это знает. Понял?
Крис угрюмо кивнул. Жариков перевёл дыхание. Самое трудное он сказал.
– Как? – Жариков вздрогнул от голоса Криса. – Как Люся попала в распределитель?
– Она из угнанных. Её угнали ещё девочкой, родных она всех потеряла.
– Угнанные… Да, я слышал, не знал, что их в тех же распределителях…, наверное, в другом крыле… – Крис тряхнул головой. – Иван Дормидонтович, я всё для Люси сделаю. Чтобы ей было хорошо. Всё, что могу. И чего не могу – тоже.
– Я знаю, – кивнул Жариков.
– Только… – Крис замялся, – я только сегодня подумал. Есть одно… одна… закавыка, так. Иван Дормидонтович, ведь жениться – это клятву дать. Ну, муж и жена клянутся друг другу, так?
– Да, – насторожился Жариков.
– Я уже на клятве, Иван Дормидонтович, вторая клятва действительна?
– Первую ты когда дал?
– Здесь уже, – Крис вздохнул. – Как из «чёрного тумана» вставать стал, – и отвечая на непрозвучавший вопрос: – Доктору Юре, Юрию Анатольевичу. Он не знает ничего об этом, но… но я не отказываюсь от клятвы. А Люся…
– Это разные клятвы, Кирилл. И одна другой не мешает.
Жариков мягко, чтобы не обидеть Криса насмешкой, улыбнулся. Помедлив, Крис улыбнулся в ответ.
– Всё будет у вас хорошо, – повторил после паузы Жариков. – Ведь вы любите друг друга, а это главное, а всё остальное… пустяки. Все проблемы разрешимы…
– Да, – Крис улыбнулся и закончил фразу: – Когда их решают.
– Да, Кирилл. Всё так. А теперь иди. Готовься к завтрашнему.
– Да, – Крис встал. – Спасибо вам. Вы… вы всё обо мне сказали Люсе?
– Что надо, то и сказал, – засмеялся Жариков. – Иди, Кирилл, я покурю здесь и тоже пойду.
И когда Крис ушёл, достал из пачки сигарету и закурил. Ну вот, что смог, он сделал, а что будет дальше…
…Люся смотрит на него со страхом и надеждой.
– Но… но Иван Дормидонтович…
– Да, – жёстко повторяет он. – Детей у него никогда не будет. Ты ещё можешь вылечиться, он – никогда. Захочешь рожать, сможешь родить только от другого.
– А если…
– Думай сейчас, Люся. И решай сейчас. Обидишь его – я тебе этого не прощу. Он для тебя на всё пойдёт, думай сначала, чего попросить. Поняла? – Люся кивает. – Всё поняла? И ещё учти. Девчонки, я знаю, учат тебя, как себя поставить и всё такое. Так вот, скажешь ему, что ты хозяйка – он уйдёт. Этого слова он не стерпит.
– Я… я понимаю, – всхлипывает Люся…
…Что ж,
