правительство, выманивая у него деньги на постройку железных дорог, обещая генералу Жоффру начать немедленно постройку стратегических дорог в Польше, и — не исполнил этого обещания.
Автор этих статей просто не знал, что никакого фактически разработанного плана постройки стратегических дорог у генерала Жоффра не было, о чем я уже упомянул в своем месте, а был ряд схематически набросанных на листке бумаги длинных магистральных линий, прорезывавших вдоль и поперек чуть ли не всю Россию. Не знал он также, или не хотел знать, что все мое соглашение об открытии России пятилетнего кредита на усиление ее железнодорожного строительства было формально осуществлено только в январе 1914 года, а 30-го числа того же месяца я был уволен, да и война была объявлена 19 июля того же года, и, следовательно, никакая сила в мире не могла за этот ничтожный промежуток времени построить ни одного метра новых железных дорог.
Впрочем, все это совершенно безразлично для газетных статей, так как весь интерес сводится только к тому, чтобы сказать, что Россия и ее представители всегда думали только о том, чтобы занимать деньги и не исполнять своих обязанностей.
С границы, из Вержболова, я послал государю телеграмму с извещением о том, что я вернулся из моей поездки и, по принятому порядку, испрашиваю у него: угодно ли ему повелеть мне вступить в исполнение моих двойных обязанностей: председателя Совета министров и министра финансов. По странной случайности ответ на мой запрос, с повелением вступить в должность, я получил только на третий день моего возвращения в Петербург, когда я уже фактически окунулся во все прелести, ожидавшие меня по моем возвращении.
Было ли это случайное запоздание в ответе, не отлучался ли государь куда-либо из Ливадии, или он раздумывал, не следует ли ему воспользоваться настоящим моментом и уволить меня, — я этого не знаю и никогда не узнаю, но для меня не подлежит никакому сомнению, что мысль о моем увольнении давно уже была в уме государя, и только он все еще воздерживался привести ее в исполнение и осуществил ее лишь в конце января 1914 года.
Прошло всего не более 2–3 дней после моего возвращения, как министр иностранных дел Сазонов получил от А. П. Извольского подробное письмо от 7/20 ноября с сообщением о десятидневном моем пребывании в Париже.
Это письмо содержало чрезвычайно лестные для меня сведения о том, как отзывались о моем пребывании высшие представители французского правительства.
Об этом письме я ничего не знал, потому что Сазонов, несмотря на вполне добрые, казалось бы, наши отношения, не счел почему-то нужным сообщить мне о нем, и даже не обмолвился о нем ни одним словом, несмотря на то, что оно не могло не быть приятно как мне, так и ему самому. Почему он так поступил — кто разъяснит это теперь!
Только в апреле 1932 года оно стало мне известно через советское издание 1927 года «Монархия перед крушением».
Глава IX
Развитие интриги против меня. — Проект назначения Штюрмера московским городским головой. Непосредственные, в обход Совета, сношения Маклакова по этому вопросу с государем. — Поездка в Ливадию. — Доклад государю о моей заграничной поездке, о вреде назначения Штюрмера и о беспокоящем меня отсутствии единства в Совете министров. — Неутверждение государем назначения Штюрмера. — Возвращение в Петербург. — Сообщение Совету министров о моем докладе государю и обращение мое к министрам по вопросу о тяжелом положении, создаваемом рознью в среде Совета. — Совещание под моим председательством для рассмотрения записки Сазонова по турецкому вопросу
Давно не было такого напряженного положения вещей, как то, которое я застал, вернувшись после моего долгого отсутствия.
Я не говорю уже об общеполитическом положении, которое заставляло быть настороже каждую минуту, но мое личное положение было настолько острым, что все говорило за необходимость готовиться к его выяснению всеми доступными мне способами. Интрига против меня успела развиться и окрепнуть за время моего вынужденного отсутствия, и это стало мне ясным с первого же дня.
Меня заменял по Совету министров государственный контролер П. А. Харитонов.
Я уже не раз говорил, что он лично не принимал деятельного участия в кампании против меня, так как не видел в этом личного расчета и вообще не стремился переходить из своего спокойного положения на более боевое и ответственное.
Но он был обо всем отлично осведомлен и далеко не все сообщал мне, так как не хотел портить отношений с той группой министров, которые вели интригу против меня, и в особенности с Кривошеиным и Щегловитовым, не зная хорошенько, кто из них построит свое благополучие на моих развалинах. Тотчас по моем приезде Харитонов приехал ко мне и посвятил меня в два вопроса, совершенно мне неизвестные, а именно, что так называемый думский кризис разрешился при содействии Щегловитова и что ему стало известно, что Маклаков послал без согласия и даже обсуждения в Совете министров всеподданнейший доклад о назначении властью правительства московским городским головою члена Государственного совета Штюрмера.
Он прибавил, что Маклаков на вопрос его об этом ответил ему, что он никаких личных распоряжений по этому поводу не делал, ясно намекая, что что-то им делается, очевидно, по повелению государя, но что председатель Государственного совета Акимов сказал ему об этом совершенно просто, когда Маклаков спрашивал, не имеет ли он каких-либо возражений против такого предположения, — что он не видит препятствий против предложенной меры.
В тот же день вечером я созвал всех министров в частное собрание у меня в кабинете и просил их выслушать мое сообщение о результатах моей поездки и сообщить мне о наиболее выдающихся событиях по каждому ведомству за мое отсутствие.
С. Д. Сазонов, выслушав мой черновой проект всеподданнейшего доклада о посещении Рима, Парижа и Берлина, заявил, что он находит достигнутые результаты настолько благоприятными, что сам не надеялся на столь блистательный исход немецкого конфликта. Рухлов вышел из своей обычной сдержанности и сказал, что он готов повторить то, о чем уже не раз заявлял, что находит, что теперь мы сдвинулись с мертвой точки в деле строительства железных дорог, и убеждается в полной
