Антона в туфельной коже. Антон подпрыгнул и вскрикнул, Саша оборачиваться не стала.
День был хороший, очень хороший. Непонятно откуда появился ветер и стал раздувать жару. Саша ощущала приятное самодовольство от того, как она удачно со всеми поговорила, всех убедила, запустила что-то большое и небессмысленное. Теперь ее дни перестанут затекать один в другой, тянуться липкой чурчхелой на толстой веревке. У нее будет график, цель, задачи, достижения. Может быть, станет не так скучно. Может быть, ее новая жизнь зазвенит жемчужинами на шелковой нити.
Саша купила мороженое себе и Жене, они сели на лавку под высокий каштан. Быстро слизывали мороженные капли, хрустели рожковой вафлей, смотрели на собак, тянущих хозяев в тень. Недавно Женя стал показывать взглядом на что-то, что ему казалось интересным, и сейчас, когда они сидели на лавке и догрызали кончики рожков, в которых скопился замерзший шоколад, Женя кивнул в сторону по-дурацки постриженного пуделя, округлил глаза и улыбнулся. Саша вдруг засмеялась, Женя тоже, но беззвучно, так, как только он умел. Когда они вытерли руки влажными салфетками, Саша взяла телефон и нажала на контакт под названием «Джумбер», в прошлый раз врач дал ей личный номер.
Много гудков, штук шесть. Потом голос. Слушаю, Александра. Только что встречалась с продюсером «Южных волн», завтра пойду к ним за техникой. Саша, это очень хорошие новости. Яков Леонидович, когда я смогу познакомиться с командой? Скоро, скоро, согласились уже несколько человек, мы берем самых талантливых и активных. Скоро – это сколько? Еще пару-тройку дней.
Саша увидела, как Женя улыбается. Наверное, он все слышал. «Нам пообещали самых талантливых и активных», – сказала Саша. Женя кивнул, откинулся на лавку и положил голень правой ноги на бедро левой. Точно так же давным-давно делал их папа.
Следующие пара дней были такими же хорошими. В один вечер за ужином Саша и Женя смотрели стендап-шоу на «Ютьюбе», в котором выступающие не шутили над женщинами, кавказцами, геями и при этом было все равно смешно. Из Жени, который привык смотреть только телевизор вместе с матерью, вылетали даже короткие звучки, но в основном он хохотал молча, правда, так, что сгибался пополам и держался за живот. Саша смеялась удвоенно: над стендапом и над Женей, который, оказывается, мог так радоваться выступлению в интернете. В очередном приступе Женя махнул рукой и случайно уронил на пол дольку помидора. Саша встала, чтобы поднять ее, но вдруг встал Женя. Он наклонился, взял дольку, подошел к подраковинному шкафу, открыл дверцу, бросил кусок помидора в ведро с пакетом и закрыл дверцу. Саша подошла к Жене, похвалила и обняла его. Женя прижался лицом к ее плечу.
Они гуляли по дворам. Каждый раз Саша старалась чуть-чуть расширить границы, строго расставленные Женей, и освоить новый двор. В один день они могли просто подойти к новому двору и рассмотреть его, в другой – уже сделать несколько шагов внутрь. Продвигались они влево, в сторону Остапки. Женя уже спокойно переходил через дорогу, возле которой они с Сашей поругались в их первую прогулку. В один из тех хороших дней Саша и Женя вышли из своего двора, свернули влево, перебежали через асфальт с полосками, пересекли три чужих двора и пошли смотреть на новый двор. Саша, как обычно, говорила с Женей, он, как всегда, кивал. Саша рассуждала о работе, которая ей, судя по всему, уже нужна. Понятно, что будет радио, понятно, что с Женей им и так неплохо. Но деньги когда-нибудь закончатся, и эту проблему надо как-то решить. А кем вообще тут работают люди? Здесь есть офисы? Продавец в магазине, торговец на рынке, фармацевт, мелкий чиновник – все это Саше не подходило. Водитель – у Саши не было прав. Санитарка – ну просто нет, да и деньги все-таки нужны.
Саша и Женя вытряхнулись из панельного района, прошли между кирпичными домиками по асфальту, скатывающемуся вниз, где гуляли уже вчера. Одноэтажная улица оборвалась внезапно, как будто в этом месте ее прижгли окурком, и Саша с Женей увидели большой, наверное десятиэтажный, совсем московский, из трех зданий, жилой комплекс, каких никогда не было в Южном Ветре, а тем более в городах-курортах за Остапкой, где берегли каждую гипсовую финтифлюшку и запрещали возводить высокие дома. Желтокирпичные многоэтажки были почти достроены, а одна из них выглядела особенно чисто и новенько, ее портила разве что красная растяжка с надписью «ДОМ СДАН». Вокруг других кривились временные заборы, а по металлическим скелетам, прижимающимся к стенам, ходили полуголые рабочие. «И кто же тут будет жить!» – сказала Саша так, чтобы Женя понял: ясное дело, некому тут жить, слишком дорого.
– Любовницы будут жить.
Саша обернулась и увидела, что за ней стоит мужчина лет пятидесяти, в линялой футболке и пыльных рабочих штанах, с пакетом в руках – видимо, сгонял в магазин перед обедом.
– Московские, с детьми. Там же заводы строят, за Остапкой. Пятнадцать минут на машине – и ты тут. А в Москве жена и дети.
– Что же им за горой не живется?
– А им надо жить в ЖК, в элитном, чтобы были фитнесы, парковка, удобства. На курортах строить такое нельзя, а в чистом поле – неудобно, инфраструктуры нет.
Звучало логично, Саша слышала, что такие жилые комплексы, для таких целей встречаются в приморских городах. Но в Южном Ветре – это новость. Хотя вряд ли любовницы ехали сюда как в ссылку. Если у тебя есть машина, желательно джип, то два часа – и ты у Кавказского хребта, на горнолыжном курорте. Часов шесть – и уже на море.
– А что, я бы согласилась.
– А тебя не позвали еще? – Рабочий достал сигарету, размял, поджег и выдохнул очень вонючий, тяжелый дым, какой выдыхал ее папа и никто из московских знакомых, тянувших никотин из фильтрованных-перефильтрованных, тонких или с кнопочками сигарет.
– Пока нет!
– Так ты и не москалька!
Саша и рабочий еще постояли, пошутили, как рабочий позовет ее, когда дом построит, и брата ее позовет, а жену отправит в санаторий, хотя лучше всех вас в санаторий, хоть в тишине поживу. Потом Саша увидела, что Женя стал оглядываться, дергать плечом и подбородком, поняла, что еще чуть-чуть, и границы, расставленные Женей, снова сожмутся, поэтому надо скорее уходить.
А потом, в один из хороших дней, позвонил Джумбер.
Это было тридцатое мая. Это был день, когда все началось. Джумбер принял Сашу и Женю у себя. Сказал идти в большую комнату с пианино, пока там пару часов не занято, ту, где поют песни, а окна такие огромные, что книги прячут в шкаф, чтобы
