первых порах даже её окончательное исчезновение из жизни девочки показалось той до сумасшествия естественным. Потом она, конечно, переменилась и раскаялась, и в своё время даже поплакала над трупом, худым, изъеденным раком, измученным лекарствами, не многим более полезными, чем сама болезнь, но более от страха, нежели осознанного сожаления.
XIX
Мой отпуск в том году удался. Иначе и быть не могло, поскольку я, сопляк из деревни, неискушённый в путешествиях, чуть ли не впервые выбрался из своей дыры один, без отца, матери, брата и сестры с их выводками, на морской курорт. И существенный повод нашёлся, возвращённый от недорусских, на протяжении всей своей истории пытавшихся что-то поиметь с России, а когда иметь стало нечего, демонстративно от неё отвернувшихся, полуостров прямо-таки взывал к патриотическим чувствам, его посещение стало актом любви к Родине, причём любви с её стороны довольно корыстной, поскольку цена путёвки и проживания превышала и те, которые предлагались на других курортах России, и уж тем более те, которые предлагали в отелях на берегу Средиземноморья чурки, ранее продававшие русских в рабство, а теперь сами бегающие в услужении у других народов, в чём единственно и заключается смысл их нынешнего существования. Как я мог отказаться добавить себе значения посредством такого незамысловатого действия?
Копить деньги я начал с нового года, только сия затея оказалась бессмысленной, они утекали будто сквозь пальцы, а куда, сам не понимал. Я жил с родителями, ни на продукты, ни на коммунальные услуги не тратился, да подобные издержки не так уж и высоки в нашем городке, однако за прошедшие годы работы и зарабатывания я настолько отвык планировать собственные расходы, что потерял над ними контроль, и к началу лета из накоплений у меня имелось только 10 с небольшим тысяч. Куда же уходило всё остальное? На компьютерные игры, в которые я не успевал играть, на фильмы, которые я не успевал смотреть, на музыку, которую я всё-таки успевал слушать, но не всю, – цифровое распространение гибельно для личных финансов суетных дураков, будто в наркотическом опьянении оно заставляет их лёгкостью процедуры тратить всё больше и больше, – а ещё печенье, торты, шоколад к чаю на работе, что-нибудь домой пожевать вечером, в конце концов нормальная одежда, которую я порой надевал лишь несколько раз, после чего она мне переставала нравиться и отправлялась на нижнюю полку шкафа, разнообразные железки для компьютера, в основном ненужные, которых скопилось множество и которые валялись высокотехнологичной кучей под письменным столом, многие даже не распакованными.
Через два с половиной месяца ситуация улучшилась не сильно, тех тридцати с лишним тысяч хватило бы только на билет железнодорожным транспортом и комнату у какой-нибудь бабки примерно на неделю. Я, конечно, рассчитывал на выплаты в связи с отпуском, но они улучшали ситуацию лишь до трёхзвёздочной гостиницы в не самом популярном курорте и перелёт, но полностью исключали, что во время пребывания там я вынужден буду израсходовать хоть копейку, даже на еду. Помог отец. Он всерьёз проникся моим патриотическим порывом, вспомнил, как в далёкой молодости сам посетил главный курортный город тех мест, намекая, что во время поездки произошло нечто важное в его половой жизни, и добавил недостающую сумму при тихом неудовольствии матери, чтобы я отдохнул «по-людски, как все» и не был стеснён в средствах. Видимо, он склонял меня к эротическому приключению, и не могу сказать, что подобные мысли были мне чужды. Но я, как истинный сельский разгильдяй, умудрился тут же кое-что потратить, потому впоследствии на курорте мне пришлось как нищему, которым я в общем-то и являлся, экономить каждую копейку. Мать тоже попыталась смешать карты, потребовав, чтобы я чуть-чуть подождал, она сама вскоре собиралась в отпуск и решила ехать со мной, вдвоём в итоге выйдет дешевле. Не могу передать, как у меня похолодели руки и опустилось сердце, когда я это услышал. Взрослый парень едет на море, чтобы жить там в одном номере с матерью, потому что так дешевле, – более нездоровой, душераздирающей картины и представить себе сложно. Что она имела в виду? Ревность? Зависть? Чрезмерная забота? Или просто хотела всё испортить, чтобы близким было так же плохо, как и ей самой? Слава богу, батя опять меня выручил, привёл аргументы в основном финансового характера, что за перелёт всё равно придётся отдать в двойном размере, еду тоже брать на двоих и прочее. Крыть ей было нечем, поскольку деньги для неё являлись правдой жизни, и она от меня отстала, с лютым негодованием отпустив в долгожданное путешествие.
Дорога к месту назначения заслуживает отдельного рассказа, рассказа, по-правде говоря, серого, неинтересного и никому кроме меня не нужного, поскольку им я просто хочу оправдаться перед самим собой за своё недотёпство. Что меня подвигло выехать в Москву за двое суток до вылета? Только досужая глупость. Отец подвёз меня к автостанции в областном центре, и я сел на автобус до столицы. Это случилось утром и являлось бы совершенно нормальным, если бы произошло ровно днём позже. Из областного центра до Москвы я доехал к середине дня без приключений, происшествий, неожиданностей, абсолютно обыденно. Разумеется, о снятии номера в гостинице не могло идти и речи, оно бы съело большую часть моих средств на текущие расходы. На самом деле, я планировал взять такси до аэропорта и провести всё время вплоть до вылета там, тем более, что мой багаж и запас еды в дорогу полностью исключали прогулки по городу. Так я и поступил, отправился в аэропорт и провёл там остаток дня, поиграв на планшете без малого 8 часов, пообедав и поужинав припасённой едой в сторонке на лавочке за углом как деревенский жлоб. В Москве у нас никого не было, даже знакомых, и это важно. Я чрезвычайно переоценил собственные силы, непростительно переоценил. Сидя в облюбованном углу в сопровождении сумки и рюкзака и никого не трогая, часам к десяти я стал ощущать странный запах вокруг. Идентифицировать его особого труда не составило, это был запах мочи, в зале ожидания стали собираться на ночлег бомжи, в основном по одиночке, угрюмые и неразговорчивые они устраивались на лавочках, отворачивались к спинкам кресел и засыпали, иногда с оглушительным храпом, но нашлись среди них и весьма словоохотливые, которые не громко, чтобы не привлекать внимания полиции, общались матом, вербально унижая друг друга, будто тем самым могли как-то избежать очевидности собственного ничтожества. Вот уж действительно пыль на обочине. Какое унижение я тогда испытал! Будучи аж муниципальным служащим, я вынужден был соседствовать с какими-то отбросами общества, то есть с отбросами
