оглядывая себя. Постепенно оживающий мозг высветил вчерашнюю картинку. …Шуба старой хозяйки…
– Это что, Ракитин на меня надел?!
– Нет. Я, – безо всякого выражения ответил Кудрин.
– Сними сейчас же! – крикнула Юля.
– Нет уж. Давай ты сама, – спокойно ответил Мишка, отводя глаза, – Только уголь сначала выпей.
Он отвернулся от нее и налил из чайника стакан воды.
Юлю вдруг пронзила мысль, что под шубой-то больше ничего нет… Господи, какой позор… Как это все могло с ней произойти?!..
Не глядя на Мишку, она выпила все таблетки и замерла на несколько секунд, чтобы удержать их в себе.
– Побудь пока здесь. Я переоденусь, – Юля осторожно поднялась с табуретки.
Миша отвернулся к окну. На улице со вчерашнего вечера мела метель. Он плотнее прикрыл форточку.
Юля переоделась в свою одежду, которую с трудом отыскала вокруг дивана. Силы ее на этом закончились. Она легла лицом к стене и заплакала.
В комнату постучался и вошел Кудрин. Он молча лег на свою кровать. После нескольких минут Юлиных всхлипов, Мишка сказал:
– Да ладно тебе убиваться-то. Со всеми бывает. Потом и не вспомнишь.
Юля не унималась. Мишка взял журнал «За рулем».
– Андрей бросает университет, – глотая слезы, сказала Юля.
– Этого и следовало ожидать, – угрюмо ответил Кудрин, – Нечего ему там было делать…
Когда Юле стало получше, она собралась идти в общагу. Миша вышел за ней в прихожую:
– Куда ты пошла? Спала бы еще. Смотри, какая там метель.
– У меня вообще-то экзамен завтра, надо хоть немного подготовиться, – ответила Юля, перебирая одежду на вешалке. – Да куда оно девалось-то?
Вчерашний день, которого лучше бы никогда не было, постепенно оживал. Девушка жалобно посмотрела на Мишку:
– Достань, пожалуйста, мое пальто с антресолей.
Мишка хмыкнул и принес табуретку.
Пальто было все в пыли и паутине. Юля долго чистила его мокрой тряпкой.
Хоть Юля и уверяла Кудрина, что дойдет самостоятельно, он все равно проводил ее до самого крыльца общаги.
В комнате оказалась только Оля. Укутавшись до подбородка в синее байковое одеяло, она сидела за столом перед раскрытой тетрадью и читала конспекты. Юля сразу ощутила, что в комнате весьма свежо: западный ветер насквозь продувал древнюю оконную раму.
– Что-то ты поздновато, – печально констатировала Оля появление подруги. – У тебя ведь завтра зарубежка?
– Да. Она самая, – отозвалась Юля. – Как ты сдала, кстати? У вашей группы сегодня ведь был экзамен?
– Плохо, – уголки олиных губ дернулись вниз.
– Не сдала, что ли? – испугалась Юля.
– Лютаев поставил мне тройку… Стипендии теперь не будет…
Юля от души пожалела соседку. Родители Оли жили в маленьком городке с одним-единственным предприятием, на котором делали ложки. Зарплаты были копеечные, да еще и выплачивали с задержками. А у Оли еще подрастали младшие брат и сестра. Иногда им бывало так туго, что отец вынужден был ловить рыбу на продажу.
– Он вообще ни одной пятерки в нашей группе не поставил! Даже Наде Нуриевой! У нее это первая четверка от начала учебы! – Оля негодовала.
Юля живо представила Надю – маленькую невыразительную девушку в очках, с ужасающе толстой косой, заплетенной точно из макушки, так что казалось, будто эта коса высасывает из худенького надиного тела все соки.
– Как он принимает? Много дополнительных вопросов задает? – Юля всерьез озаботилась завтрашним экзаменом. Из-за Ракитина она потеряла два дня подготовки.
– Да в том-то и дело, что непонятно, чего ему надо. Сидит, слушает, кивает. Мне попался Гофман. «Крошка Цахес». Я ему всё, от и до, по его же лекции рассказала. Поставил, ни слова не говоря, «три» и отдал зачетку.
Юля и раньше слышала страшилки про Лютаева. Рассказывали, как он добился отчисления студентки за то, что она в разговоре с подругой употребила нецензурное слово.
Переодевшись, Юля тоже села к столу и раскрыла тетрадь с лекциями.
Глава 11
За ночь метель улеглась, небо прояснилось. Оконные стекла к утру заросли ледяными вайями папоротников.
После звонка будильника Юля затянула под одеяло одежду, согрела ее, полностью оделась и только потом выбралась из кровати. Она давно поняла, что на экзамены надо приходить одной из первых: преподаватели относились значительно лучше.
На улице у Юли перехватило дыхание. Явно под сорок градусов. На черном небе подрагивали холодные звезды. Юля закрыла нос шарфом и быстро пошла к остановке. Трамвай не пришлось долго ждать, но в нем было не намного теплее. Девушка села к заиндевелому окну, сняла варежку и приложила ладонь к стеклу. Появилось маленькое круглое оконце, в котором замелькали машины, киоски, люди, укутанные снегом деревья.
Андрей, наверное, тоже сейчас едет на работу…
Муть от двух предыдущих дней постепенно оседала в юлиной душе, мысли упорядочивались. Если Ракитин бросит университет, то будущее, которое до этого было довольно четко очерченным, окажется под вопросом. Родители и так были не слишком довольны выбором дочери, а тут получат такой довод против него. И чем будет заполнять свое свободное время Ракитин, когда не нужно будет учиться?
Проталину на стекле затянуло изморозью. Юля снова отогрела ее ладошкой. Трамвай нещадно болтало на задубевших рельсах.
Кудрин видел ее голой… Ужас какой! Она и представить себе не могла, что окажется когда-нибудь в такой ситуации. Конечно, не только Андрей виноват в этом, самой надо было остановиться вовремя. Ну что ж…опыт…
На экзамен Юля пришла за полчаса до начала и оказалась второй. Отличница Людка Осипова уже стояла в темном коридоре перед дверями кабинета. Вскоре подошли еще три девчонки.
Экзамен предстояло сдавать в круглой аудитории, которая очень нравилась Юле, – она располагалась в самом центре здания университета, выстроенного углом на перекрестке улиц. Столы также были расставлены в ней по кругу, создавая особый уют.
Кафедра зарубежной литературы находилась в конце широкого коридора, вдоль стен которого на постаментах, обтянутых красным бархатом, стояли бюсты писателей. Тусклый свет, падавший из приоткрытой двери кафедры, придавал зловещее выражение гипсовым профилям классиков.
– Интересно, это фамилия непроизвольно наложила отпечаток на его характер или он специально стремится ей соответствовать? – спросила Юля.
Осипова нервно хохотнула:
– Что ты выдумываешь? Вполне милый дядечка.
Лютаев, высокий, худой, сутуловатый, со слегка откинутой назад головой, внезапно возник в дверях кафедры и устремился к студенткам. Фантазия Юли дорисовала ему черную острую бородку и развевающуюся накидку на плечах – ни дать ни взять гётевский Мефистофель.
С виду Лютаеву можно было дать лет пятьдесят пять. Говорили, что за всю жизнь он познал только одну женщину. И этой женщиной была литература.
– Здравствуйте, дамы! Ночь не спали? Дочитывали классиков? – спросил он с усмешкой, открывая аудиторию.
– Мы их гораздо раньше прочитали, Владимир Анатольевич, – подобострастно сказала Осипова.
– Да что вы говорите? – не поверил преподаватель. – Неужели-таки всех прочитали?
– Да. Из уважения к вам. Впервые за все курсы я прочитала всех из списка, – серьезно ответила Юля.
Лютаев бросил на нее долгий взгляд:
– Так и хочется поверить в эту искренность.
Через несколько минут, разложив билеты, он пригласил первую пятерку студенток. Юле попалась Йенская школа романтиков.
Немецкий романтизм был
