месте, и начинаю шагами мерить комнату. Паникершу рано включать, ничего особо и не случилось.
Ну да, не случилось!
Меня всего лишь будет ненавидеть половина города, включая маму, знакомых с универа и коллег, Раевский оторвет голову, а репортеры до нервного срыва замучают.
Ничего особенного. И правда, чего я волнуюсь?
— Мир, так ты мне объяснишь? — Никита поднимает голову. Смотрит со смесью горечи и разочарования.
Говорю часть правды.
— Между мной и Димой ничего нет. Мы случайно столкнулись, и он меня успокоил. Вот и всё.
— Почему мне не сказала?
— Не хотела, чтобы ты волновался.
Мне до невозможности хочется все ему рассказать, но я понимаю, что это не приведет ни к чему хорошему. Разговор не клеится. Совесть мучает.
— Никит, ты же знаешь, что я безумно тебя люблю и доверяю тебе как самой себе?
— Ладно. Я понял, извини, что накинулся.
Я выпячиваю мизинчик, как мы делали в детстве, и требую от него точного ответа.
— Мир? Поклянись!
— Мир, — устало выдыхает и через силу улыбается. — Я не умею долго на тебя сердиться, хотя временами и хочу вправить тебе мозги.
— Спасибо, братец.
Я крепко его обнимаю и прошу дать новую одежду. Не могу же я в пижаме домой ехать.
Через несколько минут он приносит мне старые шмотки, которые я оставила: рваные джинсы, толстовка и белая кепка. Последней я особенно радуюсь — натяну на лоб и никто не узнает.
— Будь осторожна, — дает наставления, — если будут проблемы, сразу звони.
Я киваю, запихиваю в сумку телефон, беру некогда красивое платье, от которого остались одни лохмотья, и туфли. По дороге выброшу.
Выхожу в подъезд, спускаюсь по лестнице и толкаю дверь на улицу. Слева сразу нахожу мусорку и избавляюсь от бирюзового кошмара вместе с каблуками.
Делаю несколько шагов в сторону метро, как вдруг…
За спиной раздается хлопок двери, а следом и леденящий душу голос с хрипотцой.
— Нагулялась, Мирослава?
Сердце подскакивает, и из-за его биения я с трудом распознаю тяжелые, но медленные шаги.
Как только пытаюсь дернуться, чувствую руки на теле, которые резко меня перехватывают и без лишних слов запихивают в машину.
Я так понимаю, добрый Тимур «кончился»?
Инстинктивно натягиваю на лоб козырек от кепки и тут же понимаю, насколько это смехотворно. Он уже меня узнал и нагло запихнул в тачку, наплевав на истошные крики и удары по спине, которые его натренированное тело наверняка даже не почувствовало. Во всяком случае, не дрогнуло и не замешкалось.
Из всех людей я меньше всего хотела наткнуться именно на него. И снова везение подводит!
— Как ты узнал, где я? — спрашиваю первое, что на ум приходит.
Осматриваюсь. Тонированные стекла свет не пропускают. Раевский весь в черном, напряжен, словно пантера перед прыжком, и холоден. Я, конечно, не ожидала, что меня с распростертыми объятьями встретят, но от него буквально за версту злостью тянет. Наэлектризованный воздух гудит от напряжения, расползающегося по всему салону.
Он цокает языком и тянет с ответом, видимо, не считая нужным ставить меня в известность.
Алинка прокололась?
Не верю. Она бы и под пытками ничего не сказала.
Серые глаза темнеют и фокусируются на мне. Я буквально затылком это чувствую, продолжая гипнотизировать дверную ручку. Едем не очень быстро, отделаюсь парой синяков. Куда лучше, чем рядом с ним.
Мое внимание слишком очевидно. Миг — и Раевский нажимает на какую-то кнопку, блокируя двери. Я держусь.
Страшно становится после того, как он выдвигает электронную панель и парой манипуляций отрезает нас от водителя.
Я встречаюсь с бесноватыми глазами и задаю новый вопрос.
— Куда мы едем?
Дорога явно не ко мне домой ведет.
— Увидишь, — следует краткий ответ.
Что-то он немногословен. Сжимает челюсти с такой силой, что желваки на лице появляются.
— Это по поводу фотографий? — я просто не могу заткнуться.
Меня злит и его поведение, и сама ситуация. Только поэтому я еще не трясусь от страха. Прижимаю маленькую сумочку, в которой лежит паспорт с новым штампом о браке, и прочищаю горло, не зная, как заставить его говорить.
Даже когда Раевский орет и бесится, я и то себя спокойнее чувствую.
— Я больше не хочу иметь с тобой ничего общего, — выпаливаю на одном дыхании.
Удивительно, но он спокойно реагирует.
— Я вкурсе.
— Но ты не воспринимаешь мои слова всерьез, — говорю тихо и почти безэмоционально, однако внутри все клокочет от обиды и злости.
Я еще не забыла вчерашний день. Прекрасно помню, что оказалась лишь разменной монетой.
— Мира, я знаю, что ты подслушала наш с дядей разговор. Я проверил камеры и увидел, что ты сбежала сразу же после моих слов о браке.
Сердце к горлу подскакивает. Он вкурсе и все равно продолжает меня преследовать?
Тимур продолжает.
— Скажи, тебе реально ненавистна мысль о свадьбе со мной?
Я прыскаю от смеха, не понимая, как с такой серьезной и нахмуренной миной можно задавать настолько глупые вопросы.
— Знаешь, — смакую каждое слово. Хочу сделать побольнее. — Так странно, что брак с лжецом, манипулятором и шантажистом вызывает у меня только истерию? Прости, но у меня другие вкусы.
— Да, наслышан, — откидывается на спинку сиденья, устраиваясь поудобнее, — тебе нравятся челкастые и низкорослые, у которых еще даже молоко на губах не обсохло.
Да как он смеет?
Хоть Дима далеко не ангел, но я всегда находила его привлекательным.
До тех пор, пока не встретила этого.
— Я не такая как ты, — роняю с презрением, — для меня важна не только внешность.
— Тогда мы одинаковые.
Явно намекает на эффектную брюнетку, которой я и в подметки не гожусь.
Конечно. Я ведь не трачу сотни тысяч лишь на то, чтобы переделывать лицо в угоду мужикам. Куда уж мне.
Злюсь еще сильнее. Смотрю на чисто выбритое, холеное лицо и хочу оставить на нем десятки царапин, но вместо этого молча пожимаю плечами. Не буду спорить.
Я уже выиграла.
Едем дальше. Нарушить тишину равносильно капитуляции, вот мы и молчим, глядя в разные стороны. Я — чтобы ненароком ногти в ход не пустить. У него, полагаю, схожие причины.
Мы подъезжаем к уже знакомому мне особняку. Я слышу разблокировку дверей и первой выпрыгиваю на улицу, вспоминая, как впервые пересекла порог этого дома. В тот день я подписала его треклятый договор, наивно полагая, что этим все и закончится.
И вот, я снова здесь. Не прошло и года.
— Опять заставишь что-то подписывать? — начало мне не нравится.
Лучше бы в лез увез, чем в свою берлогу.
— Нет, — летит сзади, — больше нет надобности.
— В каком смысле?
Надеюсь,
