сильно протекало, и его
трюмные насосы забились китовым жиром. Капитан был жестоким и боялся
собственной тени. В спокойные дни он опускал смолбоев в холодное море, чтобы
проверить, не повредили ли корпус мурты или соленые черви. Во время гроз он
посылал мальчиков наверх привязывать живых цыплят к верхушкам мачт, принося
жертву небесным демонам.
Ни одна из этих опасностей никогда не касалась китобойного судна. Его конец
44
-
45-
наступил, когда команда, одурманенная испорченной рожью, на смехотворной
скорости направила судно в гавань Пил, где корабль протаранил бы королевский
клипер, если бы береговые орудия не разнесли его на куски.
Короли Нунфирта отправили ошеломленную команду обратно в Этерхорд, где
капитан был обезглавлен, а Пазела перевели на корабль-зерновоз. После этого
рудовоз, баржа на реке Сорн, сигнальный катер, проводящий военные корабли
через отмели Пауландри. Наконец, всего шесть месяцев назад, его назначили на
«Эниэль». После каждого из этих переводов слух в конце концов сообщал ему, что
об этом договорился некий аристократ, задумчивый парень с седыми висками. Но
Чедфеллоу никогда не посылал даже слова приветствия самому Пазелу.
За последние полгода Пазел полюбил капитана Нестефа. Старый
мореплаватель обожал свой корабль и хотел иметь миролюбивую команду. Они
хорошо ели, а после еды слушали музыку, и в каждом порту капитан покупал в
лавках приключенческие романы, рассказы о путешествиях или сборники
анекдотов и читал их вслух скучными ночами вдали от суши.
Конечно, Пазел все еще был ормали. Джервик, в частности, позаботился о том, чтобы никто об этом не забывал. Он презирал ормали — презирал любого, кто в
чем-то превосходил его, — и на прошлой неделе украл шкиперский нож и кита из
слоновой кости, единственные предметы, которыми Пазел дорожил в этом мире.
Теперь они всегда будут принадлежать Джервику.
Но доброта Нестефа делала все это терпимым. Капитан даже поговаривал о
том, чтобы купить Пазелу гражданство и помочь ему вернуться в школу. Сама
мысль о том, чтобы снова читать, наполняла разум Пазела ослепительными
надеждами.
И теперь Чедфеллоу взорвал их. Пазел не знал, почему доктор снова вмешался, но на этот раз он вытащил Пазела с лучшего корабля, на который он мог когда-либо
надеяться. И что доктор подсыпал в тот чай?
Пазел встал, бросил последний гвоздь в воду и повернулся лицом к причалу.
Новая жизнь — вот что он выбирает. Жизнь без дядей арквали. Без их защиты и
их обмана.
Глава 6. ПОЧТИ СВОБОДНА
3 вакрина 941
5:56 вечера
Ниривиэль, лунный сокол, бежевой стрелой пролетел над головой. Сидя на
скамейке рядом с великолепными сом-аквариумами Лорга, Академии Послушных
Дочерей, девушка со светлыми волосами почувствовала, как ее сердце воспрянуло
при виде его, а затем, на мгновение, пожалела, что никогда больше его не увидит.
Мгновение — вот все, на что она могла рассчитывать, потому что, хотя она и
любила сокола, Академию ненавидела в тысячу раз больше.
45
-
46-
Позади нее женщина прочистила горло. Блондинка оглянулась через плечо и
увидела, что одна из Сестер Лорг молча хмуро смотрит на нее. В своем темно-коричневом одеянии лицо Сестры казалось белее лилий в аквариумах; белее рыб, медленно прокладывающих дорожки среди стеблей.
— Добрый вечер, Сестра, — сказала девушка.
— Ее светлость примет тебя в рыбоводных заводах, — коротко сказала
женщина.
Вздрогнув, девушка поднялась на ноги.
— После твоей молитвы, дитя!
Сестра повернулась и зашагала прочь. Девушка снова села боком, чтобы
скрыть лицо от окон Академии, и сильно надавила костяшками пальцев на кованую
железную скамью. Встреча с Матерью-Запретительницей! Редкая честь: девушки
не встречались с главой ордена, разве что по самым серьезным причинам. Это
ловушка, сказала она себе. Я знала, что они что-нибудь предпримут.
Аккатео, как любили называть его Сестры, был самой дорогой и престижной
школой для девочек в империи. И самой старой, что отчасти объясняло склонность
Сестер говорить на старом арквали, одеваться в плащи, похожие на похоронные
накидки, и подавать блюда (пудинги из конской печени, бульон из скворцов), которые исчезли даже из самых традиционных столовых Этерхорда столетие назад.
И самой малолюдной, подумала девушка, увлекаясь своей темой.
А также самой темной и жестокой, самой невежественной грудой камня, когда-либо позорившей слово школа.
Ее звали Таша Исик, и она бросала учебу. Сегодня был — должен был быть —
самый счастливый день за те два года, что она провела в Лорге. Два года без
проблеска отца или друзей, без звука океана или восхождения
