пришлось бы выходить на открытое место, чтобы по-настоящему стрелять, но, как и их чарисийские коллеги, они были смонтированы на грузовых фургонах. Таким образом, огромные рабочие партии строили редуты, в которые фургоны можно было разместить под толстой, сильно забитой мешками с песком защитой над головой до тех пор, пока это не потребуется, а затем выкатить, когда придет время стрельбы.
К несчастью для них, было трудно создать защиту над головой, которая могла бы остановить 200-фунтовый снаряд, когда он с воем падал со скоростью тысяча четыреста футов в секунду. Это можно было сделать — Хаскин тоже видел примеры этого во время своих ознакомительных тренировок с артиллерией, — но не без гораздо большей глубины, чем они могли бы сделать за то время, которое у них было. Немного бетона и несколько новых фланцевых балок заводов Делтак тоже не повредили бы. С теми материалами и инструментами, которые у них были, просто не хватало времени, и он ждал, наблюдая холодными, безжалостными глазами, как орудийные расчеты 23-го среднего артиллерийского батальона имперской чарисийской армии отрегулировали угол возвышения и открыли огонь.
Через двадцать три секунды после этого шестнадцать 8-дюймовых снарядов разорвались плотной группой на дальней стороне линии гребня, которая должна была скрыть ракетные установки дивизии «Холи-Мартирс» от врагов.
— Дасссссссс! — Хаскин торжествующе зашипел, когда по крайней мере две из этих пусковых установок распались на огромные огненные шары.
Некоторые из ракет действительно стартовали, с визгом вырываясь из опустошения, как проклятые души без руководства, без направления. Три ракеты снова спустились почти поверх бункеров и траншей, обстреливаемых более легкими угловыми орудиями. Две других, однако, направились прямо к Тэлмару. Им не хватало дальности полета, чтобы добраться до пустынного города… но ее было достаточно, чтобы попасть в загоны, в которых содержались тягловые животные дивизии «Холи-Мартирс».
Получившаяся в результате бойня была в некотором смысле намного хуже, чем то, что происходило с человеческими хозяевами этих драконов и мулов, потому что никто не мог им этого объяснить. Они закричали от ужаса, когда на них обрушилось опустошение. Уже напуганные жестокими, нескончаемыми сотрясениями от чарисийской бомбардировки, они запаниковали и попытались бежать. Многие ограждения загона рухнули; некоторые из них устояли, и еще десятки животных были затоптаны до смерти своими обезумевшими собратьями, когда вдоль препятствия образовались валки тел.
— Скажи им, что они в порядке! — сказал Хаскин. — Когда они снова исправятся, они захотят переместить свою точку удара примерно на триста ярдов к северу. Скажи им, что мы сообщим им, когда текущая цель будет нейтрализована.
— Поддерживать огонь на текущей высоте и отклонении. Приготовьтесь скорректировать курс на север на триста ярдов, — повторил Алгуд.
— Вот именно.
Хаскин услышал, как сообщение пронзительно пронеслось по проводу, но так и не отвел взгляда от своей двойной трубы. Однако он ненадолго переключил внимание, и его улыбка была холоднее и тоньше, чем когда-либо, когда он изучал храмовников, окопавшихся с артиллерией. Он сомневался, что их стрелки были так же хороши, как у ИЧА в лучшие времена, но сейчас это не имело значения, поскольку их оружие явно имело меньшую дальность стрельбы. Они пытались контратаковать артиллерию армии Уэстмарч, но те несколько выстрелов, которые они сделали — вслепую; без своей «Саманты» они даже не могли видеть вспышки чарисийских орудий — попали далеко от чарисийских орудийных ям. Хаскин никогда не сомневался, что прямо сейчас они прятались в самой глубокой защите, какую только могли найти, пережидая холокост, пока неизбежная чарисийская атака не окажется в пределах их досягаемости.
К их несчастью, их орудия находились глубоко в зоне поражения средних и тяжелых чарисийских орудий. Воздушно-десантные чарисийские корректировщики и наблюдатели методично прокладывали путь от ближайших целей к самым дальним, и как только 23-я средний артиллерийский закончит с ракетными установками, настанет очередь храмовой артиллерийской линии.
* * *
— Как раз вовремя, сэр, — сказал полковник Сейлис Трасхат.
Бригадный генерал Бирк Рейман оторвал взгляд от карты, которую он рассматривал, набивая трубку. На самом деле генерал не мог бы сказать, зачем он это изучал. Было слишком поздно менять какие-либо из его планов, не говоря уже о приказах, которые он уже отдал. Это было просто частью того, как он был собран, эта потребность стоять здесь, глядя на карту, задаваясь вопросом, что он мог бы сделать по-другому… лучше. Он фыркнул над собственной извращенностью и снова задался вопросом — на мгновение, — как, во имя всего святого, он оказался здесь.
Когда он брился каждое утро, лицо в зеркале не так уж сильно отличалось от лица мужчины — точнее, мальчика во многих отношениях, — которого он видел в том же зеркале до того, как «Меч Шулера» пронесся по чарисийскому кварталу Сиддар-Сити в потоке крови, огня и насилия. Но это было два с половиной года — и около трех жизней — назад, и глаза… Глаза были другими, и он задавался вопросом, потеряют ли они когда-нибудь эту темноту? Это воспоминание о том, что их владелец видел и делал в тех жизнях?
Он закончил набивать трубку, достал из кармана зажигалку, чтобы поджечь табак, и вдруг обнаружил, что хихикает с неподдельным юмором. Кто-то — он подозревал, что Сейлис — сообщил его бабушке, что он перенял мерзкий обычай курения Гласьер-Харт. Очевидно, она упустила из виду тот факт, что чарисийцы в массе курили задолго до того, как Рейманы переехали в Сиддармарк, спасаясь от ереси, и даже его дед, прежде чем бросить, курил несколько десятилетий «нечестивую травку», как ее называла Саманта Рейман.
Она и Клейтан Рейман вернулись на родину после беспорядков в Сиддар-Сити. Им было нелегко — особенно Клейтану, чьи принципы и вера были лишь немного более суровыми, чем горы Света, — признать обоснованность обвинений Церкви Чариса против храмовой четверки. Но те же
