согласился с нами кофе выпить. Я уже начал его книгу переводить. Когда вернусь в Америку
-поговорю с издателями аболиционистских журналов. Наверняка, они заинтересуются.
Они шли под цветущими, сладко пахнущими липами. В городе было тихо - пользуясь хорошей
погодой, парижане разъехались - кто в Булонский лет, кто в Венсенн.
Петя приостановился: «Смотри, булочная открыта. Я бы купил что-нибудь, можно в
Люксембургском саду устроиться, на траве». Юноша вспомнил записочку, что ему прислала
Юджиния: «Дорогой кузен Пьер, тетя Изабелла будет гулять со мной и Сиди в Люксембургском
саду, в субботу. Буду рада вас видеть, кузина Эжени».
Она была, - подумал Петя, - будто вся соткана из воздушных, белых облаков. Глядя на нее, он, сам
не зная почему, улыбался. А еще она слушала его - открыв глаза, не дыша: «Вы, правда, вот так, -
девочка показала, как, - видели Наполеона?»
-Видел, кузина Эжени, и даже говорил с ним, - кивнул Петя.
Он никому не рассказывал о мельнице в глуши леса и маленькой, сероглазой девочке, что махала
им вслед, стоя рядом с матерью на осенней дороге. Только отцу, через несколько дней после
сражения под Березиной, когда Петя уже отоспался и надел военную форму. Вернее, отец сначала
рассказал ему о том, как, вместе с Мишелем они спасали Кремль, как Иосиф и Давид его
оперировали. «Если бы не Мишель, не Кардозо, дорогой мой, - серьезно сказал отец, - мы сейчас с
тобой не сидели».
Петя, молча, налил себе чаю, а потом покраснел: «Папа, я дочку дяди Степана встретил. Тетю Хану.
Я у нее на мельнице после ранения отлеживался. Там...»
Отец поднял большую ладонь. «Ты, Петька, помни - чем меньше народа об этом знает, тем лучше,
- голубые глаза Федора заледенели - мгновенно. «Что бы ты там ни видел, а я, в общем, - отец
затянулся сигарой, - догадываюсь, с кем ты там познакомился».
Они сидели в деревенской горнице, гудела печь. Петя, наконец, вздохнул: «Я хотел его убить, папа.
Но не смог, не смог…, Скажи мне, а тетя Хана - она ведь не такая, как все? Почему?»
-Господь решил, - отрезал отец, - а этого, дорогой мой, нам не понять. А что она не такая, - Федор
вздохнул, - так я даже боюсь подумать - насколько. Однако, - бодро закончил отец, - она моя
племянница. Как мы ей писали, как на Святую Землю весточки передавали, так и будем дальше. А
что плохого Ханеле не говорит, - отец усмехнулся, - так, то к лучшему, поверь мне. Меньше
знаешь, Петька - крепче спишь».
-Лавка открыта, - Нат робко взглянул на дверь и недоуменно сказал: «Странно, покупателей нет».
Петя заметил, как покраснел кузен и присвистнул: «Ах, вот оно как. До Люксембургского сада я и
один доберусь. Иди, иди, - он потрепал Ната по плечу.
Тот постоял еще немного на углу, провожая глазами кузена. Потом, набравшись смелости, Нат
переступил порог лавки. Пахло пряностями, чем-то сладким. Мадемуазель Бланш, - в переднике, с
закатанными до локтя рукавами платья, - смазывала растопленным маслом круассаны, что лежали
перед ней на медном противне.
-Месье Фримен! - она радостно улыбнулась, держа в руках кисточку. «Большой заказ, к
сегодняшнему вечеру. Мадам Бодю ногу растянула, куда ей у очагов стоять, так что я одна, - алые
губы улыбнулись, - пытаюсь справиться».
Нат решительно сбросил сюртук: «Если вы мне дадите второй фартук, мадемуазель Ле Блан, я вам
помогу».
-Вы же не кондитер, месье Фримен, - расхохоталась девушка, - вы помощник повара, и адвокат,
клерком в конторе работаете.
-Это вы, мадемуазель, - Нат поднял бровь и засучил рукава рубашки, - еще не все обо мне знаете.
Он научил ее покрывать глазурью булочки и показал, как правильно сбивать крем - чтобы не
уставала рука. Когда они раскладывали пирожные по картонным коробкам, Бланш восхищенно
посмотрела на него: «Повара, месье Фримен, обычно не умеют с выпечкой возиться».
-Я исключение, - Нат облизал испачканный в креме палец. «У нас, меня и матушки моей, в
Бостоне гостиница, одна из лучших. Я с девяти лет на кухне, мадемуазель Бланш, меня француз
учил, я все умею». Он вымыл руки. Глядя на ее покрасневшие от жара очагов, белые щеки, юноша
внезапно разозлился на себя: «Хватит уже, Нат Фримен! Хотел сказать, так скажи!»
-Мадемуазель Бланш, - он все стоял в фартуке, - я к вам в булочную хожу не только потому, что у
вас пирожные - самые лучшие в Париже…
-Есть лучше, - она еще сильнее зарделась и посмотрела куда-то в сторону. «На Правом Берегу, я
вам расскажу, где это...»
-Не надо, - решительно ответил Нат. Ее волосы - черные, кудрявые, были сколоты в узел и покрыты
холщовой шапочкой. «Не надо, мадемуазель Бланш, потому что сюда, - он обвел рукой булочную, -
я ради вас хожу, так и знайте. Если я вам, хоть немного по душе..., - он увидел, как ее черные глаза
наполнились слезами. Нат, обеспокоено, спросил: «Что такое, мадемуазель Бланш?»
-По душе, месье Фримен, - всхлипнула девушка и вытерла лицо краем передника. «Только нам с
вами не по пути, зачем я вам?»
-Это еще почему? - поинтересовался Нат. Бланш, глядя куда-то в окно, закусила губу: «Потому, что
вы белый, а я цветная, полукровка. Еще и незаконнорожденная. Не выйдет у нас ничего, месье
Фримен».
Они сидели за кухонным столом, держась за руки, и Бланш рассказывала ему всю свою короткую,
восемнадцатилетнюю жизнь. Она родилась на Мартинике, и два года назад приехала в Париж.
-Мама меня Бланш назвала, - девушка все плакала, - потому что у меня кожа такая белая. В отца.
Она-то сама, с половиной африканской крови была, смуглая. Как умирала мама, то дала мне денег
и велела во Францию ехать.
Девушка махнула рукой куда-то в сторону: «Остров у нас маленький, какая бы белая я ни была, все
знали, что я цветная, - Бланш невесело улыбнулась. «А здесь, - мама сказала, - может, и примут
меня за белую девушку. И все принимали. А кто отец у меня, - Бланш вздохнула, - я и не знаю.
Мама и то имени его не вспомнила, у нее много их было...- девушка покраснела. Нат, мягко
сказал:
-Не надо, любовь моя. Не надо, прошу тебя. Все, все закончилось...- он поцеловал белые,
пахнущие сладостью пальцы: «Поедешь со мной в Бостон? Я буду адвокатской практикой
заниматься, а ты - у нас будет лучшая в городе выпечка, - Нат все улыбался, но потом, так и, держа
ее руки в своих ладонях, горько добавил: «Только в Америке цветные от белых отделены.
Захочешь ли ты...»
Бланш потянулась и коснулась рукой его щеки: «Так не всегда будет, милый. Я уверена, уже во
времена наших детей, все изменится. Расскажи мне, - попросила девушка, - расскажи еще об
Америке. Я хоть и на Карибах родилась, но у вас там все совсем другое».
Он рассказывал, а потом они неумело, робко поцеловались. Нат шепнул: «Завтра пойдем гулять, в
Люксембургский сад, счастье мое. А в понедельник, как только ювелиры откроются - я к тебе с
кольцом приду. И багет куплю, - они оба, счастливо расхохотались.
Когда Нат шел домой, уже вечерело. Он блаженно что-то насвистывал. Остановившись в своем
дворе, юноша поднял голову вверх - окно каморки было раскрыто.
-Джоанна ушла давно, - он почувствовал, что краснеет. Нат поднялся на четвертый этаж. Пройдя
по узкому коридору, он замер - дверь комнаты была снесена с петель. Постельное белье валялось
на полу, и Нат увидел на нем пятна крови.
К его виску приставили пистолет. Незнакомый, холодный голос, сказал: «Не двигаться. Вы
арестованы».
Они лежали, обнимая друг друга. Джоанна, наконец, подняв голову, слабым голосом сказала: «Я..,
я не думала, что это так хорошо, Мишель…, не представляла себе». «Мужчина и женщина должны
соединяться, следуя взаимному влечению, - вспомнила Джоанна и томно, довольно улыбнулась.
Муж поцеловал ее, и девушка вздохнула: «Если бы мне не надо было уходить, милый…».
-У нас еще есть время, - он целовал ее волосы - каждую прядь, нежную, белую шею, косточку на
ключице – спускаясь все ниже. Джоанна гладила его по голове: «Все, оказывается, так просто.
Надо любить. Вот почему Вероника такая счастливая все время ходит, - она чуть слышно застонала,
и шепнула что-то на ухо Мишелю.
-И так тоже, - смешливо согласился муж. Джоанна, устроившись на нем, тряхнула головой,
белокурые волосы рассыпались по стройным плечам. Она, остановившись, застыла: «Мишель. На
крыше напротив двое. С пистолетами».
Они услышали голос снизу, со двора: «Окружайте дом, и проверьте все комнаты. Ломайте двери,
если надо!»
-Беги, - велел ей Мишель, поднявшись, помогая Джоанне одеться. «Там есть черный ход, они не
успеют до него добраться. Быстро, любовь моя, я прошу тебя». Джоанна закусила губу. Мишель,
поцеловав ее, шепнул: «Я люблю тебя, и буду любить всегда. Кольцо возьми, - он, на мгновение,
