1933
Неизлечимый
Какой-то тип страдал запоем.В запое был он зверски лют,Бросаясь с руганью, с разбоемНа неповинный встречный люд.Казалось, за его разбойные замашкиЕму недолго ждать смирительной рубашки.Но пьяницу друзья решили излечить,Зло пьянства перед ним насквозь разоблачитьИ водку поднести ему с такой приправой,Чтоб он с минуты самой той.Как выпьет мерзостный настой,Пред водкой морщился б, как перед злой отравой,Чтоб водочный ему был неприятен дух, —Друзья преподнесли ему настой… из мух:«Пей, милый! Снадобье особой изготовки!»
Что ж пьяница? Без остановкиОн стопку вылакал, икнул, взглянул на дноИ, там увидя мух — брюшко и две головки, —Глотнул их тоже заодно,Причмокнувши: «Ух ты! Уж не пивал давноТакой чудеснейшей… муховки!»
В Берлине так один фашистский коновод,Смеясь, хватался за живот,Когда, фашистскую пред ним пороча шпанку,Его стыдили: дескать, вотФашистских подвигов вскрываем мы изнанку.Ответ далеким был от всякого стыда:«Что?.. Молодцы мои — погромщики?.. О да!Не понимаю, господа.За что ж на них вы так сердиты?Великолепные, ей-богу же, бандиты!»
1933
Наша Родина
Дворяне, банкиры, попы и купечество,В поход обряжая Тимох и Ерем,Вопили: «За веру, царя и отечествоУмрем!»«Умрем!»«Умрем!»И умерли гады нежданно-негаданно.Став жертвой прозревших Ерем и Тимох.Их трупы, отпетые нами безладанно,Покрыли могильная плесень и мох.«За веру!» —Мы свергли дурман человечества.«Царя!» —И с царем мы расчеты свели.«Отечество!» —Вместо былого отечестваДворян и банкиров, попов и купечества —Рабоче-крестьянское мы обрели.
Бетоном и сталью сменивши колодины,Мы строим великое царство Труда.И этой — родной нам по-новому — родиныУ нас не отбить никому никогда!
1934
Кого мы били
Корнилов
Вот Корнилов, гнус отборный,Был Советам враг упорный.Поднял бунт пред Октябрем:«Все Советы уберем!Все Советы уберем,Заживем опять с царем!»Ждал погодки, встретил вьюгу.В Октябре подался к югу.Объявившись на Дону,Против нас повел войну.Получил за это плату:В лоб советскую гранату.
Краснов
Как громили мы Краснова!Разгромив, громили сноваИ добили б до конца, —Не догнали подлеца.Убежав в чужие страны,Нынче он строчит романы,Как жилось ему в былом«Под двуглавым…»Под Орлом.Настрочив кусок романа.Плачет он у чемодана:«Съела моль му-у-ундир… шта-ны-ы-ы-ы,Потускнели галуны-ы-ы-ы».
Деникин
Вот Деникин — тоже номер!Он, слыхать, еще не помер,Но, слыхать, у старикаИ досель трещат бока.То-то был ретив не в меру.«За отечество, за веруИ за батюшку царя»До Орла кричал: «Ур-р-ря!»Докричался до отказу.За Орлом охрип он сразуИ вовсю назад подул.Захрипевши: «Кар-ра-ул!»Дорвался почти до Тулы.Получив, однако, в скулы,После многих жарких баньОткатился на Кубань,Где, хвативши также горя,Без оглядки мчал до моря.На кораблике — удал! —За границу тягу дал.
Шкуро
Слыл Шкуро — по зверству — волком,Но, удрав от нас пешком,Торговал с немалым толкомГде-то выкраденным шелкомИ солдатским табаком.Нынче ездит «по Европам»С небольшим казацким скопомРади скачки верховойНа арене… цирковой.
Мамонтов
Это Мамонтов-вояка,Слава чья была двояка,Такова и до сих пор:— Генерал и вместе — вор!«Ой да, ой да… Ой да, эй да!» —Пел он весело до «рейда».После рейда ж только «ой» —Кое-как ушел живой;Вдруг скапутился он сразу,Получивши то ль заразу,То ль в стакане тайный яд.По Деникина приказуБыл отравлен, говорят,Из-за зависти ль, дележкиПротянул внезапно ножки.
Колчак
Адмирал Колчак, гляди-ко,Как он выпятился дико.Было радостью врагуВидеть трупы на снегуСредь сибирского пространства:Трупы бедного крестьянстваИ рабочих сверхбойцов.Но за этих мертвецовПолучил Колчак награду:Мы ему, лихому гаду,В снежный сбив его сугроб,Тож вогнали пулю в лоб.
Анненков
Сел восставших усмиритель,Душегуб и разоритель,Искривившись, псом глядитБорька Анненков, бандит.Звал себя он атаманом,Разговаривал наганом;Офицерской злобой пьян,Не щадя, губил крестьян,Убивал их и тиранил,Их невест и жен поганил.Много сделано вреда,Где прошла его орда.Из Сибири дал он тягу.Все ж накрыли мы беднягу,Дали суд по всей винеИ — поставили к стене.
Семенов
Вот Семенов, атаман,Тоже помнил свой карман.Крепко грабил Забайкалье.Удалось бежать каналье.Утвердился он в правахНа японских островах.Став отпетым самураем,Заменил «ура» «банзаем»И, как истый самурай,Глаз косит на русский край.Ход сыскал к японцам в штабы:«Эх, война бы! Ух, война бы!Ай, ура! Ур… зай! Банзай!Поскорее налезай!»Заявленья. Письма. Встречи.Соблазнительные речи!«Ай, хорош советский мед!»Видит око — зуб неймет!
Хорват
Хорват — страшный, длинный, старый,Был палач в Сибири ярыйИ в Приморье лютый зверь.Получивши по кубышке,Эта заваль — понаслышке —«Объяпонилась» теперь.
Юденич
Генерал Юденич бравый,Тоже был палач кровавый,Прорывался в Ленинград,Чтоб устроить там парад:Не скупился на эффекты,Разукрасить все проспекты.На оплечья фонарейПонавесить бунтарей.Получил под поясницу.И Юденич за границуБез оглядки тож подрал,Где тринадцать лет хворалИ намедни помер в Ницце —В венерической больницеПод военно-белый плач:«Помер истинный палач!»
Миллер
Злой в Архангельске палач,Миллер ждал в борьбе удач.Шел с «антантовской» подмогойНа Москву прямой дорогой:«Раз! Два! Раз! Два!Вир марширен нах Москва!»Сколько было шмерцу герцу,Иль, по-русски, — боли сердцу:Не попал в Москву милок!Получил от нас он перцу,Еле ноги уволок!
Махно
Был Махно — бандит такой.Со святыми упокой!В нашей стройке грандиознойБыл он выброшенным пнем.Так чудно в стране колхознойВспоминать теперь о нем!
Врангель
Герр барон фон Врангель.Тоже Видно аспида по роже —Был, хоть «русская душа»,Человек не караша!Говорил по-русски скверноИ свирепствовал безмерно,Мы, зажав его в Крыму,Крепко всыпали ему.Бросив фронт под Перекопом,Он подрал от нас галопом.Убежал баронский гнус.За советским за кордономЭто б нынешним баронамНамотать себе на ус!
* * *
Мы с улыбкою презреньяВспоминаем ряд имен,Чьих поверженных знаменПосле жаркой санами схваткиПеретлевшие остаткиУж ничто не обновит:Жалок их позорный вид,Как жалка, гнусна породаДогнивающего сброда,Что гниет от нас вдали,Точно рыба на мели.Вид полезный в высшей мереТем, кто — с тягой к злой афере,Злобно выпялив белки,Против нас острит клыки!
Первое слово
