Чёрт! Это не сон. Пощёчина была убедительной. Щека горела. Коснувшись её подушечками пальцев, я почувствовал трёхдневную щетину. Странно, я брился вчера утром. Если здесь все курят в постели, то можно и мне. Дотянувшись до тумбочки и выполнив ритуал прикуривания, я опрокинулся на подушку и стал пускать в потолок облака табачного дыма.
Потолок, как и положено, в курительных комнатах, был желтоватого цвета. Кое-где в углах потрескалась штукатурка. В сравнении с натяжным потолком моей спальни, моей бывшей спальни, перемены разительные. Мой взгляд блуждал далее по интерьеру. Вся обстановка прежняя, но дерево встроенного шкафа всё в мелких трещинах. Шторы, розового цвета, в жёлтых пятнах, кое-где прожженные неосторожным касанием сигареты. Я встал, чтобы пройтись по комнате и ощутил крошки под босыми ногами. Заглянув под кровать, не нашёл тапочек, зато нашёл сантиметровый слой свалявшейся пыли. Запустение и хлам. Пара банок, видимо, давно выпитого пива. Хаос.
Как могло это произойти!? Я понимал, что силой и грубостью ничего не выясню. Может Ангел всему виной? Чёртов Ангел?! Лиза?! А может, я просто сошёл с ума, и всё что было (или не было) - ложное воспоминание моего воспалённого мозга? А на самом деле я живу здесь, в этой халупе? С людьми, которых, опять-таки, из-за больной головы, едва знаю? Ничего не понимаю. Кто я здесь? Последний вопрос я произнёс вслух.
Женя вышла из ванной, громко хлопнув дверью.
— Иди. Побрейся, алкаш! – прикрикнула она.
Алкаш?!
— Я что, алкоголик?
— Конечно, нет, – издевательским тоном отвечала она. – Всего и дел то, что два раза белая горячка, и ежедневное жаждоутоление пивом. Это нормально, это пустяки. – Доносился её голос из спальни.
Я перенёс белую горячку и заливаюсь пивом?! Ну, тогда всё понятно! Срань господняя!! Чтоб мир сдох!!! Выходит настоящий «Я» здесь!
Мои внутренности не хотели с подобным мириться, тошнота подступала к горлу. И сейчас я сник, убеждая себя в правоте положения. Ну, точно! Девочка, которая является мне дочерью, зовётся Ренатой. Помню, как всю Ленкину беременность она хотела мальчика, а я девочку. И обязательно хотел назвать её Ренатой. Когда же родился мальчик, она от радости пошла на уступки и назвала сынишку Ренатом. Ленка?! Ренат?! Комок в горле нарастал, силясь прорваться наружу. Я влетел в ванную и выблевался прямо в раковину. Зловоние разнеслось по комнате. Ну и рожа – взглянул я в зеркало.
— Жень, - обратился я, вытирая полотенцем выбритое тупым станком лицо, – почему наша дочь не спрашивает разрешения, а всего лишь ставит нас в известность о том, что она, видите ли, идёт гулять?
— Наша дочь?! – возмутилась женщина, выходя из спальни и волоча за собой пылесос. Это моя дочь. Тебе она падчерица, запомни. И не смей называть дочерью.Девочку, алименты отца которой ты с удовольствием спускаешь на пиво.
О! Рвотный позыв вновь заставил меня вернуться к умывальнику. На этот раз, казалось, ещё один позыв, и я распрощаюсь с внутренностями. Смыв кислятину струёй из-под крана, я ополоснул лицо. Моя зубная щётка была того же цвета. А может, она не моя? Я всё равно почистил ей зубы. Слова Жени вновь подарили мне сраную надежду. Надежду на возвращение к себе самому. Ещё раз, взглянув в зеркало, я увидел синие круги под глазами, сеточку капилляров на носу. Отвернув носик крана, я пустил воду в ванную и заткнул сливное отверстие пробкой. Воду включил погорячее.
Мозг судорожно скрипел. Рената не моя дочь, но Женя моя супруга. Женя, как две капли воды, похожа на Наташу. Наташу из прошлой жизни. Квартира наша с Ленкой, только не ухоженная, и кто такая Ленка, здесь вряд ли кто знает. Ренат?! Есть ли он в иной реальности?! Я с силой ударил кулаками по воде. Вода выплеснулась за края ванны и с гулом ударилась о кафельный пол.
Вытираясь мокрым полотенцем, я почувствовал жуткий голод. Когда же вышел из ванной то увидел, что моя новая супруга пьёт кофе с бутербродом и смотрит телевизор по которому крутят одну из утренних передач выходного дня о приготовлении жратвы.
— Я хотел спросить, мы будем завтракать?
— Ты знаешь, где холодильник, - сухо пробубнила моя, неизвестно по чьей воле, супруга.
У меня были сомнения на этот счёт.
Холодильник стоял на «своём» месте. Весь в мелких старых капельках жира с осевшей и мумифицированной в них пылью. Я открыл дверцу. Та приветливо скрипнула. Приветствие было притворным. На полках стояла лишь банка старого, по-видимому, земляничного варенья и лежал небольшой кусок заветренного сыра. Упаковка крабовых палочек в морозильнике, тоже не создавала впечатления изобилия. Холодильник запищал, требуя закрыть его немедленно, и не мешать поддержанию оптимальной температуры для поддержания своего собственного существования.
Ну, что ж, каждый делает своё дело. Дело? Меня осенило. Я ведь должен работать. Мой отпуск заканчивается, скоро выходить. Я пулей выстрелил в спальню, схватил трубку телефонного аппарата и набрал на кнопках знакомую комбинацию. Трубку должна была поднять Инна – молоденькая сексапильная, всегда строившая мне глазки, секретарша нашего отдела.
— Алло, - послышался хрипловатый голос. Мне представилась седовласая старушка с крупными, обрюзгшими и густо напомаженными составляющими лица.
— Гм, - нужно было, как-то справиться с комком волнения в горле, - это Эдуард Николаевич. С кем я разговариваю?
— А, это ты? – раздалось в трубке. - Чёрт бы тебя подрал! Ты уже вышел из штопора?
— Откуда? – переспросил я.
— Бухать перестал?
— Ну, .. это… - замялся я, не зная, что ответить.
— Тот, который сейчас на меня работает, рисует такую чушь, что к кинотеатру страшно подходить. Так что, давай, приходи сейчас же. У нас новая картина в понедельник выходит, у тебя меньше двух суток на всё про всё.
— Но… - попытался я возразить.
— И никаких но, двое суток безвылазной работы… иначе, ты меня знаешь. Понял?
В том то всё и дело, что понятия не имею, кто ты такое, подумал я.
— И не надо тупить, Натан Сергеевич Михалкин, тупить никому не позволит, - продолжался монолог в трубке.
Ответ пришёл сам собой. Теперь я знаю имя и пол моего собеседника, а это немало.
— Ладно, ладно, я понял, - не дослушав, я положил трубку на рычаг, содружественно с последним, втянув голову в плечи.
Нужно было идти. Только так возможно было что-либо узнать. Я оделся. Вещи были моими. Теми, которые снимал с себя вчерашним вечером. Только воняющими бог знает чем. Как будто не стираными полгода. Сумасшествием они тронуты были отчасти.
— Женя, - тихо обратился я к женщине.
Та всем видом выказывала полное моё для неё отсутствие.
— Чего тебе?
— Скажи, только спокойно, я художник?
— Ха – ха, - злорадно крикнула она, глядя на меня гневно, словно это она художник, а я палач-садист, отрезавший у неё пальцы. – Может когда-то ты и был художником, сейчас ты полное говно, - она снова отвернулась к телевизору и добавила – способное только на рисование афиш. - Женя покачала головой, и с досадой цокнула языком.
— Подожди, выставил я вперёд ладони, только спокойно, ладно? Тихонечко скажи мне. Где я работаю? - Последний вопрос я произнес медленно, отчётливо проговаривая каждое слово.
Она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами; казалось, вот-вот разразится бранью.
— Убирайся в свой «Буревестник».
В меня полетел тапочек. Я почти успел увернуться, и тот пришёлся мне по левому бедру. «Буревестник», это в двух шагах от моей работы. В смысле, прошлой работы. Неплохой, к слову сказать, кинотеатр. Когда-то никогда, мы смотрели с Ренаткой там «Терминатора -3». Боевик мне не понравился. И словосочетание «когда-то никогда» в моих мыслях не понравилось тоже.
— Знаешь, - обратился я к супруге, - меня не будет дня два, много работы.
— Убирайся, хоть на всю жизнь! – Больше от неё я не услышал ни слова.
На всякий случай, я проверил ключи. Замок поддавался. Я захлопнул дверь. Город был тем же. Люди такими же. Рекламные щиты стояли на своих местах. Дворники разгоняли лопатами жёлтые листья, смешавшиеся с первым снегом. Суетилась знакомая ребятня.
— Смотрите-ка, - услышал я за спиной, - вон Ренаткин отчим. – Снежок, слепленный каким-то маленьким и жестоким рукодельником, больно залепил между лопаток. Я не оборачивался.
Пугающий мир.
Подняв воротник, я решил ехать на машине. На месте «Москвича» стоял чёрный Lexus. Наверное, в этой жизни у меня нет автомобиля. Я похлопал себя по карману, где лежали паспорт и водительское удостоверение. Права есть, а автомобиля нет. Ну, что ж… Остаётся привычная подземка. Не выбирая вагона, я зашёл в ближайшие ко мне двери. Голова болела. То ли я действительно был с похмелья, то ли происходящее перемалывало содержимое черепной коробки.
Сукин сын, обитавший в моей голове, похоже, сбежал от меня или, по крайней мере, не стремился выказывать своё присутствие. Находясь в какой-то прострации, я едва смог выйти на нужной остановке.
