Встретились глазами. Валентина вежливо кивнула. Лиза не ответила.
Валентина прошла в туалет. Он оказался большой и холодный. Дуло, как на улице. Валентина посмотрела на себя в зеркало. Никаких замечаний. Но почему-то стало пусто и муторно. Кому нужна эта потемкинская деревня с любовницей на задворках… Сейчас они с Валиком выйдут в центр зала, он начнет публично объясняться ей в любви, говорить, что Валентина – лучшая, самая верная и красивая. А она – смущенно улыбаться, подтверждая сказанное. А гости примут к сведению, но по большому счету им все равно: кто жена, кто любовница. Сожрут черную икру, выпьют коньяк «Хеннесси» – и по домам, спать без задних ног, переваривая ценный продукт. А утром посетят туалет, и никаких следов не останется от банкета.
Валентина вернулась в зал.
Ведущий открыл праздничный вечер. Началось кино из жизни Валика. Специально нанятый оператор подготовил ролик.
На экране молодые родители, маленький Валик. Потом молодая Валентина двадцатилетней давности.
– Основная жена! – крикнул папаша Валика.
Валентину передернуло. Что значит «основная»? А что, есть еще побочная?
Дальше на экране показали маленьких сыновей. Шел сопроводительный текст с объяснениями.
Дочка Валентины Ниночка устала сидеть на месте. В зале было еще несколько детей, и они начали гоняться друг за дружкой. Ниночка бегала между столиками, высоко подняв напряженные плечики. Ей было весело.
Кино кончилось. Валентина ждала, что муж выведет ее в центр и начнется привычная «осанна» их браку и ей лично. Но Валентин медлил. Она ждала. Потом поняла, что «осанны» не будет.
– Не тот зал, – сказал Валентин.
– Что значит «не тот зал»? – не поняла Валентина. – Не те зрители? Или слишком большое помещение?
– А ты хочешь? – прямо спросил Валик.
Валентина задумалась: хочет она или нет? В душе по-прежнему стояла пустота. Огонек праздника не зажигался.
– Ну вот видишь, ты сама не хочешь, – заключил Валик.
Бедная Лиза сидела в углу, как раковая клетка. От нее исходила угроза для жизни. Валентина чувствовала ее присутствие и время от времени оборачивалась в ее сторону.
К Лизе подходили общие знакомые. Улыбались. Скалили зубы. Какая им разница, кому улыбаться…
Праздник набирал мощь. Гости торопливо напивались. Слонялись по залу в поисках любви. Известный банкир шел и скользил по женским лицам, как по выставленному товару. Красивые женщины имелись в наличии, но не много. Их много не бывает. И богатые мужчины были в большой концентрации.
Валентина встала и пошла к своему столу. Там сидели ее родственники: двоюродные сестры со своими семьями и университетские подруги. Столы были сдвинуты в один большой стол, человек на тридцать. Компания – не престижная, ни звезд, ни политиков, но им было хорошо друг с другом, – тепло и весело. Они искренне радовались празднику, им всего хватало – и за столом, и вне стола. Зачем иметь больше, чем можешь потратить…
Все шумно обрадовались Валентине, поскольку она зверь из их стаи.
Валентина присела между Миркой и Кларкой – две любимые подруги молодости. Клара – красавица, была два раза замужем, осталась на бобах. Помешала завышенная самооценка.
Мирка – уродец, самое широкое место – талия. Родила сыночка вне брака, тоже вполне уродца, круглый блинок на ножках, по бокам ручки, сверху голова. Но они этого не замечают. Они есть друг у друга и счастливы до основания. И мордочки у них милые, налитые, как яблочки. У толстых есть свои преимущества.
Валентина села возле Клары. Клара вытащила сигареты, но по последним правилам курить в помещении было нельзя, пришлось выйти на лестницу.
Клара закурила. Потом спросила:
– Ты видела «Пока все дома»?
– Видела. А что? – наивно спросила Валентина.
– Ты считаешь: это нормально?
– Что именно?
– Афишировать. При живой жене и взрослых детях.
– Что афишировать?
– Не притворяйся. Все знают, а ты не знаешь.
– Что все знают?
– Роман Проскуриной с твоим мужем.
– Это сплетня, – сказала Валентина. – А передавать сплетни – то же самое, что их распускать.
– Какие сплетни? Они не расстаются. Он даже на день рождения ее приволок. Не мог потерпеть. Все в шоке.
Валентина долго молчала. Потом сказала:
– Но если я его не обнимаю, кто-то ведь должен это делать.
– А откуда такая широта? Мало ли кто кого обнимает? Ты думаешь, все мужья трахают своих жен после двадцати лет совместной жизни? Да ни один. Но ведь никто не появляется с любовницей при жене. Существуют правила приличия. Я бы на твоем месте его кастрировала.
– Хорошо, – согласилась Валентина. – Здесь дует…
Она вошла в зал. Ей показалось, что все смотрят на нее и шушукаются. Однажды, в детстве, она торопилась в школу и надела передник без формы. Впереди передник, а сзади рейтузы. Без платья. И так явилась в школу. Какой же был хохот. Какой стыд…
Сейчас она шла по залу в лучшем из лучших платьев от Армани, а ей казалось – голая. И все рассматривают ее и обсуждают увиденное. И Лиза Проскурина из своего угла тоже рассматривает и презрительно ухмыляется.
Валентина подошла и села к своему столу в центре зала. Родителей Валика не было. Куда-то отошли. И вдруг увидела – куда они отошли. К столику Лизы. Папаша припал к ручке, мамаша угодливо скалилась. Выразили свое уважение. Любовнице. Значит, дело зашло далеко. Родители могли проигнорировать ее присутствие. Но нет. Установили дипломатические отношения. Признали государство.
Музыканты заиграли пронзительное танго.
Валик пригласил Лизу на танец. И по тому, как он держал руку на ее спине, как смотрел ей прямо в глаза, Валентина поняла, что между ними ВСЕ. Клара могла ничего не говорить. Все было ясно как день. Они вышагивали в облаке нежности и страсти, и Валик был красив в этот момент. Более того, он был прекрасен. Любовь преображала его до неузнаваемости. Зрелая, осознанная любовь…
Что оставалось Валентине? Встать и уйти с этого праздника жизни. Она поднялась, нашла дочку, сказала:
– Тебя привезет папа.
– А ты? – спросила Ниночка.
– Я пойду домой. У меня заболела голова.
– Ладно, – легко согласилась Ниночка. Ей было хорошо.
Валентина вышла на лестницу, стала спускаться вниз. Каблуки высокие, ступеньки мраморные, по плечам дует. Как холодно, как неустойчиво и как страшно. Казалось, что сейчас грохнется на скользком мраморе и переломает все кости.
Валентина медленно спускалась, вцепившись в перила, – одинокая, незащищенная, шла в неизвестность, как в свою смерть.
Из зала выкатилась толпа курящих. Они стояли наверху и смотрели ей в спину – спокойно и равнодушно. Вот еще один гость уходит с праздника. На человека меньше. Было четыреста, осталось триста девяносто девять.
На другой день Валентина улетала в Америку. Ей было невыносимо оставаться с мужем под одной крышей. Она не хотела выяснять отношения, вернее – боялась. Боялась услышать правду. Неизвестность лучше. В неизвестности есть надежда. А делать вид, что ничего не случилось, значит – врать. Врать она не привыкла, поэтому решила унести ноги. Ниночка оставалась еще на неделю. Так договорились.
В аэропорт повез Валентин. Решил проводить сам, без шофера. Оказал внимание. Видимо, чувствовал себя виноватым.
Всю дорогу он молчал и был грустный. Валентине даже стало его немножко жалко. Хороший человек, Валик, хоть и сукин сын.
– Учти, развод я тебе не дам, – честно проговорила Валентина.
– А я и не прошу, – ответил Валик.
– Детям нужен отец, а мне нужен муж. Я не хочу остаться брошенкой на старости лет.
– Ты прекрасно выглядишь, – заметил Валик.
– До поры до времени.
– Так мы все до поры до времени…
– Ладно, – перебила Валентина. – Сделаешь квартиру моей сестре. Людке. В новом доме, в зеленом районе.
– Хорошо, – легко согласился Валик.
Квартиру Людке – компенсация за моральный ущерб. Значит, Валик чувствовал себя виноватым и готов платить. Валентина подумала: все-таки он хоть и сукин сын, но не сволочь.
Подъехали к зданию аэропорта.
Валентин достал чемодан, величиной с холодильник. Валентина набрала кучу нарядов на все случаи жизни. Но не понадобилось.
Валик поставил чемодан на ленту. Валентина осталась с легкой дорожной сумкой.
Настала минута прощания. Они стояли друг перед другом и молчали. Валентина не хотела целовать его первая. Поцелуй в данном случае – ложь. А Валик стоял – грустный и даже подавленный. Он тоже не очень-то умел притворяться. Еще недавно самые близкие стояли как чужие.
– Ладно, – сказала Валентина. – Иди.
– Я позвоню, – пообещал Валик.
– Конечно, позвонишь, куда денешься…
Они разошлись в разные стороны. Валентина пошла на паспортный контроль, а Валентин – к выходу.
Он сел в машину. Включил зажигание.
Машина шла по Москве. Движение уравновешивало, можно спокойно подумать. Да. Впереди – старость, она всегда впереди. А потом дряхлость. А потом – смерть. Надо иметь крепкие тылы. Надо иметь человека, который тебя похоронит и справит поминки. Валентина – такой человек. Подаст стакан воды. Поставит хороший памятник. На Лизу трудно рассчитывать. Но Лиза – это жизнь, ее горячее дыхание, вечная молодость, совместный танец. Она всегда будет моложе его на двадцать лет, и он тоже будет моложе себя на двадцать лет. Солнце будет им светить одинаково.
