– Я буду тебя ждать, – сказала Валентина.
– И я буду тебя ждать, – ответил Валик. – Ты мой ангел…
– А ты – мой.
И это правда. Валентина наполняла жизнь любовью и смыслом. А Валентин создавал уровень, при котором все доступно.
Что еще желать?
Стали жить на две страны.
Оформили все бумаги. Получили двойное гражданство.
Дети учились в дорогой хорошей школе. Это очень важно. Хорошая школа практически обеспечивала будущее.
Валентина выписала из Киева свою маму. (Папа умер.) Теперь все было как в Киеве, если не выходить на улицу. Мама по-своему переставила мебель, накрыла белые диваны ткаными ковриками. Белое – не для подростков. Еда была киевская: борщи и жаркое, вареники с картошкой. Установился киевский запах – родной и приятный.
Дети учились хорошо, особенно Павлик. Ему подсчитали в школе интеллект, получился выше нормы. Павлик пошел в отца, если не дальше.
Старший сын – лоботряс, непонятно в кого, но красавец. Приволок на школьную вечеринку бутылку виски. Украл из дома. Учителя провели дознание, вызвали Валентину. Разговаривали грубо, угрожали исключением.
Валентина не привыкла к такому тону. Перед ней уже давно заискивали – все без исключения, и в России, и в Америке. Во-первых, за Валентиной стояли серьезные деньги, а это располагает к уважению. Во-вторых, Валентина всегда вела себя безукоризненно – скромно и с достоинством и с уважением к собеседнику, кто бы он ни был, хоть бомж.
Школьную начальницу звали Кимберлин. Ее имя щекотало язык. Кимберлин неуловимо напоминала Хамку – жену московского заказчика. Оказывается, и в Америке есть такие – хамка, и дура в придачу.
Годовое обучение стоило дорого даже для Америки. Валентина для прочности внесла пожертвование, своего рода взятка. Кимберлин не могла этого не знать и все равно грубила, пугала, как будто Валентина нищая мексиканка, забредшая случайно. Но и с мексами (так называли мексиканцев) нельзя разговаривать в подобном тоне.
Валентина спокойно выслушала Кимберлин, ее рот слегка затвердел – и это все. На следующий день она забрала документы своего сына и перевела Петра в другую школу, еще дороже и престижнее.
Кимберлин затрепыхалась, пыталась выйти на разговор с Валентиной, но ей было отказано в аудиенции. О чем говорить? Все ясно.
Кимберлин потеряла работу, хотя она действовала по инструкции. Содержание ее беседы было справедливо, но форма… Оказывается, форма не менее важна, чем содержание. А иногда форма и есть содержание.
Потекли американские будни. Каждодневный труд. Детей надо растить, учить, лечить.
Собой тоже надо заниматься, поддерживать красоту, дружить, общаться. Хорошее общение так же важно, как хорошая еда. Ты состоишь из того, что ты ешь и что читаешь.
Основное наполнение Валентины – любовь к семье. А как можно выразить любовь? Только служением. Просто сидеть и любить – не для Валентины. Она – человек действия. Вот и действовала с утра до вечера. Научилась водить машину. Возила мальчиков в школу и обратно. И по дому – дел невпроворот. За прислугой глаз да глаз.
Домработница – русская, с языком никаких проблем. Мама привезла ее из Киева, и правильно сделала. Американки в десять раз дороже. И не только. Русские знают свое место: обслуживающий персонал, домраба. А американка никакая не раба, свободный человек в свободной стране со своими правами и профсоюзами. Составляется контракт – и попробуй его нарушить.
Болеть в Америке удобно и неопасно. Не надо искать хорошего врача. Все врачи – хорошие.
Мама Валентины по Киеву не скучала. Ей было некогда, да и разницы никакой: там на хозяйстве и тут на хозяйстве.
Мама сняла с Валентины основные нагрузки, освободила ей время для себя, для самоусовершенствования. А это один из смыслов жизни – самоусовершенствование.
Валентина летала в Москву четыре раза в год. На каждый день рождения, на Новый год и в отпуск Валентина. Так что виделись раз в три месяца.
Каждая встреча – праздник. На дни рождения Валентин снимал дорогущий ресторан. Звал по сто человек гостей. Столы ломились от яств, как на пирах Ивана Грозного. Тут тебе осетры и золотые поросята, икра такая и другая, морепродукты, включая устрицы. Устрицы были вялые, полуживые, но все равно устрицы в раковинах. Самолетом из Парижа, а может, и с Азовского моря, поди узнай.
Валентина заранее договаривалась со своей визажисткой Любой. Люба делала лицо к празднику. Что она вытворяла с лицом Валентины – ее секреты, но кожа становилась юной и сияющей, щеки упругие, как антоновские яблоки, румянец пробивался нежным розовым тюльпаном. Зубы – жемчуг, глаза – хрусталь. Серый строгий костюм, а на лацкане пиджака – бриллиантовая ветка, три карата.
Валентин выводил Валентину в центр зала и произносил тост, воспевающий достоинства своей жены, и при этом смотрел на нее как на невесту во время свадьбы, и было видно, что – любовь, да. Вот она. И как не любить такую цветущую и чистую, такую родную и умную и сдержанно сексуальную.
У правительства Москвы – а они все были представлены на празднике – селилась в душе светлая печаль. Они тоже хотели любви и молодости: что может быть желаннее, чем молодая любовь. Но ведь не от человека зависит, от Господа Бога: положит он любовь в твою корзину или не положит.
Валентина звала всех своих подружек по университету. Они сидели за отдельным столом – страшненькие и неимущие – и не завидовали Валентине. Радовались за нее. Так она умела – не вызывать отрицательных чувств. Над ней как будто был раскрыт зонт, и дождь из ядовитых страстей на нее не падал.
Стоя в центре зала среди накрытых столов, Валентина чувствовала себя как актриса после спектакля, которой аплодируют и бросают цветы. Она не просто так выперлась на сцену. Это был результат труда, терпения, таланта, в конце концов. Ну-ка поживи в чужой стране без мужа, поспи в пустой холодной постели, посомневайся в его верности, брось себя под ноги детям… Никаких денег не захочешь. Но в данную минуту – все позади, а в настоящем – аплодисменты, любовь, триумф. Его любящие глаза. За это можно все перетерпеть. Валентина черпала силы для следующей разлуки. Черпала горстями, умывалась, ела ложками свое самоутверждение: вот она, я. Смотрите. Я – лучшая, и меня любит лучший.
Валентин сверкал, дурачился. Обаяние плескало, как волны во время шторма, и заливало всех с головы до ног.
Валентин несомненно был талантлив, в нем пропадал еще один дар – артистический. Он пародировал своих начальников. Получалось не хуже, чем у профессионала. Начальники нервничали, но прощали. Поражались уму пародиста. Валентин ухватывал основную черту, основную интонацию и воспроизводил. Получалось по-настоящему смешно. Смех там, где узнаваемо, а узнаваемо там, где правда.
Стоя в центре зала, Валентина замечала среди гостей несколько двадцатилетних давалок и несколько зрелых акул. Такие нарезают круги вокруг богатых мужиков в надежде оторвать кусок от тела, а если повезет, все тело целиком. Норовили пробраться на место Валентины.
Валентина научилась их распознавать, от них за версту несло опасностью. Валентина побаивалась и конечно же ненавидела. Но вида не подавала. Улыбалась всем одинаково.
Возвращаясь в Америку, Валентина оставляла все свои наряды подругам: пальто, кофточки, обувь. Уезжала буквально босиком, в домашних тапках. Кто там в самолете заметит.
Оставляла и деньги, хотя это неправильно. Подружки привыкли и смотрели в руки, а друзья не должны смотреть в руки. Но это мелочь. Валентина все равно любила своих подруг, а они любили ее. Люди мало меняются. Что-то главное, именуемое «душа», остается неизменным.
Валентина возвращалась в Америку полная сил, надежд и энергии. Запасалась на следующие три месяца. Так медведь накапливает жир на время зимней спячки.
А через три месяца – опять праздник, опять она в центре, но не в сером костюме, а в платье на бретельках со стразами, за пять тысяч долларов. И опять прожигающие лучи любви из глаз Валентина. Опять пародии, начальники от смеха падают со стульев. Как прекрасен этот мир…
Праздники нужны. Они разрывают пелену обыденности. Недаром евреи делают праздником каждую субботу. Как ни утомительна неделя, но в конце – обязательно праздник. Так легче перешагивать через трудности и через скуку.
Валентина получала праздник через двенадцать недель. Помимо пиршеств, Валентин покупал билеты на лучшие спектакли, выставки, концерты.
Культурная жизнь в России не затихала. Все время что-то происходило на культурном фронте. На то и Россия. Валентина сделала вывод: жить удобнее в Америке, но зарабатывать можно только в России. И общаться – в России. Больше нигде во всем мире нет такого общения.
Валентин обожал артистов, режиссеров, эстраду – всех, кто мастерски делал свое дело. Он обожал высоких профессионалов. Не тех, кто в дороге и никому не известен, а тех, кто уже пришел и поднялся. Заявил о себе и подтвердил.
