еще – запах Сьюзи, очень приятный запах: мыло, лимон, и что-то еще, чем пахла одна только Сьюзи. Запах просачивался через окна слабыми волнами, и погодите-ка минутку, кажется, тут пахло еще…
Берни издал языком тихий щелкающий звук – это значило, что мы должны идти. Мы ступили на что-то вроде тротуара, сделанного из деревянных досок, чтобы направиться к дверям в салун. Дерево заскрипело под ногами Берни при первом же шаге, и он тут же остановился как вкопанный и прислушался. Я тоже навострил уши, но не услышал ничего, кроме завываний ветра. Мы вернулись назад на улицу и пошли вдоль узкого переулка, ведущего за угол салуна. Здесь было очень темно, вокруг плясали странные тени, напоминающие мне человеческие – но никакими другими людьми, кроме Берни, здесь не пахло, так что я не беспокоился. Мы двигались вперед, тихо и неслышно. Ночь нам с Берни всегда нравилась.
Переулок вывел нас обратно в пустыню, за которой начинались низкие холмы – правда, на этом расстоянии они уже не казались такими уж низкими. Мы подошли к салуну сзади. Двери не было, как и, в общем-то, большей части стены. Я различил очертания длинной узкой комнаты, одна стена которой была занятая барной стойкой. За ней висело треснутое зеркало, отражающее свет ночного неба, такое яркое, что мне с моим ночным зрением казалось, что оно почти что светится. В этом свечении легко можно было разглядеть человека, сидящего на барном стуле спиной к нам, а лицом к дверям салуна. На голове у этого человека была ковбойская шляпа, на коленях лежала винтовка. Видел ли его Берни?
Да: он вытянул из-за пояса револьвер. После чего сделал еще один шаг, вскинул револьвер и заговорил спокойным, ясным голосом.
– Оружие на пол, – сказал он. – Встань с поднятыми руками, – человек не шевельнулся. – Ты у меня на прицеле, – продолжил Берни. – Не заставляй меня спускать курок.
Человек сидел неподвижно. Затем откуда-то справа донесся другой голос, от которого шерсть на загривке встала у меня дыбом, хотя голос был таким же спокойным и невозмутимым, как и у Берни.
– То же самое я могу сказать и о тебе, дружок. Бросай пистолет.
Берни опустил револьвер, но не выпустил его из рук. Он повернулся на звук голоса, и я тоже. В тенях стоял мужчина – из-за темноты я разглядеть его не мог, но ясно видел блеск пистолетного дула, направленного прямо на Берни.
– Бросай пистолет, если не хочешь получить пулю в лоб, – сказал мужчина. – Ты арестован.
– Арестован?..
– Департамент шерифа, штат Рио-Локо, – сказал мужчина.
Я услышал быстрые шаги.
– Тогда мы на одной стороне, – сказал Берни. – Мне нужно увидеть ваши…
И тут мужчина в ковбойской шляпе оказался прямо за его спиной, занеся над головой винтовку, словно бейсбольную биту.
– Не дай запудрить себе мозги, – сказал он.
Я прыгнул вперед, но недостаточно быстро: мужчина уже успел с хрустом влепить Берни прикладом по голове. Берни упал. Я врезался мужчине в ковбойской шляпе в грудь, сбив его с ног, оказался сверху и тут же рванулся к его горлу, обнажив в оскале клыки. Мужчина в ковбойской шляпе закричал от ужаса.
Кричи-кричи, дружок, подумал я. Никто не имеет права так делать с Берни.
А затем что-то твердое треснуло меня по голове, и мир погрузился в темноту.
Глава одиннадцатая
Я выплыл откуда-то из кромешной тьмы и открыл глаза. Берни? Где Берни? Я встал, слегка запинаясь, что привело меня в замешательство, и тут же ощутил в голове боль, пульсирующую и тяжелую. От этого мне захотелось блевать, что я немедленно и сделал.
После этого мне стало чуть полегче, хотя боль никуда не ушло. Я огляделся вокруг: только-только занималась заря – это я мог сказать по слабому серовато-серебристому свету, заливающему все вокруг – и я стоял на старом грязном деревянном полу, посреди длинной узкой комнаты с висящим на стене разбитым зеркалом. Это разбитое зеркало помогло мне все вспомнить: город-призрак, салун, и все остальное, что случилось ночью.
Берни? Где Берни?
Я забегал взад-вперед по грязному полу, нашел запах Берни и пошел по нему: след вел сначала к обвалившейся стене салуна, сквозь которую мы вошли, а затем сворачивал и шел в другую сторону, к качающимся дверям у главного входа. Я подлез под дверями и выскочил на деревянный тротуар. Его запах – самый приятный человеческий запах, который я когда-либо встречал: чудесная смесь яблок, бурбона и соли с перцем – стал сильнее, и к нему добавилась отвратительная вонь двух других мужчин. Я помнил, кем они были, о да, я все помнил. В уличной грязи отпечатались следы двух пар ботинок с подошвами, похожие на ковбойские, а между ними шла неглубокая рытвина, словно… Словно что? Что-то плохое, как будто они тащили…
Я не хотел додумывать эту мысль.
По следу легко было идти. Он вел мимо переулка, по которому мы с Берни ходили прошлой ночью, к конюшне без дверей, осевшей и покосившейся. Сквозь трещины в стенах просачивался свет, и в лучах солнца танцевали пылинки. Здесь следы кончались, зато виднелись другие: отпечатки шин. Эти толстые и глубокие полосы в грязи – возможно, следы грузовика или чего-то вроде – вели к дальней стене конюшни, которая в основном отсутствовала, и дальше, наружу. Я пошел по следу, опустив к земле нос.
Они привели меня за угол, вывели на главную улицу этого ужасного места, и оборвались перед салуном, перепутавшись с кучей следов других шин. Я принялся бегать кругами, надеясь на… Что? Я не знал. Но Берни! Где он? И я бежал и бежал, все быстрее и быстрее, пока солнце не выглянуло из-за низких холмов и все не стало ярким и золотым. Это заставило меня остановиться и посмотреть наверх, и тут я понял, что порш исчез. Вскоре после этого я осознал, что машины Сьюзи тоже не было.
Я продолжил обнюхивать окрестности, надеясь, что смогу отыскать хоть что-то – запах Берни, или Сьюзи, или собачьего печенья, которое всегда было у нее в машине. У собачьего печенья чудесный аромат, такой сильный, что пахнет им на всю округу. Но нет, ничего.
Погодите. Ничего, кроме очень слабого запаха сожженного масла, запаха, который я знал очень хорошо: наш порш. Я опустил нос к самой земле: да, это абсолютно точно он.
Я перешел на трусцу. Это была не самая быстрая трусца на свете, но и не самая медленная, такая, средняя, в темпе, который я мог поддерживать практически бесконечно. Запах
