Туго натянутая напряженность, как комок нервов, я медлю еще минут двадцать, снова и снова прокручивая в голове то, что собираюсь сказать ему. Наконец, убедившись, что ковер стерся от моих шагов, я сдаюсь.
Я слишком долго стою возле его квартиры, глядя на медные цифры на двери. Когда я, наконец, решаюсь постучать, мое тело напрягается в ожидании. Я жду, но ответа нет. Так что я стучу еще громче, храбрость иссякает. По-прежнему ничего. Рука опускается. Мне даже в голову не приходило, что его не будет дома, и от разочарования у меня подкашиваются колени. Я хотела получить ответы, я хотела иметь возможность положить конец путанице вопросов в своей голове, но больше всего на свете, я просто испытывала непреодолимое желание увидеть его.
Вернувшись в квартиру, я кладу телефон рядом с собой на диван и пытаюсь отвлечься от мыслей о нем с помощью реалити-шоу. Обычно, я бы с удовольствием посидела и посмотрела шоу без Коди, но сегодня, похоже, ничто не сможет меня успокоить. Я смотрю на свой телефон раз десять, желая, чтобы он зазвонил, или желая, чтобы у меня хватило смелости это сделать.
Я проклинаю себя за то, что не держу крепких напитков в доме, потому что сейчас я бы все отдала за один глоток. Сжав одну руку в кулак, я делаю глубокий вдох, а другой тянусь к телефону.
Сделай это.
Просто сделай это.
Я быстро набираю сообщение, надеясь, что оно прозвучит небрежно, хотя я в полном ужасе. Печатаю. Стираю. Перепечатываю его в третий раз, а затем смотрю на текст, рассматривая каждую букву каждого слова. Стираю половину и нажимаю «отправить», прежде чем окончательно сойду с ума.
С телефоном в одной руке и пультом от телевизора в другой — я сижу и жду.
В нетерпении я встаю, немного прибираюсь в комнате Коди и мою тарелки. Оплачиваю счета за коммунальные услуги и аренду, и у меня тут же начинает болеть голова, когда я вижу, что осталось на банковском счете. Я беру из-под кровати свою рабочую сумку, достаю из нее несколько нарядов и, все еще ожидая трели сигнала, стираю их в раковине в ванной.
Выжимаю пару чулок, когда слышу звонок. Я так быстро бросаюсь за телефоном, что сбиваю его с полки в ванной. С мокрыми, морщинистыми руками и сердцем, застрявшим в горле, я беру его и читаю сообщение.
Джастин уехал из города на несколько дней. Не написал, куда и почему, только, что вернется в четверг. Сначала разочарование, а потом просто тяжелое чувство в животе, почти болезненное, как будто что-то холодное и твердое застряло внутри.
Я кладу телефон в карман, отжимаю чулки и продолжаю стирать.
Два месяца назад я бы никогда не поверила, что могу быть так увлечена, так сильно увлечена парнем. Я думала, что в Коди есть все, что мне нужно. И я не сомневаюсь ни на секунду, что он — самая важная часть в моей жизни, и что бы ни случилось, он всегда будет моим первым приоритетом. Но находясь рядом с Джастином и проводя время с другим взрослым, я поняла, что есть вещи, которые мой сын не может мне дать.
Я отжимаю тонкий пеньюар.
Четырехлетний ребенок не станет моим доверенным лицом, к которому я смогу обратиться, когда дела пойдут плохо. Я люблю его каждой клеточкой своего существа, но все же, что-то внутри меня как будто проснулось. Знакомая, но давно забытая энергия просыпается и ищет чувства, которые дает мне Джастин. И возрождение этой энергии, это чувство влечения и влюбленности в кого-то вызывает привыкание. У меня лишь небольшой пробник, и я, как наркоманка, хочу больше.
Остальная часть недели проходит примерно так же, но в замедленном темпе. Дни в закусочной тянутся долго, и каждый вечер, когда мы с Коди возвращаемся домой, я смотрю в сторону двери Джастина, прислушиваясь и надеясь, мельком увидеть его. К тому времени, как наступит четверг, я буду в полном отчаянии. Я целый день жду, когда он появится, позвонит, но к шести часам, когда я изо всех сил стараюсь сосредоточиться на приготовлении ужина для Коди, его еще нет. К семи пятидесяти пяти, я закончила ждать. Коди засыпает, я надеваю толстовку поверх униформы, запираю входную дверь и проверяю ее дважды. Моя рука поднимается прежде, чем я дохожу до двери.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Как только я стучу, вся храбрость покидает меня, и я понимаю, что понятия не имею, что собираюсь сказать. Мой разум ушел в пустую аэродинамическую трубу. Конечно, как только я это понимаю, дверь открывается, и я остаюсь стоять в коридоре с глупым выражением лица и пустым разумом.
Джастин выглядит почти удивленным, увидев меня. Я наблюдаю, как горстка эмоций рикошетом отражается на его лице, прежде чем он обуздывает ее, довольствуясь тем мягким, но пассивным выражением, которое часто показывает.
— Привет.
— Привет, — я замолкаю, пытаясь придумать причину, по которой я могла появиться на его пороге без предупреждения. — Как поживаешь?
Он немного закрывает дверь, становясь в проходе.
— Хорошо, — кивает он. — Как ты?
Его голос, как бальзам на мои измученные нервы, кажется знакомым и желанным, погружается в меня.
— Хорошо, — отвечаю я, мой желудок скручивает. — Коди спит, так что я ненадолго. Я просто хотела поздороваться и узнать, не хочешь ли ты прийти на день рождения Коди в следующие выходные?
Джастин немного выпрямляется, переминаясь с ноги на ногу.
— Ты хочешь, чтобы я пришел?
Я приглаживаю рукой челку, чувствуя себя немного застенчивой под тяжестью его глаз. Я киваю, покусывая внутреннюю сторону щеки, чтобы не выпалить все, что крутится у меня в голове.
— Коди будет рад, — я с трудом сглатываю. — Очень.
Он смотрит на меня долгим задумчивым взглядом и кивает.
— Я тоже.
Мне приходится прикусить губу, чтобы не улыбнуться слишком сильно, и когда он отвечает мне полуулыбкой, я отворачиваюсь. Воздух вокруг нас бесспорно меняется, как будто между нами гудит что-то электрическое. За последнюю неделю что-то изменилось, и мы оба это знаем. Даже проведя время порознь, я чувствую, как мы входим в привычный ритм.
— Знаешь, на Маркуса напали как-то ночью, — говорю я, удивляясь, что слова вылетают из моего рта. — Он говорит, что какие-то парни избили его и разбили машину.
Джастин не выглядит удивленным.
— Ах вот как?
Я киваю.
— Да, они не валяли дурака.
Джастин скрещивает руки на груди и небрежно прислоняется к дверному косяку.
— Похоже, он получил по заслугам.
Кривая улыбка скользит по моим губам, когда я думаю о том, как сильно я хотела бы быть той, кто врежет Маркусу.
— Да, наверное.
Глаза Джастина пронзительны, но искренни, как всегда, когда он слушает, но сегодня в них есть что-то мягкое. Что-то тянет меня к нему, словно притягивает к себе. Я хочу упасть в него, прижаться лицом к промежутку между его шеей и плечом и исчезнуть.
— Можно тебя кое о чем спросить?
— Можешь спросить, — говорит Джастин. — Но я могу и не ответить.
— Это ты поставил ему синяк под глазом?
Он качает головой.
— Но ты знаешь, кто это сделал.
Верный себе, он не отвечает — не то чтобы я надеялась на ответ — но его молчание говорит больше, чем нужно.
Стоя перед ним, наконец, видя, как он выглядит, я осознаю, что мне плевать, каким может быть его ответ. Мне плевать, где он был в субботу вечером или где он был последние несколько дней. Все, что меня волнует, это то, что он здесь, прямо сейчас, стоит передо мной и смотрит на меня, как будто боится, что я исчезну.
— Итак, увидимся завтра вечером? — спрашиваю я, отступая на шаг, чтобы не попасть в поле его зрения, прежде чем сделаю что-нибудь, о чем потом пожалею.
Джастин кивает, и едва заметный изгиб его губ — последнее, что я вижу, прежде чем отвернуться.
На следующий вечер, когда я вытаскиваю печеную картошку из духовки, он появляется на моем пороге, как и обещал.
Он просто в джинсах и футболке, но в нем есть что-то очень удобное и прохладное. Его толстая кожаная куртка выглядит мягкой и поношенной, а от тонкого хлопка его футболки у меня во рту пересыхает, а сердце бешено колотится. Я не могу оторвать от него глаз весь ужин, чувствую себя маньяком, но каждый раз, когда он двигается, я вижу, как что-то темное прижимается к футболке. Я не могу понять, что это. Но, как и все остальное в Джастине, то, что скрывается под его внешностью, является тайной, которую я отчаянно хочу решить.
