— Нравится?
Я обернулась. Рядом стояла Дениза, подруга Коры.
— Да. Классная вечеринка. Столько народа!
— А у Коры с Джеми меньше не бывает, — весело заметила она, отхлебнув пива. — Обычное дело, если ты чрезвычайно общительный человек. Все к тебе так и тянутся.
— Да, похоже, Джеми притягивает людей.
— Я вообще-то говорила о Коре, — сказала Дениза, когда песня закончилась и гости громко захлопали. — Но и он, конечно, тоже. Ты права.
— Кора? — переспросила я.
Дениза бросила на меня удивленный взгляд.
— Ну да. Ты же знаешь, какая она наседка, постоянно берет кого-то под свое крылышко. Заведи ее в комнату, где полно незнакомцев, и уже через десять минут она со всеми подружится. Или даже еще быстрее.
— Неужели?
— Конечно! Кора умеет находить общий язык с людьми. Она им сочувствует. Если бы не она, я бы не пережила разрыв со своим бывшим. Вернее, со всеми бывшими.
Дениза отпила еще пива и обменялась приветствиями с проходящим мимо парнем в бейсболке, а я поразмышляла над ее словами.
— Наверное, я не слишком хорошо знаю ее с этой стороны. То есть мы с Корой долго не общались.
— Я в курсе, — торопливо сказала Дениза. — В колледже она часто о тебе вспоминала.
— Правда?
— Все время, — твердо произнесла девушка. — Кора на самом деле…
— Дениза!
Она повернула голову, пытаясь разглядеть кого-то в толпе из-за плеча стоявшего рядом парня.
— Дениза, ты обещала дать мне тот номер, помнишь?
— Да-да, помню. — Она повернулась ко мне с извиняющейся улыбкой. — Одну секундочку. Я сейчас вернусь.
Кивнув, я долго смотрела Денизе вслед и прикидывала, что она хотела мне сказать. Обведя толпу взглядом, я наконец увидела сестру, которая стояла с Шарлоттой у кухонной двери. Она улыбалась и казалась гораздо счастливее, чем в последний раз. Вдруг сестра откинула волосы назад и стала выглядеть еще моложе; на ней был мягкий пушистый свитер, и она держала бокал с вином. Надо же, а я-то думала, что все здесь только благодаря Джеми. Конечно, за годы разлуки Кора могла измениться. «У нее теперь своя жизнь», — повторяла мама. Так оно и оказалось. Интересно, что чувствуешь, когда начинаешь все с чистого листа, оставив прежний мир в прошлом и забыв о нем? Может, это даже легко.
Легко. Внезапно я вспомнила себя саму всего лишь неделю назад, как я вернулась в темноту желтого коттеджа после вечерней смены в «Службе курьерской доставки». Сколько раз за последнее время я вспоминала о своем доме, старой школе или о чем-либо из прошлой жизни? Не так часто, как должна была. Долгие годы я сердилась на то, что Кора забыла обо мне, словно вычеркнула из памяти, а теперь я поступаю точно так же. Где моя мать? Неужели это так легко — просто ни о ком не думать?
Я вдруг почувствовала страшную усталость — все, что произошло за минувшую неделю, словно разом навалилось на меня. Я выбралась из толпы, вошла в дом. «Как хорошо, что мне есть где укрыться от всех, хотя бы на время!» — думала я, поднимаясь по лестнице.
Решив, что нужно отдохнуть, я сбросила обувь и нырнула в постель. Закрыла глаза, стараясь не слушать пение, чтобы погрузиться в темноту до самого утра.
Проснувшись, я не могла сообразить, сколько проспала: пару часов или считанные минуты. Во рту у меня пересохло, и я отлежала руку. Я повернулась на другой бок и вытянулась, мечтая снова погрузиться в сон, о котором почти ничего не помнила, кроме того, что он был хорошим — таким отвлеченно-обнадеживающим, как все нереальное. Закрыв глаза, я попыталась задремать, но за окном раздался смех и аплодисменты. Вечеринка продолжалась.
Я вышла на балкон и увидела, что толпа поредела — осталось человек двадцать. Парень с банджо ушел, остался один Джеми — он перебирал струны под разговор гостей.
— Уже поздно, — сказала Шарлотта, надевшая поверх платья свитер. Она зевнула, прикрыв рот ладонью. — Кому-то завтра рано вставать.
— Завтра воскресенье, — возразила Дениза, которая сидела рядом. — Нормальные люди по воскресеньям отсыпаются.
— Последняя песня, — предложил Джеми. Он обернулся, но с моего наблюдательного поста не было видно, куда он смотрит. — Как вы думаете?
— Давай еще одну, — попросила Дениза.
Джеми улыбнулся и начал играть. Было довольно прохладно — по крайней мере для меня, — и я, подавив зевок, хотела уже вернуться в комнату и снова лечь спать, как вдруг поняла, что слышу до боли знакомую мелодию. Песню, которую я привыкла считать только своей.
«Я — старуха, названная в честь своей матери…»
Женщина пела сильным и чистым голосом, и он тоже был знакомым, но как-то отдаленно. Похожим на голос близкого мне человека, но другим — приятнее и без хрипотцы.
«Мой старик — еще один ребенок, который стал взрослым…»
Пела Кора. Ее красивый голос звенел, выводя столько раз слышанные нами обеими ноты, повторяя слова песни, которая больше всего напоминала мне о маме. Я ошибалась, думая, что мы с сестрой все забыли. И все же было что-то пугающее в нахлынувших воспоминаниях — о том, как мы стояли в ночных рубашках, прижавшись друг к другу, и прислушивались к ровному дыханию мамы в темноте соседней комнаты. Эти воспоминания неожиданно объединили нас, и ничто не могло их остановить.
К горлу подкатил шершавый комок, на глаза навернулись слезы. Я рыдала, сама не зная, кого оплакиваю — Кору, маму или себя.
Глава 6
На мой взгляд, Жервез Миллер мог смело считаться самым докучливым человеком на свете, хотя я не смогла бы доказать это научным путем.
Во-первых, его голос. Невыразительный и гнусавый, он доносился с заднего сиденья, когда Жервезу приходило в голову поделиться наблюдениями. «У тебя свалялись волосы», — сообщал он, когда я не успевала высушить голову феном. «Ты воняешь, как простыни из сушилки», — прозвучало, когда я, опаздывая, надела рубашку, выдернув ее из кучи чистого белья. Все попытки не обращать на него внимания и делать вид, будто я поглощена учебой, приводили к ехидным замечаниям по поводу моих академических успехов, вернее, отсутствия таковых. «Введение в математический анализ? Ты что, тупая?» или «Неужели у тебя в кои-то веки хорошая оценка?» Ну и все в таком духе.
Хотелось его чем-нибудь стукнуть, причем это желание я испытывала каждый день. Увы, приходилось сдерживаться. Во-первых, он был еще ребенком, а во-вторых, благодаря сложной конструкции его ортодонтического аппарата удар вряд ли бы достиг цели. (То, что я вообще об этом подумала, должно было бы меня встревожить, но ничего подобного я не чувствовала.)
Когда он чересчур меня доставал, я оборачивалась и бросала на него злобный взгляд, чего, как правило, хватало. Жервез умолкал до конца поездки, иногда — на весь следующий день. Правда, спустя какое-то время он снова становился невыносимым, порой еще хуже, чем раньше.
Здраво рассуждая, я пыталась его понять и проникнуться к нему симпатией. Наверняка нелегко быть вундеркиндом, чрезвычайно одаренным, но намного младше остальных учеников. Я встречала его в школьных коридорах — он всегда держался обособленно, брел с рюкзаком за плечами, странно согнувшись вперед, словно собирался боднуть невидимого противника в грудь.
Вдобавок ко всему Жервезу — по сути, еще ребенку — явно недоставало зрелости: его страшно веселило, когда кто-нибудь пукал или рыгал, особенно если этим кем-то был он сам. Каждое утро ему приходилось делить маленькое замкнутое пространство с двумя другими людьми, так что поводов для веселья хватало. Достаточно сказать, что мы всегда знали, что он ел на завтрак, а я всегда держала окно открытым, несмотря на приближающуюся зиму. Впрочем, Нейт тоже.
В понедельник после Кориной вечеринки, когда я, как обычно, села в машину в половине восьмого утра, что-то показалось мне странным. Мгновение спустя я поняла: на заднем сиденье никого не было.
— А где Жервез? — спросила я.
— У врача, — ответил Нейт.
Я кивнула и устроилась поудобнее, намереваясь в кои-то веки насладиться поездкой. Должно быть, мой довольный вид бросался в глаза — буквально мгновение спустя Нейт заметил:
— Знаешь, он вовсе не так уж плох.
— Ты шутишь?
— Ну, я признаю, что с ним не всегда легко…
— Да ладно тебе! — Я закатила глаза. — Он просто омерзителен!
— Перестань.
— От него воняет, — начала я и загнула один палец. — Во-вторых, он грубиян. А его отрыжка даже мертвого поднимет. И если он еще раз скажет что-нибудь о моих учебниках или оценках, я ему…
Вдруг я поняла, что Нейт смотрит на меня как на сумасшедшую. Пришлось заткнуться, и какое-то время мы ехали в молчании.
— Жаль, что ты так относишься к Жервезу, — вдруг произнес Нейт. — Думаю, он к тебе неравнодушен.
Я бросила на него сердитый взгляд.
