распустившийся цветок облетит, а полная луна неизбежно пойдет на убыль». Возможно, своим вмешательством она уберегла будущие поколения от самодовольства и упадка.
– Красивая история, – вежливо прокомментировал я, все еще пораженный «экскурсией по собственному сновидению», как давеча заметил Ван Хунцзюнь.
Учитель между тем деловито достал из рюкзака деревянную дощечку размером с миниатюрный ноутбук и перочинный ножик. Все это он вручил мне, а сверху положил принт с изображением какого-то иероглифического ключа. Отвечая на мой удивленный взгляд, он сказал:
– Сейчас мы с Сун Лимин оставим тебя одного. Помедитируй-ка в тишине над иероглифом sheng «жизнь». Древние даосы считали, что если сделать его своими руками, то жизнь будет счастливой и беззаботной. Предлагаю тебе последовать их совету. Вырежи иероглиф ножом на табличке и дома повесь над кроватью. Как закончишь работу, возвращайся в деревню. Zai jian!
Я уже знал, что Учителя бесполезно о чем-либо спрашивать после слов прощания, и лишь обреченно кивнул головой. Дождавшись, пока «сладкая парочка» умчится вниз по склону горы, я сел на прогретую солнцем площадку и взял в руки орудия труда. Я не знал, удастся ли мне вырезать на доске что-нибудь вразумительное. И точно так же не знал, к каким озарениям приду в ходе медитации. Честно, я даже не представлял, как нужно правильно медитировать. И все же, пока рука моя ковыряла ножом по дереву, через сознание лениво протекали какие-то мысли и образы – возможно, это и была медитация.
Мне думалось о том, что иероглиф «жизнь» напоминает росток, пробивающийся из земли и стремящийся вверх, в небо. И в то же время он очень похож на знак «корова». Разве что в последнем отсутствует нижняя черта, прочно связывающая жизнь с землей. Интересно, вяло размышлял я, какая связь может быть между жизнью и коровой? Или между мной и коровой? А ведь она наверняка есть, эта связь. В сновидении я входил в корову, гулял по ней, и мне это нравилось. А потом я попал в Хунцунь и, получается, снова вошел в корову, как крошечка-хаврошечка. Сейчас вот взобрался на гору, сижу себе на теплом камне, любуюсь этой коровой сверху и пытаюсь разгадать потайной смысл иероглифов – в общем, дурь необычайная! А пока я тут сижу и наслаждаюсь бездельем, солнцем, мыслями о корове, росток жизни медленно тянется вверх, к небу, к небытию. Иначе говоря, жизнь проходит, а я живу, как во сне, не замечая этого.
«Почему же как во сне? – возражает мое сознание голосом Ван Хунцзюня. – Жизнь и есть сновидение, ты разве не помнишь?» Ну конечно, как я мог забыть: жизнь – это сон, а во сне все логично, понятно и не требует объяснений. И еще: во сне все связаны самым естественным образом – люди, вещи, иероглифы, и не нужно подтверждать эту связь документально, все и так предельно ясно. Ясно, что все мы: я, корова, Учитель, горы и реки, Сяочжу, злой мастер-колдун и добрая Го Сидэ, – все мы созданы из одной пластичной магмы сновидения. Она неустанно кипит, создает новые формы, а формы перетекают друг в друга и образуют необычные связи. Это бесконечное бурление всего и вся в сновидческом пространстве и называется емким словом «жизнь» …
Когда я очнулся от медитации, табличка с иероглифом была готова. Я его вырезал незаметно для себя и вполне остался доволен результатом. Теперь деревянные канальцы следовало залить черной краской, и произведение могло украсить любую стену. Однако сейчас я чувствовал не только удовлетворение от работы, но и удивительное изменение, произошедшее за короткое время в моем мышлении. Это было сродни просветлению. Я внезапно увидел все то, о чем говорил Ван Хунцзюнь на занятиях, и стал отчетливо понимать, что он имел в виду. Я, конечно, и раньше это понимал: ну да, Небо сливается с Землей, образуя новые формы; ну да, Вселенная может дать тебе все, что ты пожелаешь, – но осознавал я это только умозрительно, как заученный школьный урок. А сейчас во мне появилось какое-то новое качество: Знание проросло у меня глубоко в подсознании, завязалось в теле бутонами неведомых доселе ощущений и, словно минеральным удобрением, обогатилось верой. Внезапно я понял, что значит доверять жизни. Это осознание наполнило все мое естество светом и тихой радостью. Я в буквальном смысле физически почувствовал, что смерти и впрямь не существует, а есть лишь беспредельность жизни и счастье Бытия.
Чутко прислушиваясь к непривычным ощущениям внутри себя, я поднялся на ноги. Сунул нож в карман шорт и с жизнеутверждающей картиной в руках подошел к краю площадки. При виде крутого каменистого склона, по которому мне сейчас предстояло спускаться, я испытал легкое головокружение. Сердце по старой привычке на секунду екнуло, но испугаться по-настоящему у меня уже не получилось. Я даже засмеялся, представив, как буду спускаться. И, смеясь, сделал первый шаг вниз, потом второй и третий. С веселым недоумением подумал: а чего я, собственно, всю жизнь панически боялся высоты?..
Конфуз произошел, когда до земли оставалось не больше двух метров. Мне нужно было преодолеть пару больших валунов, и я решил сделать это бегом. Со всей молодецкой удалью, переполнявшей меня в тот момент, я спрыгнул на нижний камень, рванул дальше, но зацепился за край и позорно рухнул прямо у подножия горы. Табличка с иероглифом выпала у меня из рук, и я подмял ее под себя. По счастливой случайности нож, торчавший из кармана, не воткнулся мне в ляжку. Однако, падая, я неловко проехал бедром по острому, как лезвие, камню, и почувствовал, что он буквально взрезает мне кожу и обжигает мышцы ноги сильной болью. Я перепугался, что сейчас фонтаном хлынет кровь, что я не смогу ее остановить и бесславно умру, а под моим бездыханным трупом найдут – боже, какая насмешка судьбы! – иероглиф, означающий «жизнь».
Я вскочил на ноги и первым делом бросил взгляд на ногу. Кожа висела клочьями, рассеченная неровной каменной поверхностью, и под ней – брр! – угадывалось голое мясо. Но крови не было – это поразило меня больше всего. Впрочем, я не собирался предаваться размышлениям по данному поводу. Мне нужно было как можно скорее добраться домой и обработать рану: не дай бог в нее попадет какая-нибудь зараза и я сдохну если не от потери крови, так от столбняка. Я стряхнул с себя пыль, поднял табличку и, морщась от боли в увечной конечности, заковылял к деревне.
Глава тринадцатая
– Если государь в смятении, царство охватывает смута, – бесстрастно произнес Учитель, глядя на мои заклеенные пластырем руки, перебинтованную ногу и ссадины на лице. – Если на душе беспокойно, то и телу плохо.
Поморщившись,
