Она выписала чек и дала шоферу и его помощнику приличные чаевые.
— Спасибо, госпожа, — подняли они свои фуражки.
В эту минуту в кафе вошли Штолленберг, Хейне, Бюлов, Фёгеле и сигнальщик Майзель. Фёгеле тут же удалился со своей единственной любовью.
— Мальчики, вам сегодня придется обойтись без меня, — заявила Дора, — у меня куча дел.
— Так я и знал, — усмехнулся Хейне. — Думаю, наш малыш намерен наверстать упущенное.
— Какой ты умный! — парировала Дора. — Только это не твоего ума дело!
И в первый раз в жизни Тайхман увидел, как Хейне краснеет. Дора в сопровождении Тайхмана удалилась в свои апартаменты.
— Понимаешь, малыш, я и вправду должна заняться делами. Это займет не больше часа.
— Я могу тебе помочь?
— Нет, побудь здесь, пока я не вернусь. Это мой личный бар. Бери все, что захочешь. Только смотри, не напивайся, хорошо? У меня большие планы на эту ночь.
Он пододвинул табурет к бару с намерением попробовать все. Он наливал себе из всех бутылок по очереди — сначала выпил «Штайнегера», потом пропустил по стаканчику «Реми Мартина», «Хеннесси», кальвадоса и арманьяка, «Якоби», «Мартелла», «Дужардена». После этого оставалась еще бутылка шотландского виски, и в довершение ко всему он обнаружил ямайский ром с отличным букетом. Ром был густой и похожий на сироп, поэтому он сделал только один глоточек…
— Ваше здоровье, сударь.
Мужчина, неожиданно появившийся в комнате, был среднего роста и когда-то, по-видимому, отличался мощным телосложением. Он был совершенно лыс и имел толстые, как у негра, губы, все в морщинах и шрамах, и на удивление красивые зубы — слишком красивые, чтобы быть настоящими. Он был одет в хорошо отутюженный костюм, самого модного покроя, с кричащим галстуком и цветком в петлице. Третья сверху пуговица на его ширинке была расстегнута. Темные очки скрывали глаза. Прожигатель жизни, подумал Тайхман и решил, что мужчине за шестьдесят. И может быть, потому, что он не видел глаз мужчины, взгляд его остановился на расстегнутой ширинке.
— Не хочу вам мешать, — сказал мужчина. — Я всегда радуюсь, когда молодых людей впечатляет наш маленький бар. Знаете, ведь это я подбирал напитки. Это помогает мне чувствовать, что и я вношу посильный вклад — понимаете, о чем я говорю? Что и я еще на что-то гожусь, ха-ха-ха. Хороший вкус тоже что-нибудь значит. Если хотите сделать мне приятное, похвалите мой бар в разговоре с моей женой. И мой совет вам — попробуйте персиковый бренди, это что-то необыкновенное; вон он там, в уголке, я ставлю его туда, чтобы люди не сразу замечали, ха-ха-ха. Но не буду вас больше задерживать. Моя жена скоро придет. Желаю вам приятно провести вечерок в моем доме, хе-хе-хе.
С этими словами незастегнутая ширинка ушла. Тайхману показалось, что ему это приснилось или что он уже напился.
Он начал опрокидывать рюмку с более краткими промежутками, наливая ее всякий раз до краев. Персиковый бренди он так и не попробовал. С обеда он ничего не ел и вскоре почувствовал в животе уютное тепло. Неожиданно он заметил, что одна бутылка уже пуста, и спустился на ковер, чтобы посмотреть, не пролилось ли на него ее содержимое.
— Что ты там ползаешь? Да ты пьян, черт возьми, пьян…
— Тебя так долго не было…
— Ерунда. Я обернулась гораздо быстрее, чем ожидала. А ты вот взял и напился. Это ужасно! Я так ждала этого вечера!
— Не обращай внимания. Вкус у меня не изменился. Я оценю твой обед.
— Нет, ты пьян. И не улыбайся так, и не хвастайся — ты просто пьян. Фу! Надо тебя отшлепать.
— Говори тише. Разбудишь своего пенсионера.
— Кого?
— Твоего мужа-пенсионера, который, как ты сказала, спит.
— Он что, заходил сюда?
— Да, уж так получилось, что заходил.
— Он к тебе не приставал, нет?
— Нет-нет. Даже посоветовал попробовать свой любимый бренди.
— Да, он очень гордится своим баром.
— Я думал, что это твой бар.
— Конечно, и мой тоже.
— Тоже — это хорошо.
— Какой же ты еще ребенок, Ганс.
Она закрыла бар. Тайхман продолжал сидеть на табуреточке. Очень осторожно, словно боясь обжечь пальцы, Дора положила ему на голову руку.
— Осторожно, не испачкайся в помаде.
Она взяла его голову и прижала к бедру.
— На твоем платье останутся пятна.
Она наклонилась и, взяв его лицо в ладони, улыбнулась доброй, понимающей улыбкой, от которой ее лицо сделалось красивым. Так осенний пейзаж озаряется вдруг случайным солнечным лучом и преображается. Для Тайхмана все это было внове — ему вдруг стало не по себе, и он отвернулся. Дора поцеловала его, и он покорился ей.
— А теперь давай поедим. Ты очень милый мальчик, даже…
— Ради бога, забудь о еде. После этого мне ничего не хочется.
— Я знаю почему. После этого все мужчины такие. Как странно. Нам, женщинам, этого не понять…
— Ах, значит, все мужчины такие? Все, без исключения? Ну, тебе лучше знать.
— Не обижайся. Все не так плохо.
— За что же ты выделила меня? Чего тебе еще не хватало в твоей коллекции?
— Не ревнуй.
— Я ревную? Делать мне больше нечего.
— Не говори так. Я знаю, ты ревнуешь. Ты мне нравишься, и ты это знаешь.
— Неужели ты думаешь, мне приятно ходить туда, где до меня были сотни мужчин? Это…
— Ну, что это? Давай лучше закончим этот разговор.
— Не важно что. Не говоря уж о том, что я могу подцепить что-нибудь.
— Но ты ведь пьешь пиво из стакана, из которого пили другие люди, правда? А если очень хочется пить, то не будешь даже рассматривать, чист он или нет. Порой приходится пить и из грязных стаканов.
— Но стаканы все-таки иногда моют.
— А я что, не моюсь? Тебя это волнует, да?
— У некоторых людей есть свой собственный стакан.
— Для тех, кто может себе это позволить или кто может найти подходящий стакан.
Тайхман лег на спину и стал глядеть в потолок. Он знал, что Дора права.
— Я очень рада, что ты так заботишься о своем здоровье — и о моем тоже. А теперь давай поедим. Я хочу, чтобы ты получил что-то от этого вечера.
И тогда он побил ее. Дора не защищалась и не кричала. Она только сказала:
— Зачем ты это делаешь? Ты ведь бьешь самого себя.
Эти слова привели его в ярость. Он бил ее от отчаяния и гнева. В ее лице он бил всех женщин, которые ему не достанутся, а может, только одну, которой у него никогда не будет. Наконец, Дора начала кричать; она плакала и вскрикивала. Потом, когда он одевался, она только вскрикивала. Он выпил персикового бренди, прямо из бутылки. Он выпил бы всю ее до конца, если бы в дверь не постучали. Распахнув ее, он увидел старшего сержанта и двух военных полицейских; сержант положил ему на плечо руку и сказал:
— Вы арестованы. При попытке к бегству — стреляю.
Солдаты встали с обеих сторон и увели Тайхмана.
Его отвезли в помещение патрульной службы и заперли в одиночной камере. По соседству с ней располагалось караульное помещение; он слышал разговоры солдат, игравших в карты. Один из них, выигравший большой шлем, вел себя вызывающе. Тайхман задремал. «Я пьян, всемогущий Боже, я еще ни разу так не надирался». Он знал, что снова обманывает самого себя, но продолжал бормотать эти слова. Впрочем, один раз в жизни надо напиться до такого состояния. Это совершенно необходимо. Это неизбежно…
Вдруг он проснулся. В соседней комнате была Дора — он узнал ее голос, но не мог до конца разобрать слов. Потом он услыхал, как она сказала:
— Этот человек не виновен. Он не сделал ничего плохого. Поверьте мне, прошу вас. Я полицию не вызывала.
— Но ведь вы звали на помощь?
— Нет, я этого не помню.
— Но ведь он вас бил.
— Это мое дело. Я не просила никого помогать мне.
Тайхман услыхал, как один солдат сказал другому:
— Я знаю таких женщин. Они от этого балдеют.
— Мне безразлично, что вы обо мне думаете. Но вы должны его выпустить. Он ни в чем не виноват.
— Вы хотите, чтобы он вернулся к вам?
— Нет. Он пойдет прямо на свой корабль. Я за него ручаюсь.
— Ваше поручительство для нас ничего не значит.
Кто-то отодвинул стул, и Тайхман не уловил, что ответила Дора. Потом он услышал, как кто-то разговаривает по телефону. Чуть позже дверь открылась, ему в лицо ударил свет фонаря.
— Эй, просыпайся.
Его отвели в караулку. Солдаты отдали ему расчетную книжку, и один из них посоветовал держаться подальше от женщин такого сорта.
Он выбежал из участка и понесся по улице. Она не могла за такое короткое время уйти далеко. Но он не догнал Дору — ее поглотила земля. Может быть, она прячется где-нибудь в темной подворотне и смотрит, как он бегает туда-сюда…
В порт он вернулся самой короткой дорогой.
Глава 6
Флотилия отправилась на траление. И в одну из следующих ночей им довелось узнать — всему экипажу «Альбатроса», и даже тем, кто был ранен или убит, — что смерть — это ничто по сравнению с тем, что доведется испытать перед нею.
