попутчиком. Однажды Игн заметил за своим коллегой эту странность, когда тот ел в перекуску в своем кабинете большой сэндвич и машинально кусочек потянул к своему плечу. Игн быстро сообразил причину этого жеста.
— Анри, твоего Чарли здесь нет — констатировал он.
Ани даже отметила про себя, что все гости за столом, ну совершенно безлико отнеслись к неизбежному присутствию за праздничным столом на плече Миррано попугая Чарли. Все к этому так привыкли и уже не обращали внимания. Любимым изречением этой птицы было всегда одно выражение — «спокойствие, нужно спокойствие».
Кто-то однажды поинтересовался у Анри, с чего бы это попугай так часто это произносит, на что тот четко ответил:
— Потому что это я в семье слишком часто говорю сам себе.
Мать Миррано сильно постарела за последние годы и её ноги быстро уставали, она все время сидела и редко передвигалась. У неё по-прежнему болела спина, и врачи констатировали грыжу позвоночника, которую лечить не умели. Брат и сестра его не привыкли к такой роскоши, в которой жил Анри, даже не предполагая, что некоторые из присутствующих сегодня в гостях жили еще в более роскошных условиях. Для них огромная, пятикомнатная квартира с ванной комнатой и огромной гостиной, отдельной комнатой для приготовления пищи — были верхом их представления о настоящем удобстве житья в этом мире и изысканный, продуманно сервированный стол — огромным чудом, случившимся с ними в их судьбе. Они же жили многолюдно, кучно, весело и очень просто.
Родители Хелен не вели себя радушно, держались особняком, и все больше общались с доктором Цобиком и Игн. Миррано их недолюбливал и сторонился, так же давно привыкнув к своей с ними отчужденности. Но знал, насколько должен быть им благодарен за все, что имеет в жизни и его это угнетало морально, хотя вида старался не подавать. Тем более этот дискомфорт усиливался сегодня, когда в его большой квартире одним кругом пришлось собраться итальянским родственникам и родителям Хелен, людям разного финансового благосостояния, и их принадлежность к противоположным классам общества, можно даже сказать, антагонистическим классам видна была невооруженным глазом и отец Хелен не стремился этот факт как-то сглаживать хотя бы визуально. Для Миррано самым тяжелым испытанием было представлять их друг другу, и он перекинул это на плечи своей супруги. Впрочем, то недовольство браком своей дочери, которое клокотало в сердце владельца сети аптек в Будапеште и потомственного представителя богатого, хотя, и не стародавнего дворянства, уже давно улетучилось. Они смирились с этим фактом, притом, что сам Миррано стал вызывать у них даже симпатию своей непосредственностью, добротой и некоей комичностью, которая была у него в натуре самым естественным образом. Старательность итальянца в зарабатывании средств для содержания своей не спокойной семьи была ими не проигнорирована высокомерно, как могла бы быть, а принята к сведению и оценивалась положительно.
Родственники же Миррано в данный вечер больше были предоставлены сами себе и им было не скучно. Их с обеда стало занимать само приготовление к празднику, так как это было им незнакомо. Издалека, усевшись в подушках огромных, массивных кресел и потягивая легкий пунш, они наблюдали как служанка вытерла пыль в квартире, заглянув во все, что только можно с тряпкой и пылевым ершиком. В обед в квартиру принесли ужасно много свежих цветов и расставили их в больших вазах по всем столикам и балюстрадам. Потом стал сервироваться огромный длинный стол и это было занятнее всего для них. Посуда выставлялась самая дорогая и что совершенно было им не понятно, зачем для каждого человека ставилось сразу по две тарелки, большая с низу и на неё поменьше в диаметре. Потом стали стягиваться приглашенные один за другим и квартира наполнилась нескончаемым шумом и гомоном. Что для старой матери Миррано было утомительно. Мальчиков убрали с глаз долой в их комнату, двух малышек вообще целый день было не слышно и Миррано совершенно перестал отвлекаться на свою родню, так как занялся более важными делами. И его чуткая мать со стороны заметила, что некое напряжение в её сыне стало ощущаться заметнее всего именно когда явились родители Хелен.
Впрочем, мама Анри Миррано, сама того не ожидая, приехав три дня до праздника, сыграла в судьбе данного праздника самую ключевую роль, но это еще будет впереди. Никто этим вечером не скучал. Вычурности и пафоса не было ни, с одной стороны. Родственников Миррано сознательно посадили за столом рядом с супругой Игн и самим Миррано. Вилма, являвшаяся также представительницей самым простых слоев населения, нашла общие темы для разговора с итальянцами и после пару-тройку бокалов вина, все хорошо расслабились и стали получать от изысканного кушанья удовольствие.
Сама же Хелен поначалу вызвала у своего супруга легкий приступ негодования, тем что надела на свое голубое вечернее платье, которое, надо сказать толстило её еще больше, норковое манто, голубого цвета в тон платью. Пусть лето в Санкт-Петербурге в этот период времени уже давно закатилось в дремлющий закат, в Венгерском королевстве оно значилось в самом разгаре.
Вытаращив глаза на супругу, Миррано было хотел поинтересоваться у неё «Не сопреет ли она в нем сегодня», но вовремя решил не будить спящего льва в своей пещере. Она же подобрала под свой продуманный наряд самые свои лучшие драгоценности и надела белые, кружевные ботиночки. Но самое главное, что являлось в то время последним писком моды, она при помощи цирюльника уложила свои волосы ребристой лесенкой и нанесла на лицо вечерний макияж. Больше всего на неё такую стали глазеть родственники Миррано, Вилма понимала, как это не цивилизованно и прятала свое естественное любопытство в наигранном равнодушии. Но когда Хелен, желавшая как всегда затмить всех женщин своей красотой, встретилась с изящной, стройной Ани, которая выигрывала уже только одними своими мягкими и гармоничными, хрупкими пропорциями и ровной, белой кожей, она поняла, что все её старания пошли насмарку. Если бы ни её любовь к своей подруге, она испепелила бы её завистливой женской ненавистью. Ани же была в черном, памятуя свой бал в Санкт-Петербурге, где бытовал практически только один черный цвет, но в таком своем разнообразии, что запомнилось и понравилось раз и навсегда. Ее волнистые, белокурые волосы слегка отрасли за пару месяцев и видимо, у неё так же был способный цирюльник, так красиво уложивший ей их в прическу. На самом же деле, никто даже и не
