но гости уже ничего не хотели. К ночи Миррано вынужден был уйти на розыски пропавшего Гельмута. Как бы там ни было, а он был еще ребенком. И шатаясь пол ночи по темным улицам Будапешта, проклиная все и вся, он вынужден был обратиться в полицию и на полицейской машине они поехали нарушать ночной покой табора цыган, потому что вероятнее всего, Гельмут должен был находиться там. Так все и было. Потратившись еще сверх того, на оплату услуг полицейских, измотанный и перенервничавший, они с Гельмутом только под утро вернулись домой и без сил, расшнуровывая свои ботинки, Миррано совершенно равнодушно проследил взглядом за прошествовавшей мимо него большими прыжками одной из нарушительниц праздника и не раздеваясь, упал на подушку на диване, мгновенно провалившись в забытье. «Завтра, он завтра разберется с Гельмутом. Ох, и выпорет же он его!».
ГЛАВА 98
У Ани началась изжога, как часто бывает во время беременности. Она уже могла с твердостью констатировать свое положение, но сила её выдержки теперь работала по инерции и новые переживания на какое-то время все отодвинули на второй план. Она нашла помещение под новый дом для детей рабочих своего завода и набрала нянечек. Отбор прислужниц для своего заведения она проводила сама, потому что не хотела, чтобы этим детям доставалось все самое худшее. Работницы должны были быть добры и очень чистоплотны, грамотны. Она оплатила аренду на год вперед и положила на счет в банке определенную сумму денег, распоряжаться которой выдала доверенность на супругу Игн, молодую Вилму, для нужд детского заведения.
После всех этих манипуляций. Ей первый позвонил Игн и задал прямой вопрос.
— Ани, ты снова собираешься нас всех покинуть?
Это было настолько неожиданно и внимательно со стороны друга, что Ани разрыдалась в трубку, но ей, действительно казалось настолько удивительным такое предчувствие у человека.
— Господи, как ты догадался? — только спросила она его.
— Мне все рассказала Вилма, ты выписала на неё доверенность, совершенно не сложно было предположить зачем тебе это.
Ани плакала и плакала, и не могла остановиться. Она четко знала в своем видении, что никогда она больше не увидит Игн, Хелен с её детьми и супругом, свою милую тетушку и добрую Дору, свой дом и Будапешт. Игн был обескуражен её горем и принялся её успокаивать.
— Ани, милая. Нельзя так убиваться, твоя личная жизнь обрела такие яркие и светлые краски! Почему же ты уверена в том, что покидаешь нас навсегда? У тебя остается здесь прекрасный дом, твое наследство, здесь похоронен граф фон Махель и твой сын. Ты будешь приезжать сюда каждый год, а может и чаще. Дорогая, мы каждый уже имеем возможность общаться друг с другом по невидимой связи, по телефону и это здорово. Я буду очень часто тебе звонить, и ты будешь мне рассказывать, какая она жизнь в Америке.
Она на какое-то мгновение подумала: «Почему мне так горько, ведь он прав во всем?» Но сердце тоскливо сжималось и жизни краски потускнели в преддверии не желанного отъезда.
Потом она еще некоторое время рассуждала про себя и не находила ответов, почему ей стало так тяжело от таких новостей, ведь ничего страшного не произошло. Она раньше переживала столько известий, похуже этой, и всегда видела свет в конце темного туннеля, а сейчас все воспринимается на удивление глубоко и незыблемо. Да. Она еще десятки раз сможет приезжать к себе на родину — что происходит? И ответ дала сама же — «Все беременные становятся излишне чувствительны!»
Войцеховский заметил в ней не хорошую перемену, как бы она не старалась держаться весело и беззаботно. Глаза потухли и выражение её лица так часто становилось растерянным.
Вечером, когда они пили чай у камина и Дора оставила их одних, сославшись на желание пораньше лечь спать, он пристально вглядывался издалека на её задумчивое лицо и прикованный взгляд к огню.
— Ани, ты себя хорошо чувствуешь? — осторожно спросил.
Она даже вздрогнула и еще до того, как успела собраться, он отметил, что она уже совершенно не радуется жизни, вечеру, их совместной жизни. Он понял правильно её состояние и спохватившись, подался к её креслу, присел на одно колено перед её ногами. Она услышала слова, которые ей так нужно было услышать, он угадал её вибрации души, но только ни от каких слов ей не становилось легче. Это надо было просто принять и перетерпеть, и она это так старалась делать!
— Любимая. Скажи, тебе совсем невмоготу? Если для тебя эти перемены так невыносимы, я не стану тебя неволить. Но, я прошу тебя, давай сейчас мы с тобой просто отправимся в далекое путешествие, но мы в любой момент, по твоему желанию вернемся сюда обратно.
Она внимательно заглянула в его глубокие глаза и неким шестым чувством почувствовала. Как для него это важно, но ради неё он перестроит все свои планы, а для Войцеховского это был большой подвиг, так как он реализации своих идей и планов отводил в своей жизни первостепенную роль. И потом, она не могла найти ни одной здравомыслящей, разумно обоснованной причины, настолько веской, чтобы перечить ему. Ссылаться только на свои необоснованные страхи? Непонятное чувство потери, невесть откуда взявшееся? Да. Ей из самой глубины души хотелось крикнуть — «Да, давай останемся, нам так здесь хорошо!», но поколебавшись, она ответила:
— Я справлюсь. Не беспокойся.
И вот, пришло время, когда со всей серьезностью и осознанностью необходимо было готовиться к отъезду.
Первая об этом узнала Дора и как неодушевленная тень все дни напролет ходила по дому, что-то делая чисто механически, по привычке, но утратив ко всему интерес. Ани, конечно же, льстила такая человеческая привязанность к ней совершенно постороннего человека, но к Доре она испытывала только глубокую привязанность и ощущение родства. Часто так бывает в жизни, когда чужие нам люди становятся роднее родных по крови. И каждый день в доме произносились одни и те же слова:
— Слава Богу, изобрели телефон, Дора. Мы будем перезваниваться каждый день.
Дора отвечала:
— Даже для вас это неслыханно дорого, дорогая моя.
— Дора, хороший мой человек — я буду приезжать на
