Удар за ударом наносил он, пока, наконец, вся паутина в пределах его досягаемости не была разорвана, а её остатки наверху раскачивались и колыхались на сквозняке, словно свисающая вуаль. Ловушка была сломана.
— Идём! — крикнул Фродо. — Вперёд! Вперёд!
Бурная радость от спасения из самой пасти отчаяния внезапно завладела всеми его мыслями. Голова кружилась, как от глотка крепкого вина. Он прыжком вылетел наружу, громко крича на ходу.
Глазам его, прошедшим через логово ночи, в этой тёмной стране казалось светло. Дымный полог поднялся, стал тоньше, тянулись последние часы хмурого дня, и красное свечение Мордора угасло в угрюмом мраке, но Фродо казалось, что он глядит в зарю нежданной надежды. Он почти добрался до вершины стены. Осталось совсем немного. Расселина, Кирит Ангол, была перед ним — тусклая зарубка в чёрном хребте, и скалистые рога, темнеющие на фоне неба по её бокам. Короткий рывок, последняя прямая — и он пройдёт!
— Перевал, Сэм! — крикнул он, не замечая пронзительности своего голоса, который, избавившись от удушливого воздуха туннеля, звучал теперь резко и звонко. — Перевал! Беги, беги, и мы пройдём — пройдём прежде, чем кто-нибудь сможет остановить нас!
Сэм побежал следом настолько быстро, насколько мог заставить двигаться свои ноги; но, радуясь освобождению, он продолжал беспокоиться и на бегу то и дело оглядывался назад, на тёмную арку туннеля, страшась увидеть глаза или какую-нибудь немыслимую тварь, которая выпрыгнет вдогонку. Слишком мало он и его хозяин знали о коварстве Раконы. Из её логова было много выходов.
Здесь жила она веками, злобная паукообразная тварь, точно такая, какие некогда в старину жили в Стране Эльфов на западе, которая ныне залита морем, с какими сражался Берен в Горах Ужаса в Дориате и так, давным-давно, пришёл к Лучиэнь по зелёному дёрну среди болиголовов в свете луны. Как Ракона попала сюда, избежав гибели, предания не сообщают, ибо мало преданий сохранилось от Чёрных лет. Но она по-прежнему была здесь — та, что появилась здесь прежде Саурона и прежде, чем был заложен первый камень Барат-дура, и она не служила никому, кроме себя, высасывая кровь эльфов и людей, раздуваясь и наращивая жир в бесконечной череде своих пиршеств, сплетая паутину мрака, ибо пищей ей служили все живые существа, и она извергала из себя мглу. И повсюду, вширь и вдаль, от лощины к лощине, от Эфель Дуата до восточных холмов, до Дол Гулдура и чащоб Лихолесья расползлись её более мелкие выродки, бастарды жалких самцов, её собственных отпрысков, убитых ею. Но никто не мог соперничать с ней, Раконой Великой, последней дочерью Унголианты, в причинении бедствий несчастному миру.
Горлум уже видел её, годами прежде: Смеагорл, который совал нос во все тёмные дыры, и в былые дни почитал её и поклонялся ей; и мгла её злой воли всегда сопровождала его по всем путям его томительных блужданий, отрезая его от света и раскаяния. И он обещал привести ей пищу. Но её вожделение не было его вожделением. Мало знала или беспокоилась она о крепостях, или кольцах, или о чём-либо ещё, созданном разумом и руками, желавшая лишь смерти для всех прочих, для мыслей и тел, а для себя — пресыщения жизнью: распухать в одиночестве до тех пор, пока горы не смогут долее держать её и тьма не сможет вместить её.
Но далеко ещё было до исполнения этого желания, и долго голодала она теперь, прячась в своём логове, пока могущество Саурона росло, и свет и живые существа бежали её владений, и город в долине был мёртв, и ни человек, ни эльф не подходили близко, только невезучие орки, малопитательные и осторожные. Но ей надо было есть, и как бы усердно ни прокладывали они новые извилистые ходы от перевала и от их башни, Ракона всегда изыскивала способ поймать их в силки. Но она алкала ароматного мяса, и Горлум привёл его к ней.
— Посмотрим, посмотрим, — часто повторял он себе на протяжении всей опасной дороги от Эмин Муила к долине Моргула, когда пребывал в злобном расположении духа. — Посмотрим. Очень может быть, о да, очень может быть, когда она извергнет кости и пустые одежды, что мы найдём его, мы получим его, Прелесть, вознаграждение для бедного Смеагорла, который привёл славную пищу. И мы сбережём Прелесть, как обещали. О да. И когда мы получим его в целости и сохранности, тогда мы отплатим ей, моя прелесть. Тогда мы отплатим каждому!
Так думал он, даже когда пришёл к ней снова, пока его спутники спали, и низко склонился перед ней, вынашивая тайный коварный план в самом укромном уголке своей души, который ещё надеялся утаить от неё.
А что до Саурона, то он знал, где таится Ракона. И ему нравилось, что она должна жить там голодная, но не притупившая злобы: более надёжный страж этой древней дороги в его страну, чем любой, какого он мог бы придумать. А орки, они были полезными рабами, но их у него было в избытке. И если Ракона время от времени ловила их, чтобы приглушить свой аппетит, Саурон лишь приветствовал это: он мог пожертвовать ими. А иногда, как человек может бросить лакомый кусок своей кошке (моя кошечка, называл он её, хотя она не признавала его), Саурон посылал ей пленников, которых не мог использовать лучше: он велел гнать их в её нору, и ему сообщали о её забавах.
Так они оба и жили, развлекаясь каждый на свой собственный лад и не опасаясь ни нападения, ни гнева, ни какого-либо конца их злобе. Никому до сих пор не удавалось ещё спастись из паутины Раконы, и велики теперь были её ярость и голод.
Но Сэм не подозревал о злобе, которую они возбудили против себя; он знал лишь, что в нём нарастает страх, ощущение незримой угрозы, и груз этого страха потяжелел настолько, что мешал ему бежать, а ноги будто свинцом налились.
Страх был вокруг него, а впереди, на перевале — враги, а его хозяин в шалом настроении легкомысленно помчался навстречу им. Оторвав глаза от тени сзади и глубокого мрака у подножья утёса слева, он взглянул вперёд и увидел две вещи, которые усилили его ужас. Он увидел, что меч, который Фродо ещё держал обнажённым, полыхает синим пламенем, и увидел также, что, хотя небо позади башни совсем почернело, окно её до сих пор светится красным.
— Орки! — пробормотал он. — Так просто нам не проскочить. Рядом орки и кое-что похуже, чем орки.
И, тут же вспомнив о необходимости прятаться, давно вошедшей у него в привычку, он спрятал в ладони драгоценный фиал, который так и продолжал нести. На миг рука его засветилась красным от собственной живой крови, а потом он засунул способный выдать их свет глубоко в нагрудный карман, натянул на него эльфийский плащ и постарался бежать быстрее. Хозяин далеко обогнал его: он был уже шагов на двадцать впереди, мелькая, словно тень. Скоро он совсем исчезнет из виду в этом сером мире.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
