Сначала дали что-то светлое, обнадёживающее, а когда оно проросло, то вырвали
с корнем. Чем же сейчас себя занять? Может быть, в конце концов, с этими книжными полками
353
закончить да расставить книги, как положено? А зачем? Какой смысл в этом? Время до вечера не
идёт, а тянется. Хотя, что ему вечер? К Тоне он сегодня не пойдёт. А если не пойдёт, то что будет
делать? Мотаться вот так по дому? Сколько? Весь вечер? Всю ночь?
С наступлением темноты настроение снова меняется. Нет, не идти он не может. Да ему всё
равно, какая она и кто у неё был! Главное, что она есть. Потому что без неё – вообще пустота. Он и
виду не подаст, будто что-то знает про неё.
Кармен встречает на пороге тёплыми глазами, ласковой улыбкой. Она обнимает его, Роман
старается улыбнуться в ответ и чувствует, что его улыбка не живая – появившись, она замерзает,
как маска. И потянуться навстречу Тоне он тоже не может.
– Проходи, проходи, – говорит она с недоумением видя его скованность, – ты голодный,
наверное. Я пока ждала, начистила картошки, сейчас брошу на сковородку.
Роман вспоминает, что после встречи с Арбузовым ещё не ел.
– Не хочу, – независимо и натянуто говорит он.
Пройдя в комнату, Роман со вздохом опускается в кресло. Тоня смотрит ему вслед каким-то
отстающим взглядом.
– Что с тобой? – спрашивает она.
– Ты бы уж рассказала мне о своих мужиках, – говорит он неожиданно для себя, мгновенно
меняя свои намерения – притворяться всё равно не получится. – Или мне узнавать от них самих?
Ты же понимаешь – в селе живём.
Тоня, вмиг погрустнев, садится на тихо вздохнувшее кресло напротив.
– Жаль, что ты опередил меня с этим вопросом. Я сама хотела всё рассказать. Не рассказать
даже. Покаяться… Да-да именно покаяться. Перед тобой это нужно. Ну что ж…
С минуту она сидит, потом вдруг усмехается.
– Смешно даже. Надо с кого-то начинать. А с кого? Ну ладно, хотя бы с этого…
Она рассказывает, Роман отрешённо смотрит в тёмное окно. Тяжело всё это слышать, потому
что она ему не безразлична. Мужчин у неё набирается порядком. Арбузов в их числе. Он был
приглашён всего лишь один раз. Она говорит, что такие, как он, ей не нравятся. Так, от скуки
позвала. А в числе тех, кто действительно притягивал самые яркие, самые серьёзные мужики
Пылёвки. Роман знает всех этих мужиков, но как-то странно связывать их теперь с Тоней. В селе,
конечно, есть свои тайные любовные ниточки, которые иногда всплывают, становясь предметом
сплетен, здесь же этих нитей сразу целый обнажённый клубок. В одном месте исповеди, услышав
имя бригадира карачаевских стригалей, Роман чувствует, будто его душу окатили кипятком.
– Алишер?! Этот смазливый красавчик? – стонет он.
Не удержавшись, он перебивает её, чтобы рассказать об Алишере своё.
– А мне он таким не казался, – грустно признаётся Кармен. – Прошу тебя, не расстраивайся ты
так. Это всё прошлое. Мне ведь было тогда всё равно: был бы мужик. В возможность любви я не
верила. Того, кто мне нравился, я приглашала сама, а того, кто навязывался, отшивала. Но все они
постепенно как бы отвалились от меня. Ко мне один Павел до сих пор ходит.
– Как ходит? – вскинувшись, спрашивает Роман.
– Да так и ходит, что придёт, стучится, я подхожу, спрашиваю, кто это, и отправляю домой.
Видно он привязался ко мне больше всех. Но мне и он не нужен. Мне всё время хотелось
встретить такого, который бы навязался, а я бы отшить не смогла. Мне хотелось иметь мужчину с
сильным характером, который бы в жизни что-то мог, мог на чём-то настоять.
– Значит, и я не тот, – усмехнувшись, замечает Роман.
– А ты вообще не тот. По всем статьям не тот. Такого я и не загадывала. Ты превосходишь даже
такого, о каком я мечтала. Всегда, даже когда я приглашала других, ты был каким-то исключением
в моих взглядах на мужчин. Ты такой спокойный, рассудительный, внешне даже обычный, ни
одного резкого слова от тебя не услышишь, но от твоих спокойных слов у меня мурашки по коже
бегут. Слова твои мнут меня, как бумагу, каждое твоё тихое слово во мне звенит. Ты меня всю
перевернул, я полностью в твоей власти. У тех всё было внешне: вид, гонор, а меня прожигает
насквозь, доводит до бешенства один твой спокойный синенький взгляд. Я тут как-то сидела и
думала: а что будет со мной, если ты посмотришь на меня рассерженно? Ты же убьёшь меня
одним взглядом! Забудь обо всех, кто у меня был. Теперь вся моя жизнь раскололась на жизнь до
тебя и на жизнь при тебе. Если тебе это надо, то суди меня, как хочешь. От тебя я всё снесу,
потому что чувствую себя виноватой перед тобой. Виноватой по самому большому счету.
Изначально я должна была принадлежать только тебе, а принадлежала ещё и другим.
– Не могу я тебя судить, не имею права, – обезоружено отвечает Роман.
– Нет, – тут же возражает Тоня, – ты такое право имеешь. Я сама тебе его даю. Суди меня, как
хочешь…
Роман не понимает, что происходит в его душе. Шёл сюда как бомба, заряжённая
раздражением, злобой, обидой. Здесь узнал о ней столько, впору бы и взорваться, но это почему-
то напротив, разрядило его. Главное, чтобы она не скрыла ничего. Тайного оставаться не должно.
– Это всё? – спрашивает Роман.
354
– Всё, миленький, всё.
Он, расслабившись, полулежит в кресле. Просто задумчиво смотрит куда-то в угол. Кармен
сидит перед ним, покорно склонив голову. Она знает, что он её простит. После такой искренней
исповеди просто не имеет права не простить.
– А знаешь, – задумчиво произносит наконец Роман, – мне даже нравится, что ты не святая.
Святые не надёжны. Но чтобы у тебя не было такого впредь, я врежу в твою дверь свой замок,
буду иметь свой ключ, чтобы приходить сюда когда угодно, в самое неожиданное время.
Тоня, сглотнув комок в горле, перемещается в кресло, ложится на него, обнимая.
– Для тебя моя дверь открыта всегда: днём и ночью. Когда б ты ни пришёл – ты мне нужен
всегда. Когда я вспоминаю тебя днём, мне становится так хорошо, как будто у меня увеличивается
сама душа.
Ещё какое-то время они лежат молча словно заново прислушиваясь друг к другу.
– Ромушка, а можно я для тебя картошку пожарю? – вдруг спрашивает она. – Я же знаю, что ты
голодный.
– Жарь, – невольно улыбнувшись, говорит он.
– Ой спасибо, спасибо тебе, дорогой, –
