Ниной настолько, что ты
сможешь свободно ко мне приходить, то большего мне и не надо. Только сможет ли она?
– Думаю, сможет.
– Тогда третий ключ от нового замка будет её.
– А ей он зачем?
– Ну, пойдёт она, к примеру, в баню, да устанет, а меня дома не окажется, вот и зайдёт
отдохнуть, чаю попить.
– Ты это искренне? Не лукавишь?
– Нет, конечно.
– Тогда ты просто молодчина. Конечно, ключ она не возьмёт, но как хорошо, что ты предлагаешь
такое.
Искренний рассказ Тони о своих мужчинах поневоле настраивает Романа на лёгкое отношение к
её прошлому. Но когда Кармен откидывает одеяло на кровати, он чувствует, что просто не может
туда пойти.
– Постели на полу, – просит он.
– Но там же жёстко и холодно, – не понимая его, удивляется она.
Лёгкое препирательство заканчивается тем, что ему она стелет на полу, а сама укладывается на
кровать. Роман ложится на жёсткий матрас и лежит, ничего не понимая. Он что, пришёл сюда для
того, чтобы ночевать на полу? Молчание длится долго. Ситуация становится всё глупее. Тоня не
может догадаться, что происходит с Романом – сегодня они прошли через такое тяжёлое
объяснение, а поссорились из-за какого-то странного его каприза.
– Я не могу без тебя, – гулко, отвернувшись к стенке, говорит она, – но если ты уйдешь, то
удерживать я не стану. Я тебя сейчас совсем не понимаю.
357
– Да что тут не понять? – тихо отвечает Роман. – Я не хочу быть «сосчитанным»: девятым,
десятым или каким-то ещё. Я хочу быть самым главным, а ведь все они знали эту кровать… Зачем
ты ссоришься со мной? Ведь ты не найдешь никого, кто понимал бы тебя так, как я.
– А мне такие не нужны. Пусть лучше будут на ночь.
– Дура.
И тут Кармен, не выдержав, отбросив одеяло, слетает к нему на пол.
– Да, конечно, дура, – шепчет она. – Дура, дура, кто же ещё я? Я не могу без тебя. Ой, не дай
Бог, если что с тобой случится. Я жить не смогу. Прости, что я сразу тебя не поняла. Ведь ты меня
ревнуешь. Ты так болезненно относишься к моему прошлому… Я не привыкла, чтобы на меня
смотрели требовательно. Тебе не нравится, что я курю, а тем, кого ты называешь «сосчитанными»,
это было всё равно. А ты требуешь. Наверное, ты уже любишь меня, только боишься признаться.
– Я точно знаю, что сказал бы это слово одновременно тебе и моей жене. Причём совершенно
искренне… Я и сам думал, что такого не бывает. А теперь вижу и понимаю: бывает. . Слушай, а
давай купим новую деревянную кровать.
– А я уже заказала её в магазине. Скоро привезут. В магазине, правда, все усмехались: зачем
мне двуспальная…
Возвращаясь домой, Роман спорит с собственной совестью. «Ну почему бы нам не жить
свободней? – спрашивает он её. – Почему нельзя черпать жизнь полной пригоршней? Зачем все
эти моральные вериги, усекающие жизнь? Серёга ушёл, а многое ли он понял, увидел,
почувствовал?» И мысли тут же отвлекаясь, снова увязываются за Серёгой. «Эх, понять хотя бы
причины его ухода! Их не понимаю даже я, лучший его друг. Хотя какой я лучший друг?! Я лучший
предатель и подлец! Элине в тот момент надо было сказать, что мне всё равно, как они живут и
что позволяют друг другу, только мне глазки строить не надо – она для меня или жена друга или
вообще никто. Мне надо было помочь Серёге сохранить семью, а я помог её развалить. И
прощения мне нет. Я – великий грешник! А Серёга, может быть, потому и ушёл, что был куда чище,
чем весь наш лживый мир!»
Дома, уже собираясь лечь, Роман включает транзисторный приемник, а там как по заказу
«Карусель» – одна из музыкальных пьес, которую играл Серёга на баяне. Эту вещь Роман почему-
то не слышал с самых школьных лет, и теперь ему легко представить, что это играет Серёга. Вот
он сидит, слившись с баяном, глаза сосредоточенно закрыты, и лишь жилистые пальцы
стремительно бегают по пуговкам. Господи, ну какие же должны быть причины, чтобы убить в себе
такую музыку?! Как можно умереть, имея такое в душе?! «Идиот, предатель! – с раздражением
ругает его Роман. – Тоже мне, герой выискался – взял и распорядился своей жизнью, как будто она
принадлежала тебе одному! А как же те, кто с детства сжился с тобой, для кого ты стал
единственным другом? Разве это не предательство – занять место в чьей-то жизни, а потом
повернуться и уйти? Так что я хоть и виноват перед тобой, но твоя вина больше. Ты и сам грешник
не меньше меня. Понятно, почему раньше самоубийц хоронили отдельно. Потому что все они –
предатели!»
И все же воспринять Серёгу покойником никак не удаётся. Так, может быть, и не стоит этого
делать? Ведь во внутреннем мире любого человека всегда живут все люди, с которыми он хоть
однажды встречался, а тем более – друзья. Так не всё ли равно живы они или нет? Ну, просто нет
их рядом по какой-то причине, да и всё…
А во сне новый разговор с другом.
– Нет, Серёга, – говорит ему Роман, – не пойму я тебя. Ну как это возможно разочароваться в
жизни? Как отказаться от неё, если есть возможность жить? Как?! Если бы ты знал, что я
переживаю здесь сейчас! Как я счастлив! А ты мешаешь мне в этом! Мешаешь, потому что я знаю:
ты такого не переживал!
Серёга сидит перед ним, прислонившись щекой к баяну. Кажется, он только что закончил свою
«Карусель», и во сне Роман без всякого удивления понимает, что по радио он играл уже с того
света. Но с ним почему-то можно говорить.
– Да что там оправдываться? – вздохнув, отвечает Серёга. – Конечно же, я дал слабину. Но что
теперь поделаешь? Не убивать же меня за это… Да и некуда меня уже дальше убивать…, – он
даже усмехается своей случайной шутке, – Это же вышло по пьянке… По пьянке всё казалось
легко.
В его голосе звучит усталость, которая воспринимается Романом, как некая тусклая плёнка
небытия, смерти, уже непринадлежности этому миру. Но это только злит Романа.
– По пьянке, – передразнивает он друга. – Тебе что, силой эту водку вливали? Говорил же я
тебе, что надо завязывать!
– Ой, да отцепись ты от меня, в конце концов, – даже с какой-то нездешней усталостью просит
Серёга, – ведь всё равно уже толку никакого. Поздно. Что сделано, то сделано…
– Да
