- сообщила ему хозяйка комнаты отдыха. – Без пятнадцати четыре, – она схватила его грязную чашку и тарелку и сразу понесла их к стойке. - У меня от обеда комиссаров осталось немного бекона, сейчас я пожарю вам с биточками из дрофы, будет очень вкусно. И кофе вам заварю свежий.
- Тамарочка, не надо, - он встал, - поеду домой, а то жена ещё вчера вечером была недовольна, что я задерживаюсь.
- Ах, ну да, вы же теперь женатик…, - усмехалась женщина.
***
Конечно, Наталья была недовольна, но, когда он вернулся, ничего ему не сказала. Покормила, говорила почти спокойно и про то, что его не было ночью, почти не вспоминала. Но всё равно Горохов чувствовал её настроение. Однако перед тем, как уйти в бассейн, она всё-таки спросила:
- В семь тридцать нас ждёт человек, хочет показать нам хорошую квартиру. Ты сможешь приехать?
- Наташ, ну съезди сама, на меня столько дел повесили перед отъездом, а уезжать уже завтра.
- Хорошо, - спокойно произносит женщина. Он знает, что она на него обижается, тем не менее у неё хватает сил подойти к нему и поцеловать.
***
- Товарищ старший уполномоченный, - в гараже к нему обращается дежурный, - комиссар Бушмелёв вас разыскивает. Просил передать, чтобы вы сразу, как только появитесь, зашли к нему.
Горохов прячет удостоверение и усмехаясь отвечает:
- Хорошо, раз комиссар просит, придётся зайти.
Горохов усмехался, потому что знал, зачем его вызывает комиссар. Наверное, Гарифуллин прибежал и нажаловался, что уполномоченный ограбил «контору», забрав себе половину снаряжения из того, что было в наличии. Теперь его будут, что называется, раскулачивать и забирать добро обратно.
«Зря я, наверное, так жадничал», – думал Горохов у двери в кабинет своего начальника.
Секретарь молча кивнул на дверь: заходи, он тебя ждёт.
- Здравия желаю, Евгений Александрович, вызывали?
В ответ комиссар бросил на своего подчинённого тяжёлый взгляд и молча указал на стул: садись. Потом, когда Горохов уселся, произнёс не очень-то вежливо:
- Андрей, вот не могу я никак понять, как ты столько лет в степи успешно выживал.
- В смысле… Как выживал? – не понял вопроса уполномоченный.
- В прямом, - бурчит Бушмелёв. – Как ты со своей бестолковостью во всех передрягах выжил?
Тут Андрей Николаевич даже растерялся и не знал, что и ответить своему начальнику. А тот решил всё-таки пояснить:
- Зачем ты, дурья башка, к Поживанову ходил? – а потом и прогрохотал, повышая тон. - Зачем?!
- Ну… Из приватного разговора я знал, что у начальника Отдела Дознаний в Серове, куда я еду, есть свой человек. Я просил контакт этого человека для связи.
- И что? – едко интересуется начальник. – Дал тебе Поживанов своего связного?
- Нет, - Горохов поджимает губы. – Начальник Отдела Дознаний просил оформить просьбу официально.
- А утром…, - Бушмелёв гневно трясёт пальцем, указывая на потолок, - ещё и пяти не было, а твой дружок, начальник Отдела Дознаний, уже был у Первого и устраивал там истерики.
- А в чём суть-то? – не понимал Горохов; мягко говоря, он был обескуражен такими новостями.
- О, - с сожалением продолжал комиссар. – ты как дитё, в самом деле. Он же после твоего рапорта об оружии из Серова писал докладные записки, выбивал фонды и ресурсы, уже план работы в Серове набросал, всё это у начфина завизировал и с Первым согласовал, уже доклад к следующему заседанию Трибунала подготовил, а тут появляешься ты и говоришь: я еду в Серов, дай-ка мне своего связного там, – Бушмелёв постучал по своей седой голове пальцем. – Сидишь там у него… выпиваешь с ним… Нашёл себе дружка…
- Ну я же не знал про всё это, про доклад к Трибуналу, про записки Первому, - пытался оправдаться Горохов.
- Вот я вас, дураков, потому с молодых ногтей учу, учу…, - теперь начальник стучал ногтем по столу. – Молчите, молчите, держите язык за зубами, лишний раз рта не разевайте… Вот ты бы ему ничего не сказал, так и уехал бы себе завтра спокойно, а теперь думай сиди, отменит Первый твою командировку или нет. И я рядом с тобой сяду. А на совещании на старости лет буду упрёки выслушивать, почему я, дескать, не согласую свои действия с другими отделами, разбазариваю средства и почему мой отдел берётся за чужую работу.
- Ну да, некрасиво как-то получилось, - со вздохом произнёс Горохов. Он чувствовал некоторую неловкость от всего происшедшего.
- Да уж, некрасиво, - согласился комиссар, - ты у него и тему интересную увёл, и фонды на неё, раз теперь-то ты туда едешь… Начфин теперь скажет, что ты все фонды на Серов выгреб, больше нет; сидите, товарищ Поживанов, спокойно, занимайтесь рекой, а за Камень и без ваших бойцов есть кому съездить. Хотя мы…, - Бушмелёв снова поднял палец, – хотя это не наше дело, а его – проводить дознание, а ты уже с ордером туда должен делать, так что формально он прав. Мы уводим у него хлеб. Его хлеб. И при этом ты ещё приходишь к нему и за водочкой ему об этом сообщаешь. Конечно, тут любой взорвётся. Я его даже понимаю.
- Между прочим, - заметил уполномоченный, - эту тему с Серовым я нарыл.
- Ну вот и прекрасно! – неожиданно обрадовался комиссар. – Вот теперь иди к нему и напомни ему об этом. Мол, так и так: тема моя, чего ты бесишься? Иди-иди… Утешь своего дружка-собутыльника. Думаю, он сейчас будет рад твоему визиту. Выпейте с ним по паре рюмашек, может быть, он и успокоится. Мне даже интересно, что он тебе ответит на это.
И тут Горохову нечего было сказать; наверное, он и вправду допустил оплошность. Не нужно было говорить о своей новой командировке начальнику Отдела Дознаний. И, словно желая усугубить его чувства, Бушмелёв добавляет:
- А сейчас собутыльничек твой просит отложить командировку. Отложить до заседания комиссии. А уж там он, конечно, выступит, он большой мастер выступать, – в этой фразе Андрей Николаевич почувствовал некоторую неприязнь своего начальника к комиссару Поживанову. А Бушмелёв продолжал: – Андрей, ты же уже рекомендован на высокий пост. Замначальника отдела – это один шаг, один шаг до кресла комиссара. Думать уже нужно начинать. Начинать понимать внутреннюю политику «конторы». А ты таскаешься по кабинетам, пьёшь там… Болтаешь…
- И
