24
Я упал на четвереньки посреди дороги, меня рвало. Вдруг из темноты возник призрак. Если бы я был в море, то непременно принял бы его за контур «Летучего голландца», с горящими на концах мачт огнями святого Эльма.
Тень, очерченная фонарями, схватила меня за шиворот:
— Кто такой? — рявкнул призрак. — И что здесь делаешь?
Призрак с фонарями оказался полицейским. По всему его телу были развешаны фонарики, все до единого включенные. Пару фонарей он сразу направил мне в лицо, еще пара изучающе светила на шлеме. Он поигрывал направленными на меня лучами и повторял свой вопрос:
— Кто такой и что здесь делаешь?
— Я не могу найти дорогу к дому. Наверное, заблудился.
Фонари били светом также с его груди и плеч, и еще уйма таких же сияла гирляндой у него на портупее, направленных под разными углами, а ботинки военного образца были и вовсе полностью покрыты миниатюрными лампочками, которые помаргивали, точно неоновые вывески магазинов.
— Кто такой? Документы!
Я достал из заднего кармана идентификационную карточку и протянул сияющему полицейскому.
— Куда лезешь? Кто тебе сказал это делать, сукин сын? Покушение на жизнь представителя закона?
Полисмен ткнул мне в переносицу электрошокером — и я навзничь шлепнулся на дорогу.
Очевидно, страж порядка заметно нервничал. Над головой послышалось приглушенное жужжание электрического генератора, и лампочки на полицейском стали ритмично мигать.
— Ни с места, лежи где лежишь! — приказал полисмен уже более спокойным голосом. — Ты в порядке?
— Да, мне очень хорошо.
Полисмен подхватил меня и помог сесть.
— У тебя носом идет кровь. На, утрись!
Я взял предложенную салфетку.
— Наверное, удивляешься, чего это я весь в фонарях?
— Есть немного.
— Боюсь темноты. Поэтому пришлось на всякий случай обвешаться. Возни много, зато безопаснее. Я тоже хочу жить. Считаешь, я не прав?
— Правы, отчего же.
— Вот и я так думаю. К тому же вид получается клевый. Давай свой документ.
Полисмен изучил мой идентификационный пропуск, освещая его под разными углами с помощью своей иллюминации.
— Не понимаю, — сказал полисмен, — откуда ты взялся. И еще интереснее, имеешь ли вообще ко мне отношение?
Еще раз осмотрев и проверив все фонари, распределенные по его корпусу, полисмен включил их на полную мощь.
— Ого, вот это я понимаю, уличное освещение. Ух ты, как ярко! Классно я выгляжу?
Окутанный слепящим сиянием, полицейский двинулся прочь.
— Я горю! — восклицал он. — Как это прекрасно, светить всегда, светить везде! Вот это — настоящее!
25
«Генрих IV» сидел в корзинке в темном углу комнаты.
Он уменьшился вдвое.
— Слушай, «Генрих IV», я совсем позабыл, что у нас есть рассказы Томаса Манна. Вот здесь, на книжной полке. Просто запамятовал. Хочешь, чтобы я тебе почитал на сон грядущий?
«Генрих IV» покачал головой.
Даже сейчас, у меня на глазах, он продолжал постепенно уменьшаться в размерах.
— Ну, тогда, может, поешь чего-нибудь? Как насчет пива? Или налить тебе блюдце молока?
«Генрих IV» отрицательно помотал головой.
Теперь «Генрих IV» сократился уже вчетверо.
Он так и лежал на дне корзины, уставившись в потолок, даже не моргая.
— А как насчет газеты? Почитать какие-нибудь новости? Там встречаются интересные статьи.
— Хорошо, — отозвался «Генрих IV» голосом сверчка.
Я запустил руку в почтовый ящик.
Внутри я нащупал утренний выпуск газеты и с ним — почтовую открытку.
Открытку в черной рамке из Ратуши.
26
Вернувшись к «Генриху IV», я сообщил:
— Ты должен умереть сегодня ночью.
27
Мало-помалу «Генрих IV» неотвратимо таял на глазах.
Смерть уже вошла в него, подбираясь сзади.
Сначала он перестал вилять хвостом и двигать задними лапами.
К тому времени, как отказал сфинктер и он перестал контролировать себя, кончик хвоста уже почернел.
28
«Генрих IV» испытывал невыразимые мучения.
Понемногу отказывали органы дыхания. Всякий раз, как конвульсия пробегала по горлу, бронхам и грудным мышцам, верхняя половина «Генриха IV» неистово содрогалась, пытаясь захватить воздуха.
Ночь еще только начиналась.
29
Теперь «Генрих IV» был не больше двадцатидневной мыши.
— Эй, — позвал «Генрих IV».
— Тебе больно? Могу я как-то облегчить твои страдания?
— Теперь немного легче. Долго мне еще?
— Часа три или около того, думаю, — соврал я. В действительности оставалось еще часов шесть.
— На самом деле ты бы мог кое-что для меня сделать, — продолжал «Генрих IV». Тело его испускало поистине ужасный аромат. И этот запах уже дошел до моего носа. — Убей меня сразу.
— О нет. Я не смогу.
— Я не прошу убить меня из сострадания. Просто это унизительно — находиться в таком состоянии. Я не могу сдержать эту вонь. И не хочу, чтобы пахло еще хуже, когда я умру.
— Нет, нет. Ты же видел почтовое уведомление? Потерпи еще немного.
Когда его тело сотрясли новые приступы конвульсий, «Генрих IV» прикрыл нос левой лапой, которая еще двигалась.
— Смрад, смрад. Какая вонь! Почему от меня так ужасно пахнет?
«Генрих IV» рыдал.
30
Я положил «Генриха IV» себе на ладонь.
— Видишь, какой ты теперь маленький?
Указательным пальцем я чувствовал его бьющееся сердце.
— Ах как приятно, — откликнулся он на мой массаж.
Между указательным и средним пальцами я зажал булавку, нацеленную в сердце «Генриха IV».
— Интересно все-таки, как это — «совсем паршиво»? — прошептал «Генрих IV».
Я ударил по булавочной головке.
31
Они появились на простынях вместе с пятнами от эротических сновидений. К такому выводу я пришел впоследствии.
Я заметил их прошлой ночью. С тех пор эти крохотные твари ежедневно появлялись в моей постели.
Те же проблемы проявились на покрывале. И еще на ковре и в кухонной раковине. Однажды тварь появилась на занавеске, но лишь однажды, к тому же она была какой-то недоразвитой: крошечное существо, нечто среднее между луковицей и человеком. Оставалось только слегка встряхнуть штору, и ее не стало.
Эти твари сильно напоминали цыплят с общипанными крыльями. Едва появившись на моих простынях, они тут же начали долбить друг друга своими крепкими острыми клювами.
Насладившись в течение часа этим побоищем, оставшийся победителем сожрал всех остальных, лежавших на поле сражения, после чего, испуская тошнотворный дух, сдох сам. Видимо, объелся, одержимый азартом победы.
Я разглядывал простыни.
У меня затрепетало в груди. Я ждал появления нового монстрика.
И вот он появился, первый мелкий гад.
Это была точная копия «Толстого Гангстера».
Облизывая свой леденец, он опирался ногой на голову только что появившегося из-под него «Молчаливого Гангстера».
— Тебе надо поработать над своим словарем, — сказал «Толстый Гангстер».
Теперь «Толстый Гангстер» стоял подбоченясь. Прямо под ним, точно пузыри из воды, всплывали, вступая в мир, шляпа «Красивого Гангстера» и автомат «Мелкого Гангстера».
32
Я услышал голос, пришедший откуда-то со стороны.
— Желал бы я знать, утро сейчас или ночь?
Если утро, встал бы и прогулялся, а ночь — так пошел бы спать.
Размышляя над этим, я вдруг понял, что этот голос принадлежит мне.
33
Я считал тварюг.
— Одна. Две. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять.
Одиннадцать.
Двенадцать.
Тринадцать.
Четырнадцать.
Твари стали сами выкликать свои номера, не успевал я раскрыть рта.
— Пятнадцать.
— Шестнадцать.
34
У меня появились дурные предчувствия.
35
Очень дурные предчувствия.
36
Дурные предчувствия преследовали меня с самого момента рождения.
Как можно меня простить? И все же…
Я стал вспоминать.
Знаете, и голос у меня сел. Стал таким сиплым, что даже тоскливо.
Ненавижу такие голоса.
Совершенно ни на что не похожий голос.
37
Я стал чувствовать себя… немного лучше.
Да, в самом деле.
У меня появилось замечательное, прекрасное, просто волшебное чувство.
38
Видите? Мой голос молодеет.
