Мариамна и Тертулла, вскочив на ноги, заключили молодого гладиатора в объятия. Ферорас подошел к гостю и взял его за руку.
— Выпьем за удачу. Твой успех будет и моим успехом.
Центурион Манлий, словно изголодавшийся волк, проскользнул через аркаду, ведущую к выходу из-под трибун Большого цирка. В этом дешевом районе повсюду ожидали посетителей бесчисленные лавочки, кабачки и бордели. За сестерций здесь можно было получить все что угодно: женщину, кубок вина, какой-нибудь подарок для супруги. Стоявшие у дверей шлюхи приподнимали подолы каждый раз, когда мимо проходил мужчина.
— Не хочешь ли позабавиться, Манлий?
Центурион был здесь, похоже, известной личностью. Манлий вежливо отказывался и слышал в ответ сердитое:
— Мы уже недостаточно хороши для тебя, болтун? Или ты сделал удачную ставку на играх?
— Кто знает, кто знает, — со смехом отвечал Манлий, направляясь к Эсквилину с его богатыми кварталами, где стояли дома знати и видных римских дельцов.
Один из этих домов именовался «Ауреум» и служил отнюдь не местом жительства. Своим названием «Ауреум» был обязан тому, что только за вход в него надо было заплатить аурей — золотую монету, равную по стоимости ста сестерциям. «Ауреум» был самым дорогим и самым изысканным из всех сорока пяти лупанариев — публичных домов Рима. Это была мечта каждого мужчины, для большинства из них неосуществимая.
Напыжившись, словно павлин, Манлий поднялся по мраморным ступеням к колоннам портала. Сразу за входом в небольшой комнатке сидела темнокожая рабыня, единственным одеянием которой служили несколько пушистых белых перьев. Она протянула вошедшему блюдо из отливающего перламутром стекла. Манлий понимающе кивнул и опустил на него аурей. Тут же двустворчатая дверь в атриум отворилась, словно по мановению волшебной палочки. Навстречу гостю хлынули звуки небесной музыки и аромат курящихся благовоний.
В завораживающей белой дымке Манлий различил розовые тела двух девушек, занимавшихся любовной игрой на сверкающем, словно зеркало, полу. Длинные волнистые волосы девушек были выкрашены в серебристый цвет. Одна из них сладострастно водила языком по затвердевшим соскам другой. Прежде чем Манлий успел опуститься на одну из разложенных вдоль стен подушек, две рабыни подбежали к нему, отвели в соседнее помещение, раздели, вымыли и умастили благовониями. Затем к нему подошла темноволосая женщина, отличавшаяся от всех прочих здесь тем, что была одета в длинное, ниспадающее волнами платье. Женщина эта засыпала Манлия вопросами. Какой тип женщин он предпочитает — блондинок или темноволосых, стройных, как тополь, или полненьких, с мальчишеской фигурой или полногрудых, обнаженных или полуодетых, белых или темнокожих, одну или, может быть, сразу двоих; какое он пьет вино — белое или красное, сладкое или сухое; какого цвета должны быть стены комнаты, в которой он желает предаться радостям любви?
Видят боги, у Манлия почти отнялся язык, и он, беспомощно пробормотав ответы на все заданные вопросы, позволил проводить себя по ведущей на верхний этаж лестнице. Украшенные орнаментами стены комнаты были красными, как он и пожелал. Тяжелые полотнища, свисавшие с потолка, образовывали над ложем некое подобие балдахина. В стену была встроена алебастровая с оттенком желтизны ванна. Манлий бросился на ложе и закрыл глаза. Когда он снова открыл их, перед ним были золотисто-розовые, словно спелые персики, обнаженные груди двух очаровательных девушек.
— Меня зовут Лициния, — прошептала одна из них.
— А меня Санция, — проговорила другая. — А как тебя зовут?
— Центурион Манлий. Ведаю раздачей зерна на складах в Остии.
— Важная должность в эти трудные времена, — засмеялась Санция, отличавшаяся от Лицинии длинными темными волосами. У Лицинии волосы были светлее и намного короче. Она подала гостю кубок вина, который Манлий выпил одним глотком. Пока одна из девушек снова наполняла кубок, вторая усиленно занималась начинавшим твердеть членом Манлия.
— О, как же вы подходите к этому дому распутства, — простонал центурион, снова хватаясь за кубок.
— Мы хотим, чтобы тебе было хорошо, — засмеялась Лициния, а Санция невинным тоном спросила: — Ты никогда еще не бывал у нас, Манлий?
— Нет, — признался он. — Для центуриона вы малость дороговаты! — Постепенно он начал ощущать действие неразбавленного вина. — Разбавьте мне вино водой, — попросил он.
Но Санция возмущенно ответила:
— Ты в «Ауреуме». Здесь вино пьют только неразбавленным!
— Человек, управляющий складами с зерном, может позволить себе хоть каждый день бывать в «Ауреуме», — засмеялась Лициния.
— Зерно принадлежит не мне, а императору. Вы же знаете, что император бесплатно раздает его тем, у кого нет работы. А чтобы никто не мог прийти дважды, я стою там и записываю их имена, понятно вам? О, как же вы искусны в своем деле!
— Какой же ты сильный мужчина, Манлий! — сладким голосом проговорила усевшаяся на него сверху Лициния, а Санция, чья персиковая грудь почти касалась губ центуриона, добавила: — Если хочешь, мы можем прийти и к тебе домой. О цене договоримся.
— Вот как? — Манлий оперся на локоть. Девушки, комната, лампы на стенах начали кружиться у него перед глазами. — Должен вам сказать, что я не так уж беден, — запинаясь, пьяным голосом пробормотал он. — За свое жалованье центуриона… я такие удовольствия позволить себе не могу, но… — Он вновь запнулся. — У меня… у меня дополнительные доходы водятся…
— А, понимаю… В эти трудные времена, когда людям так трудно прокормиться, ты выбрал себе подходящее занятие, — подмигнула ему Санция.
— О нет, — возразил Манлий, — тут вы… тут вы заблуждаетесь. Клянусь всеми бо… богами. Я бы никогда не решился расхищать зерно… собственность императора. — Говорить ему явно становилось все труднее. — За это карают смертью!
— Успокойся! — все быстрее вращая тазом, проговорила Лициния. — Нам нет никакого дела до того, откуда ты берешь деньги.
Манлий почувствовал себя задетым.
— Я вам… я вам… открою тайну, — с запинкой пробормотал он и с радостью заметил интерес, появившийся на лицах девушек.
Лициния, сменив позу, уселась на Манлия так, чтобы видеть его лицо, а Санция, широко расставив ноги, прямо-таки прижалась к нему.
— Я знаю тайну… знаю тайну, стоящую целого состояния, — начал Манлий.
— О, наверное ты нашел сокровища Дидоны!
— Чушь. Я слу… случайно увидел одну… занимавшуюся… занимавшуюся втайне любовью парочку.
Девушки громко расхохотались.
— В наших кругах платят за многие вещи, но чтобы кто-то зарабатывал деньги, глядя на то, чем мы занимаемся, нам слышать еще не приходилось!
— Мне платят не за то, что я смотрел на них! — возмутился обиженный смехом девушек Манлий. — Платят за молчание!
Лициния и Санция удивленно переглянулись.
— Нарушившей обет целомудрия и отдавшейся мужчине грозит… грозит смертная казнь. Страшная казнь! — повторил Манлий, явно получавший удовольствие от охватившей девушек растерянности.
— Жрица Весты! — испуганно проговорила Санция.
— Вот именно, — с гордостью ответил болтливый центурион.
Так родился и начал распространяться слух.
Вибидия, старшая из весталок, собрала жриц в атриуме их дома. Судя по всему, она была сильно взволнована.
— До меня дошел слух, что одна из весталок нарушила обет целомудрия. Я уверена, что это всего лишь одна из бесчисленных сплетен, которые с такою легкостью распространяются в городе. Римляне проглатывают их так же охотно, как лакомства на праздничном обеде. На этот раз, однако, слух дошел до ушей Pontifex pro magistro, заместителя великого понтифика, и он потребовал, чтобы мы объяснили, каким образом могли возникнуть подобные разговоры.
Собравшиеся вокруг Вибидии жрицы Весты потупили глаза. Могущественный Pontifex pro magistro вел текущие дела великого понтифика, и в его обязанности входил, в частности, и надзор за весталками. Император Клавдий, являвшийся, как повелось с начала императорской эпохи, одновременно и великим понтификом, делами жриц Весты интересовался мало.
— Кто из нас мог в последние дни дать повод для возникновения подобных слухов? — спросила Вибидия.
Ни одна из весталок не отважилась посмотреть в глаза старшей жрице.
— Клянусь Вестой, нашей божественной матерью, — жалобно проговорила одна из них, — великий понтифик должен повелеть сбросить с Тарпейской скалы любую из нас, хотя бы взглядом выразившую какие-то чувства к мужчине!
Другая жрица простонала:
— Пусть понтифик исхлещет меня бичом, если я согрешила хотя бы в мыслях.
Вибидия нервно расхаживала перед жрицами.
— Каждый наш шаг за пределами этого дома, — проговорила она наконец, — мы делаем в сопровождении двух ликторов, что обычно ставит нас вне всяких подозрений. Однако во время случившейся на озере катастрофы мы остались без сопровождения. Ликторы, как и все прочие, думали только о том, как бы сберечь собственную жизнь.
