Фабий поднялся с места.
— Я немедленно отошлю это письмо.
— Солнце уже взошло, господин. Проснитесь! — вежливо поклонившись, произнес подошедший к ложу Вителлия раб. Слегка ошалевший от сна Вителлий протер глаза и взглянул на большую, полную фруктов вазу, которую поставил перед ним слуга. Как это он сказал — «господин»? Первый раз в жизни кто-то назвал его господином. Сон мгновенно улетучился.
— Как тебя зовут? — спросил Вителлий.
— Пиктор. Я передан в ваше личное распоряжение. Меня обучали в доме Ферораса, и мой господин всегда бывал мною доволен.
— Хорошо, — сказал Вителлий, стараясь выглядеть свободно и независимо, как и подобает Homo novus, человеку, внезапно достигшему успеха. — Значит, и я буду доволен тобой.
Пиктор с дружелюбной улыбкой склонил голову.
— Кроме того, в вашем распоряжении Минуций, Цений и Глафира. Не хотите ли увидеть их?
Молчание Вителлия Пиктор счел знаком согласия. Он хлопнул в ладоши, и тотчас же остальные слуги вошли в комнату, чтобы засвидетельствовать почтение своему хозяину. Пиктор представил их и после того, как Вителлий доброжелательно кивнул, решительно взмахнул рукой. Минуций принес тазик с водой, и Пиктор вытер влажной губкой лицо и подмышки своего юного господина.
— Перед полуднем вы упражняетесь по обычной программе в школе Поликлита, в полдень у вас назначена встреча с Ферорасом в его городском доме, остальная же часть дня остается в вашем полном распоряжении.
Только сейчас Вителлий вернулся к действительности. Ферорас нанял для гладиатора отдельного наставника. Поликлит, некогда знаменитый гладиатор, повредив в одном из боев левую руку, стал ланистой — руководителем школы гладиаторов. Ферорас, однако, ценил его талант наставника гораздо выше, чем организаторские способности.
— Даром ничего не дается, — сказал Ферорас и обязал своего подопечного ежедневно упражняться не менее трех часов.
Дом, в котором поселился Вителлий, располагался на Аппиевой дороге, чуть пониже Большого цирка, недалеко от того места, где от нее ответвляется ведущая на восток Виа Латина. Стоящий посреди цветущего сада, окруженный кипарисами и пиниями, дом производил идиллическое впечатление поддерживаемого в идеальном состоянии пригородного особнячка — не городского дворца, но и не какой-нибудь деревенской усадьбы. Римляне не очень ценили подобные дома, предпочитая либо утопающие в зелени виллы где-нибудь далеко за городом, либо роскошные городские дома, по возможности расположенные поближе к центру. Такие, как этот, пригородные дома с большой гостиной, ванной, маленькими комнатками для прислуги и двумя спальнями на верхнем этаже приобретали главным образом выскочки — сумевшие каким-то образом разбогатеть вольноотпущенники.
В своем новом доме Вителлий чувствовал себя прямо-таки императором. Ему нелегко было осознать до конца реальность произошедшего. Всего несколько недель назад он должен был быть казнен как один из заговорщиков. Не встреться ему весталка Туллия, не слыхать бы ему больше пения петухов. А теперь он сменил темную каморку в школе гладиаторов на собственный дом с личной прислугой.
После окончания утреннего омовения Пиктор вышел, но вскоре вернулся и доложил:
— К вам прибыла Мариамна, супруга Ферораса. Она ожидает в атриуме.
— Передай ей поклон от меня и скажи, что я сию минуту выйду к ней, — сказал Вителлий. Быстро надев тунику, он спустился вниз.
— Доброго тебе утра, Мариамна, — сказал Вителлий, подходя к гостье. — Счастлив будет этот день, если с самого утра мне довелось встретиться с розовоперсой Авророй.
— Доброго и тебе утра, — ответила Мариамна. — Мне кажется, что ты не только замечательный боец, но еще и великий льстец. Ферорас сказал, чтобы я посмотрела, все ли здесь в порядке, и спросила, не нуждаешься ли ты в чем-либо еще.
Вителлий уже с серьезным лицом подошел к ложу, на котором сидела Мариамна, и, опустившись на колени, поцеловал ее руку.
— Я в огромном долгу перед тобой и твоим супругом! — смущенно взглянув на Мариамну, сказал он.
Мариамна охотно подала ему руку.
— У тебя не должно быть подобных мыслей, — проговорила она. — Подарков Ферорас не делает никогда и никому — даже мне. Для него любой поступок — торговая сделка. Если он помогает тебе сегодня, то знает, что завтра ты вернешь ему все сторицей. Такой уж он человек.
Вителлий с недоверием посмотрел на собеседницу.
— Да, — продолжала Мариамна, — деньги — его призвание. Если бы на свете не существовало денег, думаю, он изобрел бы их. Он второй Крез.
— Каждый мой бой, — возразил Вителлий, — это риск для него. Шансы на победу у противников всегда примерно равны.
— Не думаю, что Ферорас взялся бы за дело, дающее ему лишь равные шансы на успех. Я уверена, что он обеспечит тебе такую подготовку и такой подбор противников, которые превратят схватки в чистую формальность.
— Но ведь играми руководит император или один из его эдилов, и пары подбираются либо ими, либо определяются жребием…
— У Ферораса есть лишь одно твердое убеждение. И оно гласит, что каждого человека можно купить. Он полагает, что купить можно даже императора — надо только предложить ему соответствующую сумму. Во всяком случае, я уверена, что первым человеком, сумевшим подкупить римского императора, будет Ферорас. Он купил себе римское гражданство, хотя о том, что мы иудеи, знает в городе каждый. И если бы ты не принял его приглашение добровольно, он, наверное, просто купил бы всю школу вместе с гладиаторами, — засмеялась Мариамна.
— Ферорас сказал, что это ты пожелала видеть меня…
— Да, это так. Точнее говоря, моя дочь Тертулла, рассказав о твоей судьбе, заметила, что с таким необычным человеком следовало бы познакомиться. Почему бы и нет, ответила я и передала наше пожелание Ферорасу. Через пару дней ты появился у нас в Тибуре.
— Потому что мне нужны были деньги…
— В этом нет ничего постыдного. Если бы всем, у кого есть долги, велели раздеться, чуть ли не весь Рим, за исключением разве что рабов, ходил бы нагишом. Даже божественный Цезарь к концу своего преторства имел семьдесят два миллиона сестерциев долга.
— Но мне деньги нужны были для постыдной цели.
Мариамна вопросительно посмотрела на юношу. Покачав головой, он в отчаянии опустил глаза. Уже через несколько мгновений он, однако, не выдержал и рассказал гостье о том, как волей судьбы спас жрицу Весты, как в упоении только что одержанной победой ответил на чувства шестнадцатилетней девушки, как, занимаясь любовью, они были застигнуты Манлием и стали жертвами гнусного вымогательства.
С минуту Мариамна молчала, а затем встала, подошла к высокому окну, выходившему в благоухающий сад, и спросила:
— Зачем ты это сделал?
— Я забылся, — честно ответил Вителлий. — Я знаю, что не должен был так поступать. Тогда я был, однако, словно в чаду, и эта жрица была так похожа на девушку, которую я очень любил…
— Что случилось с этой девушкой? — перебила его Мариамна.
— Она была еврейкой, и ее выслали из Рима. Она оказалась одной из тех несчастных, кому не удалось найти убежище и которые не в состоянии были подкупить чиновников. Я был в Остии, когда ее судно уходило в море.
— Куда ее отправили?
— Это известно одним лишь богам. Евреев вывозили из Рима на торговых судах. По слухам, большая часть этих судов затонула. Вероятно, она погибла, и, может быть, ее труп лежит где-то, выброшенный на берег чужой страны.
Мариамна обернулась и посмотрела Вителлию в глаза.
— Ты очень любишь эту девушку?
— Да. Я отдал бы за нее свою жизнь.
— И ты умеешь молчать?
— Пусть отрежут мне язык, если я выдам хоть какую-то доверенную тобой тайну.
— Хорошо, — кивнула Мариамна и совсем тихо заговорила: — Тебе следует знать, что римский торговый флот вовсе не пошел на дно. Нептун никогда еще так не благоприятствовал Меркурию, как в этом году. Корабли, которые так и не вернулись, не лежат на дне, а были захвачены евреями и уведены в различные гавани. Ожидавшие их там торговцы-иудеи позаботились о том, чтобы каждый из прибывших сумел добраться до Палестины, а затем переделали и перекрасили эти суда заново. Это было проделано с сотней судов.
Вителлий с изумлением выслушал рассказ Мариамны.
— Откуда тебе все это известно? — спросил он недоверчиво. Мариамна не ответила. — Я понимаю, — кивнул Вителлий, — Ферорас…
— Да, — проговорила гостья. — Ферорас подкупил следивших за посадкой надзирателей, и они позволили пронести на борт оружие.
— Но почему он это сделал?
— Его собственный флот не был полностью загружен. Императорские суда перехватывали у него самые выгодные заказы. Теперь уже не перехватывают.
