*
Я не понимаю, откуда, черт возьми, она знала. Ведь эта песня звучала у меня в голове, когда мы были вместе, но я не говорил ей об этом. Я на сто процентов уверен, что не говорил. Как же она узнала?
Я поискал песню на ютьюбе, надеясь найти какой-нибудь ключ к разгадке, и нашел только примитивный клип. Солист стоит на желтеющем поле. На заднем плане – город, который с одних ракурсов похож на захудалый городок в глубинке, а с других – на Тель-Авив. Певец подходит к камере и бросает в нее первую фразу: «Ты красивей всего, когда пьяна», а потом отступает на шаг назад, как будто сам испугался того, что сказал, и снова подходит к камере, словно хочет поправить себя, добавить какую-нибудь важную деталь, и бросает вторую фразу, и иногда между его фразами показывают девушку в бикини, которая находится под водой, ныряет, переворачивается, и почти все время она нарочно снята нечетко. На отметке 1:56 она открывает глаза и смотрит в камеру затравленным взглядом. После чего исчезает насовсем, и на протяжении минуты, которая остается до конца клипа, солист все время то отходит от камеры, то подходит к ней, чередуя доверие и опасения, а в самом конце поднимает голову и кричит ввысь, небу:
– Let love in, let love in, let love in, let love in!
Я пересматривал клип снова и снова, и всякий раз у меня возникало досадное ощущение, что Мор зашифровала в нем какое-то послание. Какую-то скрытую истину, которая от меня ускользает.
И еще я чувствовал, что женщина, которая пишет «не жди меня», на самом деле знает, что ее будут ждать. За воротами тюрьмы. В день выхода на свободу. А в магнитоле в машине уже будет вставлен диск, останется только нажать на кнопку «play».
Семейная история
Адвокат предложил мне записать мою версию событий.
– Постарайтесь придерживаться фактов, – сказал он. – Ваши чувства не интересуют комиссию.
За окном вечер сменяется ночью. В доме пусто. В гостиной уже давно не раздаются детские голоса, давно не слышно, как вода в душе струится по телу Нивы. Фоном тихо звучат сонаты Шуберта.
Если признаваться во всем, то сейчас.
* * *
Сначала она была просто ординатором, одной из многих. Может быть, чуть более симпатичная, чем другие. Может быть, чуть умнее. Но не сказать, чтобы я относился к ней иначе, чем к остальным. Сейчас мне даже вспоминается, что один раз я отчитал ее. При всех. Мы всей группой стояли вокруг кровати пациента, и я попросил Лиат сделать краткий доклад. Ее тон был надменным, безапелляционным. Уже это мне не понравилось. «Мужчина, сорок пять лет, поступил с болями в груди, которые усиливаются при изменении позы или при физической нагрузке. Вне группы риска по ишемической болезни сердца. За неделю до госпитализации перенес болезнь с высокой температурой, выздоровел спонтанно. Анализ крови в норме. Тропонин[52] отрицательный. С-реактивный белок незначительно выше нормы. ЭКГ без признаков острой ишемии. Основной диагноз по дифференциальной диагностике – эндокардит». Какое лечение она рекомендует? «Аспирин в высокой дозировке и… колхицин для профилактики рецидивов». «Колхицин» она добавляет тонким голосом, с ноткой самодовольства. Она читает статьи! Она в курсе последних новостей науки!
Отлично, сказал я, просматривая историю болезни на компьютере. Отлично, доктор Бен Абу. Вы только забыли упомянуть одну деталь: отец пациента умер в возрасте сорока девяти лет от инфаркта миокарда. То есть у него наследственность. Так что говорить «вне группы риска» с вашей стороны немного… безответственно.
– Скажите, пожалуйста, – обратился я к пациенту, – вы живете в частном доме? В многоквартирном? А лифт есть? Нет? На сколько ступенек вам нужно подняться, чтобы попасть в квартиру?
– На двадцать пять, – сказал он. – Нет, скорее на тридцать.
– В последние недели вам было трудно подниматься? – спросил я.
– Если честно, да, – ответил он, – мне было тяжело дышать.
– Что врач обязан сделать в первую очередь? – задал я риторический вопрос всем присутствующим. – Исключить все, что может убить больного! – И, выдержав драматическую паузу, которая была нужна для того, чтобы они могли представить себе непоправимые последствия ошибки, которую мы в последний момент предотвратили, я устремил взгляд на Лиат и добавил: – Уж ординатор-то должен это знать. Это знают даже студенты-первокурсники.
У нее на языке уже вертелось: «Но, доктор Каро…» – и было видно, что в последний момент она удержалась, что она проглатывает эту фразу целиком: «Но, доктор Каро, боли, которые усиливаются при перемене позы, указывают на воспаление», – а лицо ее становилось пунцовым, как у всякого человека, которого унизили при всех.
Моя старшая дочь Яэла, которая служила в Центре информационных технологий и была офицером, всегда говорила, что в больницах иерархия даже жестче, чем в армии. В ее словах что-то есть. Ординатору не так просто спорить с диагнозом, который поставил опытный врач, начальник, на несколько десятков лет старше. И не так уж просто подать жалобу на старшего врача.
Но я забегаю вперед.
* * *
Попытаюсь определить, в какой момент я стал выделять Лиат из толпы.
Мне кажется, это было, когда я услышал, как она напевает себе под нос сонату ля мажор Шуберта, № 664. Она стояла на сестринском посту и набирала на компьютере инструкции для сестер. Я подошел, чтобы спросить, когда такого-то пациента повезут на КТ, и услышал любимый мотив – та-та-там, там-та-та-та-там.
Наверное, мне не стоило в тот момент заговаривать с ней. Но любопытство пересилило, и я поинтересовался, откуда такой молодой девушке известно это старое, давно забытое произведение. Я думал, я один его слушаю…
Она заправила прядь волос за ухо, слегка покраснела и сказала:
– Не знаю, доктор Каро. Сегодня утром я слушала радио, переключалась с одной станции на другую. На Аялоне[53]. И вдруг наткнулась на музыку. Играли как раз эту мелодию. Это Шуберт, так?
– Да.
– И она показалась мне такой… красивой, что я просто не могла переключиться на другую станцию.
– Особенно мотив, который… вы напевали, – сказал я и кивнул. – От него… наворачиваются слезы. Каждый раз как в первый.
– Да, – согласилась она. И посмотрела на меня с удивлением. И снова заправила за ухо прядь волос: за время разговора она выбилась.
* * *
Между мной и Нивой любовь вспыхнула тоже из-за музыки. Из-за первого альбома «King Crimson», если точнее.
Мы готовились к экзамену по анатомии в общежитии, в комнате одной из наших однокурсниц, Михаль Дворецки. Готовиться решили так: повторяем какую-то тему, потом делаем перерыв, и каждый
