уверен встретить в Вас самое искреннее сочувствие тем же взглядам, которые и я считал необходимыми и соответствующими интересам моей страны. Поэтому я сохраню навсегда благодарное воспоминание о всех тех случаях, когда наша взаимная работа на пользу наших стран ставила нас в непосредственное соприкосновение и вела всегда к обоюдной государственной пользе.
Проникнутый этими мыслями, я выражаю мою искреннюю надежду на то, что Ваше удаление с политического поприща будет только преходящим и что в ближайшем будущем Ваша выдающаяся работоспособность снова возвратит Вас к служению общим интересам.
Я сохраню также мои лучшие воспоминания о наших встречах, как в Санкт-Петербурге, так и в Берлине».
Последнее письмо, о котором я хочу упомянуть в заключение, поставив его совершенно особняком от всех ранее приведенных, — это письмо от 30 же января от графа Витте. Вот оно:
«Сердечно поздравляю Вас с знаменательною высочайшею наградою. Теперь мы можем обменяться с Вами откровенными словами, т. к. мы люди ни в каких отношениях друг от друга не зависимые и, с другой стороны, к искреннему моему удовольствию, за Ваши несомненные заслуги отечеству, Вы соответственно вознаграждены.
Поверьте мне, дорогой Владимир Николаевич, что я ни одной минуты лично против Вас ничего не имел. В последнее время, в особенности в области финансовой политики, я с Вами во многом расходился. Вы избегали говорить со мной о каких бы то ни было финансовых делах, а потому я не считал уместным начинать с Вами разговор, который, конечно, не мог быть Вам приятен. Я старался отсутствовать, не высказываться, но не мог долго держаться на этой позиции, не потеряв лица.
Поэтому я начал высказываться и сейчас же дал Вам повод говорить о моих интригах и моей будто бы злодейственности. Но в этом Вы ошибаетесь.
Желаю Вам войти в равновесие и успокоиться после Ваших тяжелых трудов.
Передайте мой привет и поздравление графине».
Я немедленно ответил на это письмо, поблагодарил за себя и за жену, как за поздравление, так и за желание, чтобы я успокоился. Я сказал, что последнее уже осуществилось, потому что, несмотря на тяжесть переживаемого момента, я спокоен, как может и должен быть спокоен человек с совершенно чистой совестью и с ясным сознанием своего до конца исполненного долга. Я прибавил, что прошу извинить меня за то, что не отвечаю на ту часть письма, в которой говорится о наших взаимных отношениях, потому что ответить на нее коротко — значит только дать новую почву для ненужных недоразумений, ответить же с исчерпывающей полностью не позволяет мне время, ни даже прежние отношения. Впрочем, прибавил я, «если бы Вы пожелали осветить события последнего времени правдивым и объективным светом, я был бы рад отдать такому освещению всю мою добросовестность, и в такой обстановке, которая устранила бы всякие поводы к неправильным толкованиям».
Это было наше последнее сношение. Мы более не встречались. После того, что произошло тотчас после моего увольнения и в последние перед ним дни, при встречах в Государственном совете ни я не подходил к графу Витте, ни он не искал встречи со мной. Дальше я постараюсь подробнее выяснить роль в моем увольнении этого во всяком случае выдающегося человека.
Глава III
Главные участники действовавшей против меня коалиции. — Князь В. П. Мещерский. Его способы действия. — А. В. Кривошеин. Его расчеты на Горемыкина. — Граф С. Ю. Витте и руководившие им побуждения. — Сухомлинов и Маклаков
Говоря теперь обо всем, пережитом мной, и так много лет спустя после моего увольнения, я и теперь, как тогда, даю себе ясный отчет в том, что увольнение мое — дело рук не одного какого-либо человека или результат какого-либо острого случая, — а последствие систематически веденной агитации целой коалиции.
Не важно то, что некоторые из действующих лиц не были связаны между собою взаимною близостью, и даже не участвовали в одних и тех же действиях. Существенно то, что у всех них была одна цель — удалить меня во что бы то ни стало, и во имя самых разнообразных, для каждого из них, побуждений. С разных сторон сошлись они для определенной цели, достигли ее и разошлись по сторонам, нимало не претендуя друг на друга за то, что не всем из них удалось извлечь для себя из моего увольнения какие-либо личные выгоды.
Все они добились, во всяком случае, главного, что им было нужно, — удаления меня от власти, и на моих развалинах часть их построила временно свое благополучие.
Я вспоминаю об этом без всякого раздражения и даже без простого неудовольствия. Я сознательно говорю даже, что я должен благодарить моих противников за то, что они разрушили мою служебную карьеру, причинив мне, конечно, на первых порах, немалое огорчение. Но они избавили меня от гораздо больших страданий, которые я испытывал бы бесспорно полгода спустя, когда разразилась война, которой я не сочувствовал всею душою, и наступили затем все внутренние и внешние осложнения, за которые ответственность должна была бы пасть и на меня, если бы я оставался во главе правительства или вообще у власти. И если я говорю об этом в моих воспоминаниях, то вовсе не потому, что мне хочется найти удовлетворение моему самолюбию, разъясняя роль моих противников в моем увольнении, а только потому, что без этого выяснения вся картина прошлого осталась бы просто без правдиво нарисованного фона, и создалось бы даже недоумение в понимании этого еще сравнительно недавнего прошлого.
Среди всей этой коалиции против меня первым по времени и даже душою ее и наиболее влиятельным моим противником был, вне всякого сомнения, известный издатель «Гражданина» князь Владимир Петрович Мещерский. Чем приобрел он влияние в известных столичных кругах того времени и какими путями успел он внушить веру в это влияние далеко за пределами его непосредственного окружения, это представлялось и тогда, а тем более представляется теперь трудно разрешимою загадкою.
Для многих не составляло тайны, что вдовствующая императрица открыто презирала Мещерского. Император Александр III в свое время просто удалил его от себя (а
