Ей хотелось разобраться. Времени для раздумий во время прогулки через Коммон-стрит, вверх по Бикон-стрит, а потом по Коммонуэлс-авеню как раз будет достаточно. Ей нужно понять, что делать с этой так называемой дружбой. Может быть, попросить совета у Дункана. Так она и сделает. Конечно, если он свободен. В последнее время он озабочен и поглощен своими проблемами.
Полчаса спустя она уже была дома. Телевизор был включен. Дункан пришел раньше и открыл дверь своим ключом.
— Привет, малыш! — поздоровался он.
Ей очень хотелось побыть одной сегодня вечером. Нужно готовиться к экзаменам в конце семестра. С другой стороны, им с Дунканом весь день не удавалось поговорить. С утра до позднего вечера он был на разных встречах и собраниях.
— Уже вернулась из кино?
— Она так и не появилась.
Он покачал головой:
— Не понимаю, зачем ты из-за нее волнуешься. Я же предупреждал тебя на ее счет.
— Думаю, нам нужно выяснить отношения и расставить все точки над «i». Или я должна сказать ей, что мы больше не можем быть друзьями.
— Последний вариант мне нравится больше. — Он поманил ее рукой на диван. — Ты потрясающе пахнешь.
Она поцеловала его:
— Я не могу оставить тебя сегодня. Нужно готовиться к итоговому экзамену по маркетингу.
— Какая скука! Ты сдашь его лучше всех, и учить ничего не надо.
— Хотелось бы. Но я — не вы, мистер Гарвард.
— Вот здесь ты права.
Она легонько толкнула его локтем в бок:
— Так ты собираешься провести Рождество с семьей?
На самом деле ей хотелось узнать совсем о другом. У нее теплилась надежда, что он попросит ее познакомиться с родственниками. И еще интересовало: можно ли пригласить его поехать с ней домой на каникулы. Она уже рассказала о нем своей семье и предполагала, что его семья тоже знает о ее существовании.
Он напрягся:
— Хм… Не знаю. Зависит от Джексона, ты ж понимаешь.
Джексон — так звали его лондонского клиента.
— Ненавижу Джексона, — жалобно пробормотала она.
Он обнял ее.
— Давай уедем куда-нибудь на новогодние каникулы, — предложил он.
— Ты серьезно?
— Вполне. Куда хочешь. Ты ведь уже вернешься из Чикаго к тому времени?
— Конечно. Дункан! Как здорово! Я буду подбирать место. Что-нибудь очень романтическое. — Она сильнее прижалась к нему, экзамен по маркетингу сразу же вылетел из головы.
Как обычно, на следующее утро Дункан ушел рано.
Уэсли была на седьмом небе от счастья. Ей безумно хотелось в Вермонт.
«Наверное, там очень красиво: все кругом покрыто снегом», — мечтала она. Они могли бы поехать на горнолыжный курорт на пике Киллингтон. Она уже много лет не стояла на лыжах, но была уверена, что сможет спуститься со склона. Кроме того, катание на лыжах помогло бы ей в подготовке к марафону.
Когда, сидя за маленьким кухонным столом, она завтракала овсяными хлопьями с медом, раздался телефонный звонок. Лана. Сладким голоском она промурлыкала извинения за вчерашний вечер.
У Уэсли иссяк запас терпения.
— Лана, нам нужно серьезно поговорить. Я не хочу делать это по телефону, но если ты будешь и дальше избегать меня, то придется.
— Дорогая, я в твоем районе, — прокричала Лана в телефонную трубку. — В конце улицы. Скоро буду.
Как раз сейчас Уэсли хотела позаниматься. В университет нужно было идти к часу, и она собиралась за утро наверстать заброшенный вчера вечером материал. Но дольше ждать невозможно.
Десять минут спустя Лана влетела в квартиру Уэсли. Она находилась в приподнятом настроении, словно ничего не случилось и они с Уэсли по-прежнему оставались лучшими подругами. Уэсли решила чуть ей подыграть. Ее великодушие вылилось в еще один рассказ для тех, кому уже исполнилось семнадцать. Ночи с ее обожаемым Марком Броннером. Уэсли пыталась донести до подруги, что романы сразу с двумя парнями до добра не доведут. Это и привело к окончательному выяснению отношений.
— Лана, не важно, что ты пытаешься внушить сама себе, подобные выходки просто так не сходят с рук. Эти парни никогда не будут уважать тебя.
Сначала Лана широко раскрыла глаза, а потом ухмыльнулась.
— Миз Уэсли — миз Совершенство! — процедила она язвительно и снисходительно. — Хочешь, чтобы тебя уважали? Вперед! Можешь пытаться удержать его сколько угодно. Молись, чтобы мой двоюродный братец подарил тебе кольцо. Надеюсь, у тебя хватит терпения.
— Я никого не держу, а потому получу кольцо от Дункана. — Уэсли старалась сохранять невозмутимость. — Я решила никогда не быть игрушкой в руках мужчин. Я не сплю с теми, кого не люблю.
— И в этом твоя проблема. Ты не спишь с мужчинами, которых не любишь. Не пьешь. Не куришь. Все время проводишь в церкви. На занятиях всегда первая тянешь руку. Всегда лижешь задницу преподавателям. Хочешь воспитывать детей из бедных кварталов. Собираешься участвовать в марафоне. Знаешь, кто ты? Ты карикатура. Не важно, что ты делаешь или будешь делать, тебе никогда не стать лучшей и совершенной. Тебе почти тридцать, и эту простую истину ты до сих пор не усвоила! Даже не пытайся читать мне нотации. Ты готова наизнанку вывернуться, чтобы стать такой, как я. Спустись наконец на грешную землю!
Уэсли с гордым и невозмутимым видом промаршировала в комнату и хлопнула дверью.
«С какой стати я должна выслушивать весь этот бред избалованной, невоспитанной шлюхи?» — кипятилась она и тут же попросила у Господа прощения за такие слова.
Девушка мерила шагами комнату вне себя от ярости: «Как она смеет сидеть на моем диване и еще обзывать меня? Как это гнусно и подло! Я ей сейчас скажу все, что думаю». Уэсли чувствовала, что проиграла.
Она распахнула дверь. Лана как раз собиралась уходить.
— Послушай, кто давал тебе право так со мной разговаривать?! Ты собственными руками разрушаешь свою жизнь и еще умудрилась сделать так, что от тебя отвернулась вся группа, не прошло и года. Друзей не осталось. Я единственный человек, который еще согласен с тобой разговаривать.
— Единственный человек, который еще согласен со мной разговаривать?! — Голос Ланы сломался от ярости, ее лицо перекосилось. Она перешла на презрительный шепот: — Кем ты себя вообразила, Уэсли? Всё, что ты делала; все места, где побывала; все, с кем ты познакомилась, — это только благодаря мне. Ты привязалась ко мне, как приблудная собачонка. Только и ждешь, как бы пиявкой присосаться к моим друзьям, семье, примерить на себя мой образ жизни. Если бы не я, ты так и сидела бы каждый вечер в этой грязной дыре, молилась и зубрила конспекты. Ты ничем не лучше меня. Ты не моего круга. Ты просто ничтожество, которое возомнило, будто, встречаясь с моим двоюродным братом, получит пропуск в светлое будущее. Ты и вправду думаешь, что Дункан запал на твою ямайскую задницу? — Лана улыбнулась и резким движением откинула волосы, а затем взяла сумочку и прошествовала к двери. — Вот увидишь. Ему на тебя наплевать, ты не его поля ягода! Не забывай свое место, Уэсли. Все помнят. — Она снова ядовито улыбнулась, еще раз поправила волосы и вышла, не закрыв за собой дверь.
Уэсли так и осталась с открытым ртом. Ошарашенная, она стояла, уставившись на распахнутую дверь; ее всю трясло от ярости и унижения. Такого от Ланы она не ожидала.
«Так вот что она думала обо мне все это время! А я-то считала нас подругами».
Уэсли чувствовала, как подступают слезы. Она была вне себя от злости. Одна ее часть хотела броситься вслед за Ланой и скинуть ее в шахту лифта. Другая — просто плакать.
«Как Лана могла сказать такое? Все это время она думала, что я хочу присосаться к ней, ее друзьям, войти в их круг и стать одной из них? Мне даже не нравятся эти люди», — доказывала она сама себе.
Она позвонила на работу Дункану, но ему было не до разговоров. Поэтому она набрала номер Шерри:
— Мне так больно, Шерри. Почему она дружила со мной, если так плохо обо мне думала все это время?
— Уэс, не принимай на свой счет. Судя по тому, что ты рассказала, ей сейчас очень нелегко. Люди, бросающиеся подобными словами, глубоко несчастны. Это не твоя проблема. Послушай, ведь это не ты спишь с каждым встречным и заявляешься на занятия пьяная? Все, что можно сделать, — простить ее.
— Я не могу простить ее после таких слов, Шерри. Я не настолько великодушна.
— Тебе придется найти в себе эти чувства, как только успокоишься. Ты должна объяснить себе: не она говорила все эти вещи. Это что-то внутри ее, то же, что хочет разрушить ее алкоголем и незащищенным сексом. Злись, но не таи злобу. Она будет причинять тебе такую же боль, как и ей, возможно, даже большую.
— Не знаю, Шерри. Мне нужно все обдумать.
— Подумай. И помни: на тебе лежит ответственность — проявить великодушие.
Уэсли считала дни до Рождества. Она не могла дождаться, когда вновь поедет домой и окажется в кругу семьи. Казалось, последние несколько месяцев тянулись годами, и она была счастлива, что они закончились. По крайней мере, когда она вернется в Бостон в январе, все изменится. В лучшую сторону. Дункан покончит с делом Джексона. Лана ей больше не подруга. После той громкой ссоры Уэсли ничего о ней не слышала и даже не пыталась объясниться.
