III
Присутствующее тело
Камень – это лоб, где стонут сонмы сновидений,без змеиных вод, без льдистых мрачных кипарисов.Камень – как спина, что носит вечным грузом время,и деревья слез, и ленты млечные созвездий.
Серые дожди сбегают торопливо к рекам,изрешеченные руки нежно поднимая,чтоб дорогой не поймал их камень распростертый,не сломал их членов хрупких, не впитал их крови!
Камень жадно собирает семена и капли,ласточек костяк летучий и скелеты волчьи;он не даст певучих звуков, пламени, кристаллов,он дает одни арены, серые арены.
Благородный наш Игнасьо распростерт на камне.Он скончался. Что с ним стало? На лицо взгляните:словно смерть его натерла бледно-желтой серой,голова его темнеет, как у минотавра.
Он скончался. Дождь проникнул в рот его открытый.Вылетел из сжатых легких воздух, как безумный,а любовь его, питаясь снежными слезами,греется в лазури горной отдаленных пастбищ.
Что там шепчут? Здесь почило тленье и безмолвье,перед нами только тело в тяжком испаренье.Прежде в этой четкой форме соловьи звучали,а теперь она покрыта синью дыр бездонных.
Кто наморщил саван? Лживы все слова и речи,здесь, в углу, никто не плачет, не заводит песни,шпорами коня не колет и змеи не гонит.Я хочу увидеть взглядом широко открытымпред собою это тело, только не в покое.
Я хочу людей увидеть с голосом, как трубы,укрощающих уздою лошадей и реки;я хочу людей увидеть с костяком звенящими с певучим ртом, где солнце искрится кремнями.
Здесь хочу я их увидеть. Перед этим камнем.Перед этим торсом бледным с тросом перебитым.Я хочу, чтоб эти люди указали выходдля Игнасьо-паладина, связанного смертью.
Пусть укажут эти люди плач такой широкий,чтоб он тек в туманах нежных светлою рекою,чтоб без бычьего пыхтенья яростно-двойногопо реке той плыл Игнасьо охладелым телом.
Чтоб река та затерялась на арене круглой,на луне, что притворилась светлым, кротким агнцем;чтоб река исчезла в ночи рыбьего безмолвья,затерялась в белой чаще дымов отвердевших.
Нет, лица его платками вы не закрывайте,чтобы не привык он к смерти, в нем самом сокрытой.Спи, Игнасьо, и не чувствуй жаркого мычанья.Мчись, лети, покойся с миром. Так умрет и море.
IV
Отсутствующая душа
Ты чужд быку, смоковнице, и коням,и муравьям у твоего порога.Тебя не знает вечер и ребенок, —ушел ты навсегда, навеки умер.
Ты чужд хребту иссеченному камня,атласу черному, в котором тлеешь.Ты чужд своим немым воспоминаньям, —ушел ты навсегда, навеки умер.
Придет к нам осень с гроздьями тумана,улитками и снежными горами.Никто в твой взор не взглянет светлым взором, —ушел ты навсегда, навеки умер.
Да, потому что ты навеки умер,как мертвые, оставившие землю,как мертвые, которых забываютсредь кучи мусора и псов издохших.
Пусть чужд ты всем. Тебя я воспеваю.Я сохраню твой мужественный облик,и зрелость опыта, и жадность к смерти,вкус терпкий губ твоих и привкус грустив веселой смелости твоих порывов.
Родится ли когда иль не родитсяс судьбой такою бурной андалузец?О красоте твоей пою со стоном,и грустно шелестит в оливах ветер.
Шесть стихотворений по-галисийски
Мадригал городу Сантьяго
Перевод Ф. Кельина
Дождик идет в Сантьяго,сердце любовью полно́.Белой камелией в небесветится солнца пятно.
Дождик идет в Сантьяго:ночи такие темны.Трав серебро и грезылик закрывают луны.
Видишь, на камни улицпадает тонкий хрусталь.Видишь, как шлет тебе морес ветром и мглу и печаль.
Шлет их тебе твое море,солнцем Сантьяго забыт;только с утра в моем сердцекапля дождя звенит.
Романс о Богородице морской ладьи
Перевод Б. Дубина
Я пою, поюмаленькую Девуи ее ладью!
На маленькой Приснодевесеребряная корона.Упряжка быков четверкойступает перед Мадонной.
Дожди голубей стеклянныхпогнали по горным скатам,и оборотни тумановпроулком бредут горбатым.
Да будет Твой свет над нами,в глазах у коров сияя!Возьми с пелены могильнойцветов для плаща, Святая!
Уже повело багрянцемверхи галисийских взгорий.И смотрит Мария, смотритс родного порога в море.
Я пою, поюмаленькую Девуи ее ладью!
Песня о мальчике-рассыльном
Перевод Н. Ванханен
Где шумит Буэнос-Айреснад большой рекой Ла-Платой,влажным ртом в волынку дуетветер северный крылатый.Бедный наш Рамон Сисмундив толкотне и шумной давкепо проспекту Эсмеральдавесь в пыли идет из лавки.Вдоль по улицам веселымгалисийцы бродят с грустью,вспоминая дальний береги реки нездешней устье.Бедный наш Рамон Сисмундимуиньейру слышит в плеске,
семь быков печально-лунныхловит память в перелеске.Он вдоль берега проходит,где, безмолвием объяты,бьются ивы, бьются конио стекло реки Ла-Платы.Он не слышит, как волынкаплачет жалобно и странно,и крылатых губ не видитмузыканта-великана.Бедный наш Рамон Сисмунди!Перед ним река Ла-Платада стена вечерней пыли,уплывающей куда-то.
Ноктюрн мертвого ребенка
Перевод Н. Ванханен
Пускай нас в молчанье проводит тоскатуда, где ребенка уносит река.
Воздушной дорогой помчимся скорей,покуда река не достигла морей!
Здесь билось и плакало сердце живоеи пахла трава и сосновая хвоя.
Здесь лунные пряди дождями излилисьи гору одели в сиреневый ирис.
Качаясь под ветром, у горького ртакамелией мрака цвела чернота.
Покиньте поля и спешите за мнойтуда, где ребенка уносит волной!
Покиньте долины и склоны нагорий,глядите, река устремляется в море!
Туда, где туманы встают перед нами,где ходят валы упряжными волами.
Как гулко деревья среди тишиныударили в бубен зеленой луны!
Помедлим над телом печальной гурьбой,пока на него не нахлынул прибой!
Колыбельная над покойной Росалией де Кастро
Перевод Б. Дубина
Поднимайся, пора, дорогая,трубит кочет, зарю выкликая!Поднимайся, родная, пора,как быки, замычали ветра!
Пахать наступило времяв Сантьяго и Вифлееме.
И, от Вифлеема отчалив,архангелы правят в печалисеребряной лодкой морскоюсо всей галисийскою скорбью.
Со скорбью Галисии, сникшейтравою, тебя схоронившей,травой, изошедшей росоюнад черной твоею косою,косою, бегущей к низовьям,где облаку море гнездовьем.
Поднимайся, пора, дорогая,трубит кочет, зарю выкликая!Поднимайся, родная, пора,как быки, замычали ветра!
Пляшет луна в Сантьяго
Перевод Н. Ванханен
Бледный юноша влюбленныйбродит между облаками?
Нет, луна, луна танцуетнад застывшими телами.
Проплывают в небе тени,мчатся волки за тенями?
То луна, как прежде, пляшетнад застывшими телами.
Может, бьют копытом кониу ворот, омытых снами?
Нет! Луна, луна танцуетнад застывшими телами!
Кто сквозь облачные стекласмотрит мутными глазами?
То луна, луна, и только,над застывшими телами.
Смерть меня на небо манитзолотистыми цветами?
Нет, луна, луна танцуетнад застывшими телами!
Ай, дитя, под ветром ночипобледнели щеки сами!
Нет, не ветер – лунный отсветнад застывшими телами.
То быки мычат протяжногорестными голосами?
Нет, луна, луна, и только,над застывшими телами.
То луна в венке колючем,то луна, луна векамивсе танцует и танцуетнад застывшими телами!
Диван Тамарита
А. Гелескула
Газеллы
Газелла о нежданной любви
Не разгадал никто еще, как сладкодурманит это миртовое лоно.Не знал никто, что белыми зубамиптенца любви ты мучишь затаенно.
Смотрели сны персидские лошадкина лунном камне век твоих атласных,когда тебя, соперницу метели,четыре ночи обвивал я в ласках.
Как семена прозрачные, взлеталинад гипсовым жасмином эти веки.Искал я в сердце мраморные буквы,чтобы из них сложить тебе – навеки,
навеки: сад тоски моей предсмертной,твой силуэт, навек неразличимый,и кровь твоя, пригубленная мною,и губы твои в час моей кончины.
Газелла о пугающей близости
