Поглядел в его разом протрезвевшие глаза, усмехнулся горько:
— Всё хуже, чем кажется, Федя. Наш Лев всего лишь поступил на большевистскую службу, честно и открыто. Он даже может сказать, что работает ради России, пусть и советской. В отличие от нас с тобой. Но он никого не предавал…
— Кроме Родины, — резко перебил фон Липпе-Липский. — Нашей Родины, Родион!
Налил шнапса, поднес к самому носу, поморщился.
— Гадость! И водка у них гадкая, и бабы, и песни… Знаешь, я честно пытался стать немцем. Предки, родственники, то да сё… Ни хрена, Родя! Я — русский и русским сдохну. Только России уже нет! И не будет, ни завтрашней, ни послезавтрашней. Мы с тобой жили в Империи, где все — русские. Я — остзеец, ты — малоросс, Лёва — выкрест. Русские, понимаешь? Империя погибла. Сталин, человек неглупый, пытается ее восстановить, но у него ничего не выйдет. У меня есть целая теория на этот счет…
Поймал мой взгляд, улыбнулся. Залпом опрокинул рюмку.
— Какой немец-перец без теории, правда? Не буду, Родион, скажу о сугубой практике. Родины уже нет, но наша война не кончилась. Так?
— Так! — выдохнул я. — Не кончилась! И никогда не кончится.
— Биться в железный кордон… Хорошо сказано, да. Но это не метод. Родион, я хорошо знаю, чем ты занимаешься. Служба у меня такая, ja. Так вот, ты ошибаешься. Нельзя платить лучшими жизнями только за право умереть дома. Умирать должны большевики, и не по одиночке, а скопом. Не око за око, а тысяча, десять тысяч голов за одного нашего. И я это увижу, Родя! Я оплачу счета. За всех — расстрелянных, замученных, изгнанных. За нашу погибшую Родину! И если для этого нужно будет вызвать Дьявола — я его вызову. Понял? Родион, я тебя спрашиваю: ты понял?
Я встал, одернул пиджак.
— Нет, Липа. Не понял.
Часть третья
Общий план. Эль-Джадира.
Февраль 1945 года.
Ричард Грай осторожно дотронулся до оконной рамы, поглядел на пальцы. И здесь пыль! Можно не пытаться, форточку — и ту заколотили. Лучше уж решетка, но со свежим ветром! Сейчас как раз дует харматан…
Он вернулся к столу, где лежали папиросы, достал очередную, привычно смял мундштук гармошкой. Закуривать не спешил, в комнате и так было душно. Вспомнился хитрый грек Деметриос с его всегдашним портфелем. Сейчас бы сюда одну из его игр! Кинул кубик, передвинул «лису», съел очередного «гуся». Потом еще раз, еще…
Игру из древнего города Ура бывший штабс-капитан подарил своему соседу и даже сыграл с адмиралом несколько партий. Один раз выиграл, но так до конца и не понял мудреных правил. Еще одна коробка досталась &, но та играть не захотела, даже не открыла, дабы полюбопытствовать. Однако когда паковали вещи, и он предложил оставить игру здесь, в Эль-Джадире, &, внезапно разозлившись, прижала коробку к груди, оскалилась…
Так и не закурив, Ричард Грай осторожно присел к столу, пытаясь не испачкаться. На пыльной столешнице вполне можно было играть в крестики-нолики, но у него не было даже спички. Стул все же пришлось развернуть, чтобы не погубить плащ. Теперь дверь оказалась за спиной, окно справа, прямо перед глазами — поломанный стул. Смотреть было не на что, оставалось лишь ждать обещанный кофе.
Чтобы отвлечься, он вновь вспомнил сегодняшнюю поездку, вывеску «Quatre saison», запах скверной кухни. Пока магазин работал, Ричард Грай не чувствовал себя одиноким в этом серо-черном мире. Некто невидимый постоянно был рядом. С очередной партией товара появлялись новые «сонные» гравюры, приходили книжки, журналы с «ноосферными» статьями. А в начале 1939-го он глазам своим не поверил, увидев новинку — затемненный стеклянный экран с девятью спрятанными сзади лампочками. Кто-то очень остроумно попытался заменить компьютерный монитор. Девять мигающих огоньков — азбука Белимова, сочетания цифр в виде световых сигналов. К экрану прилагалось несколько патефонных пластинок и огромные тяжелые наушники. N-контакты, методика Монро, основанная на использовании бинауральных ритмов. В его собственном ответвлении Мультиверса о ней узнают только в начале 1960-х.
Да, этот «некто» был рядом. Ричард Грай честно пытался его найти, писал письма, расспрашивал всех, кто имел отношение к странному магазину. Не получилось, невидимка не захотел выходить на свет. А потом закрылся и магазин. Бывший штабс-капитан был тогда в отъезде, когда же вернулся, след уже простыл.
Мудреное устройство с девятью лампочками спрятано в Касабланке. Остались гравюры — целая стопка. Ричард Грай покупал их скопом, но использовал крайне редко. Как ни крути, а «сонные файлы» — баловство, шутка гения. Великий Джеймс Грант надеялся через «платформы» в Гипносфере, загадочной вселенной сна, достичь невозможного — Бессмертия. Бессмертия нет, остались лишь картинки, простенький аттракцион для хорошего утреннего настроения.
Он еще раз мысленно перебрал черно-белые гравюры, исполненные в сложной технике «сухой иглы». Стоили они дорого, и Ричард Грай был по сути единственным покупателем. Больше всего запросили в последний раз, чуть ли не втрое. Продавец уверял, что «картинки» непростые, особенные. Бывший штабс-капитан заплатил, но даже не успел рассмотреть покупку.
«Особенных» он купил три или четыре. Гравюры лежали там же, в общей стопке, где-то ближе к середине…
Ричард Грай, щелкнув зажигалкой, прикурил, неодобрительно покосившись на полную свежих окурков чернильницу — и услышал шаги, близко, уже возле самой двери. Вспомнив об обещанном кофе, хотел встать, но в последний миг сообразил, что идут как минимум двое — конвой для единственной чашки явно избыточный.
Не встал и с места не двинулся, даже когда дверь открылась.
— Быстрее! Быстрее, я сказал!..
Знакомый усатый «ажан», обежав вокруг стула, в мгновение ока переставил многострадальную чернильницу на подоконник, выхватил из-за спины сложенную вчетверо скатерть. Вытирать стол не стал, так и постелил поверх пыли. За этим должен был последовать обещанный кофе, но на скатерти оказались две рюмки тяжелого хрусталя и бутылка. «Martell» 1940 года. Недурственно…
— Можете идти!
Когда дверь за усачом закрылась, Ричард Грай встал. Поворачиваться не спешил, сделал затяжку, другую.
— Рич! Откуда у тебя эта шляпа? Ты прежде никогда такие не носил!..
Обернулся.
— …Но это все-таки ты. Весьма удачно, не придется уносить коньяк обратно. Да! И вообще, ты появился очень вовремя, даже не представляешь, насколько!
Бывший штабс-капитан с трудом расцепил губы. Здороваться не хотелось, но он все-таки себя заставил.
— Привет, Даниэль!
Комиссар полиции Даниэль Прюдом, дернув усиками, расплылся в улыбке.
— Неужели ты не рад? А я с самой ночи, когда меня к телефону выдернули, предвкушаю. Коньяк я именно на подобный случай держал. Да-да! Сколько раз хотел соблазниться, но каждый раз говорил себе: нет, появится друг Рич, тогда вместе и выпьем!..
Ричард Грай, равнодушно кивнув, скользнул взглядом по новенькой, с иголочки, светлой форме. Портной очень старался, но спрятать изрядно выросшее комиссарское брюшко все-таки не удалось. А вот и медаль Сопротивления, Лотарингский крест на светлой бронзе.
Прюдом, кажется, понял — хмыкнул, а затем, не утерпев, коснулся пальцами награды.
— Представь себе! Месяц назад удостоился. Да! Скромничать не буду, рассчитывал на большее. Не кривись, Рич, не так уж много офицеров полиции помогали де Голлю. Это мне нужно обижаться. Тебя, весьма сомнительного русского турка, наградили раньше, и, между прочим, без всяких напоминаний… Ладно, не будем тратить времени зря!
Взяв со стола бутылку, ловко свинтил пробку, поднес к самому носу, дернул ноздрями.
— Что бы мы делали без контрабандистов, правда? Между прочим, Рич, я купил оба твоих катера. Да! Но бухту присмотрел другую, чуть подальше, зато к самому берегу можно подойти… Эй, Рич! Не грусти, не время!
Коньяк был уже в рюмках. Комиссар кивнул, поднял свою и внезапно стал серьезным.
— Знаешь, когда тебя похоронили и некролог напечатали, в «Старой цитадели» решили поминки устроить. Тебе бы понравилось. Да-да! Коньяк за счет заведения, желающим — русская водка. Твою любимую музыку играли, из Касабланки какого-то певца привезли. А я целую речь сказал. И знаешь, какую? Что хорошим человеком был мой друг Ричард Грай. Таким и остался, потому что я его смерть не видел. Да! И мы все не видели, поэтому и не будем раньше времени его хоронить. А потом взял со стола эту бутылку, чтобы вместе с тобой выпить. Да-да-да! На этикетке ресторанный штамп, можешь взглянуть. Или так поверишь?
Хлебнул коньяка, втянул воздух сквозь сжатые зубы, посмотрел выжидающе. Бывший штабс-капитан спешить с ответом не стал. Выпил до дна, поставил пустую рюмку прямо в центр скатерти.
— Верю, Даниэль. Отчего бы не сказать? В любом случае ты в выигрыше. Кстати, мне нужно продлить визу, разрешение на оружие и получить от тебя один франк. Это не слишком много?
