Пока он говорил, Глушецкий внимательно рассматривал его. Перед ним стоял матрос с рябоватым скуластым лицом. Темные с блеском глаза тяжелые, как картечины.
«Да, этому парню не в комендантском взводе служить», — подумал он.
— Хорошо, Трофим Логунов, — сказал с еле заметной улыбкой Глушецкий. — Мне все ясно. Передо мной матрос не очень дисциплинированный, но желающий воевать по-настоящему. Я возьму вас при условии, если вы дадите слово не нарушать дисциплину.
— Да я… — вырвалось у Логунова.
— Помолчите, когда говорит командир.
— Виноват, — смутился матрос.
— При первом же нарушении дисциплины отчислю. В бою — ни шага назад. За трусость в разведке выгоняем с позором. Устраивают такие условия?
— Конечно, товарищ лейтенант! — воскликнул Логунов, — Даю слово.
После некоторого размышления Глушецкий сказал:
— Поднимитесь на чердак, найдите главстаршину Семененко и доложите ему, что прибыли для прохождения службы.
В свой взвод можете не возвращаться. Утром доложу командиру бригады. Можете идти.
— Вот спасибо, товарищ лейтенант, — голос у Логунова дрогнул. — Уж раз вы поверили мне, то докажу, каков Трофим Логунов.
После его ухода Глушецкий повернулся к Уральцеву:
— Какой парень!
— С огнем, — отозвался Уральцев. — Это не Лев Зайцев.
— А может, отчислим Зайцева? — задумался Глушецкий. — Подведет — и пятно на роту.
— Нет уж, давай оставим, — не согласился Уральцев. — Мы обязаны воспитывать хороших воинов. Они не появляются на свет божий в готовом виде… Давай, однако, чай пить.
3
— Садись. Докладывай.
Полковник Громов набил табаком трубку и вопросительно посмотрел на Глушецкого. Немного робея от его сердитого вида, лейтенант начал рассказывать. Несколько раз он пытался встать, чувствуя, что должен докладывать стоя, но полковник каждый раз усаживал его в кресло.
— Рискованно выходить на передний край с такими людьми. Я прошу их откомандировать, — заключил Глушецкий, стараясь прочесть на суровом лице полковника впечатление от доклада.
Но полковник ничем не выдал своих мыслей. Положив трубку на стол, он принялся искать в карманах спички и, не найдя их, чертыхнулся.
Глушецкий вынул голубую зажигалку в форме яйца и подал полковнику. Полковник разжег трубку и стал рассматривать зажигалку.
— Красивая. Трофейная? Умеют, черти, делать. — И с неожиданным смущением взглянул на лейтенанта: — Подарите. А я вам тоже чего-нибудь. Хотя бы вот этот планшет? Возьмите.
С неловким видом Глушецкий принял подарок. Отказаться не рискнул, боясь обидеть полковника, да и планшет ему понравился. В зажигалках же он не нуждался, у разведчиков этого добра было всегда вдоволь.
— Сынишка у меня, — на лице полковника появилась застенчивая улыбка, — в следующую зиму в школу пойдет. Шустрый мальчуган. А игрушек у него нет и купить негде. Это голубое яйцо отнесу ему.
Глушецкий вспомнил, что в Севастополе погиб старший сын полковника. Он командовал стрелковым взводом.
Полковник опустил зажигалку в карман, и его лицо опять стало суровым. Он встал, подошел к двери и, приоткрыв ее, крикнул басом:
— Начальника четвертой части — ко мне!
Через минуту на пороге вырос невысокий, с выхоленным белым лицом капитан. Первое, что бросилось при взгляде на него, были хромовые сапоги, начищенные до зеркального блеска, а затем новенький пояс с портупеей. На лице его выделялся нос — длинный и чуть свернутый набок. Ноздри время от времени шевелились. Казалось, что он принюхивается. Полковник встретил его стоя посредине комнаты. Когда капитан приблизился к нему и щелкнул каблуками, полковник топнул ногой и загремел.
— Халтурить в моей бригаде! Где вы работали до этого, черт вас побери, и как вы оказались в моей бригаде? Кто вам звание присваивал?
На лице капитана отразилось недоумение.
— Я не понимаю, товарищ полковник, — ровным, по-штабному отработанным голосом произнес он.
— Он не понимает! Вам все равно, кого зачислять в артиллерию, кого в обоз, кого в разведку! Отсчитал нужное количество людей — и все, шагом марш! Легко и спокойно! Так делали?
— В основном так, товарищ полковник. Народу прибыло много, а время у нас ограничено. Мне думается, что солдату все равно, где служить.
Полковник круто повернулся и шагнул к столу.
— Барин! — процедил он сквозь зубы. — Объявляю вам, капитан Игнатюк, строгий выговор. Еще один подобный случай — и будете командовать взводом. В роту пошлю на воспитание. Идите!
Игнатюк пытался что-то сказать, но Громов так рявкнул: «Молчать!», что тот пулей вылетел из кабинета. Повернувшись к Глушецкому, полковник отрывисто бросил:
— Сами подбирайте людей. В батальоны идите. А тех направите в распоряжение этого капитана…
Глушецкий вышел из штаба в приподнятом настроении.
Проходя мимо большого серого здания, он увидел одного солдата, отбивающегося от патрулей. Солдат кричал:
— Не возьмешь! Пошли вон! Иначе разозлюсь окончательно!
И вдруг солдат наклонился, затем резко выпрямился, перекинул через голову патрульного, сбил с ног другого, а третьего так толкнул, что тот отлетел на несколько шагов.
«Ловкач», — с невольным восхищением подумал Глушецкий.
Солдат бросился бежать. Опомнившиеся патрули припустились за ним.
Добежав до деревянного забора, солдат остановился, оглянулся и быстро перемахнул через забор. Глушецкий заметил, что вскоре открылась калитка, но со двора никто не вышел.
Глушецкий заинтересовался, что последует дальше, и он остановился. Патрули тоже перепрыгнули через забор. А спустя некоторое время в калитке показался солдат. Он прикрыл калитку и спокойно пошел по улице.
«Хитрец, спрятался за калитку и обманул патрулей», — подумал Глушецкий.
Когда солдат поравнялся, Глушецкий остановил его и строго спросил:
— Кто такой? Почему затеяли драку с патрулями?
Солдат вытянулся, приложил руку к пилотке, но покачнулся.
На лейтенанта пахнуло перегаром водки.
— Вы пьяны, — возмутился Глушецкий.
— Совсем немного, товарищ лейтенант, — довольно весело ответил солдат. — Соображение имею.
— Это и видно. Солдатской честью не дорожите.
— Наоборот, товарищ лейтенант, — возразил солдат, оглядываясь назад. — Разрешите мне идти рядом с вами. Я вам все объясню.
— Без объяснений все ясно.
— Эх, товарищ лейтенант, — вдруг вздохнул солдат. — Отправляйте на губу.
И было в его вздохе столько невысказанной горечи, что Глушецкий смягчился и внимательно посмотрел на него. Перед ним стоял пожилой человек. Из-под грязной пилотки выбивались черные с проседью волосы. Темное лицо с крупным носом все было изрезано сетками морщин. Но черные глаза под густыми бровями были по-юношески блестящими. И этот пожилой солдат справился с тремя молодыми здоровенными парнями! Удивительно!
— Послушайте, — сказал Глушецкий. — В вашем возрасте допускать такие поступки… более чем предосудительно. В каком подразделении служите, как фамилия?
— Сорок с лишним лет меня величают Иосифом Коганом, — вздохнул солдат.
— Бросьте, — нахмурился Глушецкий, сразу вспомнив поэму Багрицкого «Дума про Опанаса». — Не присваивайте чужих имен.
— Честное слово! — изумляясь, что ему не верят, воскликнул солдат. — Вот моя солдатская книжка.
Убедившись, что солдат не врет, Глушецкий невольно улыбнулся:
— Бывают же такие совпадения…
— А в чем дело, товарищ лейтенант? — продолжая изумляться, спросил солдат. — Моя фамилия вам кажется подозрительной?
— Вспомнил другого Иосифа Когана, — произнес Глушецкий. — Только он был не такой.
— В этом нет ничего удивительного, — согласился солдат, успокаиваясь. — У нас в Одессе Иосифов Коганов, как в Москве Иванов Петровых.
— Что вас заставило напиться и буянить?
Солдат вздохнул.
— С горя, товарищ лейтенант. Злая обида душит меня. Кем, думаете, меня назначили? Увидел меня капитан и говорит: «Вот и кладовщик есть». Я было начал отказываться, а мне заявляют: «Что мы, не видим, что ты природный кладовщик? Больше ты ни на что не способен». Каково? Меня вся Одесса знает, я мясником работал, в гражданскую войну с шашкой и винтовкой против беляков и немцев дрался. Оскорбление! Вот я с горя и хлебнул. А тут эти патрули подвернулись, увольнительную требуют. А зачем кладовщику увольнительная? Разозлился и обозвал их. Ну и началось…
Они подошли к дому, в котором жили разведчики. У дверей стояли Гучков и Гриднев. Лейтенант повернулся к Когану и сказал:
— Идите в свое подразделение, — и пошел в дом.
Солдат посмотрел ему вслед и собрался уже повернуться, как его окликнул Гриднев. Солдат подошел.
