Не было рынка, реализации, не было и зрителя. „Время печали…“ не делался для зрителей, задачи такой не ставилось, потому что и зрителей-то не было.
Хватало желания создать еще один мир, с какими-то нашими мифами, позаниматься тем, что интересно. Все три фильма, которые я снял, они про это. Меня интересовала российско-советская мифология, система образов, знаков, символов, кино вообще мифотворчество, мифы для него материал очень органичный, хотелось с этим поиграть.
И даже в четвертом фильме, который неигровой, „Русская идея“, интересовало именно это пространство».
Фильм, что называется, приняли неоднозначно. Впрочем, однозначного отношения к себе Сельянов не знал. Для части коллег он был слишком чужд, зажат, сдержан, для других – провинциален, для третьих – мудрен. Но и те, кто однозначно его поддерживал, восхищались, ценили, почувствовали, что с этим фильмом что-то не то.
Критик Наталья Сиривля писала после премьеры «Времени печали…» в журнале «Искусство кино»: «С одной стороны, здесь явлена и явственна мощная художественная энергетика, бесстрашная честность авторского намерения и воля сближения с болевыми центрами современного самосознания. С другой же стороны, очевидна несостоятельность попытки выстроить целое: фильм распадается на неравноценные фрагменты, сюжетные линии не срастаются, энергия гаснет к финалу. По сути, это можно считать поражением одного из самых талантливых и амбициозных авторов, пришедших в кино на рубеже 1980-1990-х годов. Однако если это и поражение, то поражение героическое, донкихотское, вызывающее большее уважение, нежели иные общепризнанные удачи. С замечательным упорством Сельянов продолжает идти против течения, пытаясь собрать разрушенный, распавшийся образ мира».
Фильм участвовал в конкурсе «Кинотавра» 1995 года. Тогда победил Рогожкин с «Особенностями национальной охоты», а фаворитом фестивальной публики стал «Мусульманин» Хотиненко, которому достались и актерские призы. Сельянов получил приз за режиссуру. Именно эти три фильма называли самыми яркими в том году, о них говорили, но никому, в том числе самому Сельянову, в голову прийти не могло, что это будет его последний игровой фильм.
Впоследствии причины своего ухода из кино он объясняет по-разному. В том числе и вот так: «Как известно, на кино мода меняется, и то, чего я хотел тогда, сейчас малоактуально. Не то чтобы тогда это было сильно актуально, но внутри какого-то комьюнити и, главное, внутри меня – было. Я, собственно, и перестал снимать как режиссер, потому что понял, что эта моя попытка снимать метафорическое кино не очень удалась: не то моих мозгов не хватало, не то инструментарий кино все-таки другой. Я, возможно, боролся с ветряными мельницами в своем режиссерском творчестве, поэтому и перестал этим заниматься». Впрочем, его соавтор Михаил Коновальчук, с которым они больше никогда вместе не работали, предложил свое объяснение: «Мне кажется, он перерос режиссуру, ему тесно в одном фильме. Он сейчас – это как раз те, кто у него снимает, пишет сценарии.
Студии нужен уход
В 1997 году, т. е. спустя два года после выхода фильма «Время печали…» Сельянов полностью погружен в продюсерскую деятельность. И занят развитием бизнеса, который, уже очевидно, съедает все время и силы. В интервью все той же Ольге Шервуд он подводит итог этих двух лет и объясняет, хотя и не прямо, почему сам не снимает:
«Мы долго занимались только моим проектом, пытались запустить фильм. Это не получалось год, другой. Было такое время невнятное для нас, конец 1994-го был упущен, и в этот момент я понял, что заниматься одной картиной неправильно. Этот инструмент, студия – а это важный инструмент для создания фильма, такой же важный, как камера, – нуждается в уходе. Иначе ржавеет и рассыпается. Дело не только в деньгах, студия должна быть в работе… Это был момент изменения философии существования студии».
Важное признание. Действительно, если прежде, называя себя общим словом «кинематографист», Сельянов в основном позиционировал себя как режиссер, а уж потом продюсер, то с 1995 года он уже мыслит прежде всего как продюсер, эти задачи кажутся ему более интересными, или, может быть вернее, – более необходимыми. Хотя, как он говорит, «продюсерская деятельность – очень хорошая и интересная. Но режиссура фильма – она лучше, слаще».
«Когда я снимал „Время печали…“, то не испытывал ни малейшего напряжения, я так жил со школы, со времен любительства – я даже не замечал, что есть еще и студия. Она абсолютно не мешала мне снимать кино. В смысле не требовалось дополнительной занятости. Хотя дел было много. А сейчас… То нужно что-то реструктуризировать, то помещения добывать, то нужно, чтобы вот этот уже занимался – этим, а тот – тем, нужно все настраивать. Появляется огромное количество внешних дополнительных связок, например, реализация, то, что называется, жизнь фильма. Живут они все-таки, дай бог им здоровья, долго, нужно следить за их судьбой, нельзя их бросать. Все становится более основательно, системно. Нельзя уже реагировать спонтанно, слишком их много, этих событий.
Я думаю, что не будет больших сложностей, если я сейчас возьму и запущусь с собственным фильмом. Нормально все будет на самом деле. Но я уже об этом – думаю; а раньше мне и в голову об этом размышлять не приходило».
Последний фильм, в титрах которого фамилия Сельянова стоит напротив слова режиссер – монтажная «Русская идея», снятая в 1995 году компаниями «СТВ» и «ТРИТЭ».
«Этот проект был инициирован британским Институтом кино, там придумали, чтобы известные режиссеры разных стран сняли фильм про кинематограф к 100-летию кино, все равно про что, про что хотят. Не предоставляли никакого финансирования, просто ездили везде и агитировали за это. И к нам в Госкино приехали. В Америке за это взялся Скорсезе, во Франции Годар, у нас предложили Михалкову, он сразу согласился, но потом что-то у него в планах изменилось, и мне позвонил Кирилл Разлогов и спросил, можем ли мы это сделать и с кем. Я предложил Олега Ковалова.
Олег сильно заинтересовался, написал сценарий, а я тем временем решал продюсерские проблемы. Олег – большая умница, и это его пространство, он к этому времени уже сделал несколько монтажных фильмов на материале игрового кино. Но потом что-то произошло, уже не помню что именно, и он отстранился.
А я не распоряжался этим проектом, мы выполняли, ну не то чтобы заказ, но что-то вроде этого. Госкино давало деньги. И я стал режиссером поневоле, поскольку уже взял на себя ответственность, и нужно было дело доделать.
С большим интересом я сидел в Госфильмофонде в компании с великими кинорежиссерами – Эйзенштейн, Довженко прежде всего, ну и Пудовкин, Барнет, Медведкин, так что это одна из лучших страниц моей жизни. Это было трипом в пространство немого кино, работа с тем языком, который я очень люблю и который тогда, бесспорно,
