— Как ты думаешь, кто мог хотеть убить Китти Кавано? — спросила я.
Не поворачиваясь, он пожал плечами.
Джейни, предположительно, еще спала в гостевой комнате, а дети, как я подозревала, находились внизу и крушили кухню в поисках завтрака.
Бен достал рубашку, костюм и галстук.
— Не знаю, — ответил он, натягивая брюки. — Пусть об этом полиция беспокоится.
— Ты считаешь, что Стэнли Берджерон раскроет это дело? Он с трудом разобрался в нашей системе сигнализации.
Бен надел рубашку, повязал галстук, посмотрел в зеркало и немного подтянул узел влево.
— Ну, ты тоже.
— Туше, — проворчала я, снова натягивая одеяло. — Когда вернешься?
— Поздно. Извини. У меня встреча в мэрии в Массапека.
— Лучше уж у тебя, чем у меня, — заметила я. — Так у тебя нет никаких версий? Догадок? Ничего, чем ты мог бы со мной поделиться, прежде чем исчезнешь в дебрях Лонг-Айленда?
Бен покачал головой и снял с подбородка кусочек туалетной бумаги, которым заклеил порез во время бритья.
— Ее я совсем не знал, его видел пару раз в поезде.
— Ага, в поезде. Вот это другой разговор. А где он работал?
Бен повернулся ко мне спиной, бросил вчерашнюю рубашку в шкаф, где ее уже поджидала скопившаяся куча одежды. Недели две я все собиралась отнести ее в чистку. Может, три.
— У меня заканчиваются рубашки.
Это замечание было высказано так тихо, что услышать могла только я.
— Заскочу в химчистку сегодня.
Я перегнулась с кровати и сгребла его выходные рубашки в свои объятия, надеясь, что это соблазнительное зрелище заставит Бена задержаться хотя бы на несколько минут.
— Страховой бизнес, — произнес он.
Очко в пользу моего черного шелкового нижнего белья.
— У его отца бизнес по морскому страхованию — корабли, имущество на береговой линии, летние лагеря на озерах. Филипп работал на отца. Я слышал, у него не было особых успехов в расширении бизнеса. Ему нравились бонусы и должность, но сама работа нравилась меньше. Дело отнюдь не процветало.
— Ясно.
Я представила Филиппа в безукоризненно сшитом костюме, появляющимся в офисе после десяти, уходящим на ленч в половине двенадцатого и проводящим вторую половину дня на поле для гольфа.
— Я пошел. — Бен нагнулся и поцеловал меня. — Желаю тебе и детям чудесного дня.
— Пока.
Наш садик «Красная тачка» был сегодня закрыт — кажется, у воспитателей был день повышения квалификации, поэтому я с неохотой рассталась с Джейни, возвращавшейся в город. Потом я накормила детей, помогла им одеться и поехала с ними в парк, где собрались наши мамочки, сбившиеся в кучку под суровым серым небом.
На секунду можно было вообразить, что они играют в детскую игру, когда нужно догадаться, кого на картинке не хватает.
Там была Кэрол Гвиннелл в пончо с бахромой и в серьгах кольцами, и Лекси Хагенхольдт в спортивной одежде из флиса и спандекса с логотипом «Найка», и Сьюки Сазерленд — темно-красная губная помада и кожаные шоферские перчатки — стоявшая у скамейки, где обычно сидела Китти.
Я медленно направилась к ним.
Дамы слушали Мэрибет Коэ. Она излагала версии, которые гуляли по городу. Китти Кавано пала жертвой бандитской разборки. Китти Кавано убили террористы. Китти Кавано задушили лямками от детского рюкзачка и оставили коченеть на кухонном полу.
— А я все-таки думаю, что это были феминисты, — высказала свое мнение Сьюки Сазерленд.
Она опустилась на скамейку и поигрывала своим мобильным телефоном в перерывах между глотками коктейля из спирулины. На ней были шерстяные брюки, спадающие с бедер и открывавшие плоский, прикрытый кашемиром живот. Мягкие кожаные ботиночки и мутоновая курточка разительно контрастировали с моими кроссовками и спортивной кофтой.
— И мне безразлично, что там написано в Конституции. Я считаю, что каждого, кто посылал ей угрозы в Интернете, нужно вычислить и арестовать.
— Вообще-то, это Билль о правах, — заметила я.
В отличие от шепота моего мужа, мой комментарий, произнесенный тихим голосом, могли расслышать все. Кэрол Гвиннелл пододвинулась поближе к Сьюки. Лекси Хагенхольдт изменила позу так, чтобы оказаться ко мне спиной.
— Мы поставили систему охраны, она реагирует на движение, — объявила она.
— А мы сегодня утром установили электронные ворота, — подпела ей Мэрибет Коэ, а потом добавила: — Говорят, Раглинзы наняли телохранителя.
Над тесной группкой мамаш пронесся некий звук, и нужно отметить, что это не было фырканием недоверия. Это был чуть слышный звук, издаваемый женщинами, полезшими в свои узорчатые шелковые пакеты под памперсы для того, чтобы достать оттуда бумагу и ручку или карманный компьютер и записать, где нашли телохранителя и есть ли там еще.
Я вздохнула и сунула руки в карманы. Мамочки встали в кружок, а я, как всегда, осталась извне. Я надеялась, что пробуду королевой не просто на один день, а хотя бы до конца недели, но Сьюки явно узурпировала мое место. Оба канала, и шестой, и десятый, показали интервью с ней в шестичасовом выпуске новостей. Она выдала очень веские и здравые суждения: Китти была доброй, Китти была очень умной, Китти была прекрасной матерью, и какая это ужасная потеря для нас для всех.
Однако я заметила, что она была не настолько убита шоком и печалью, чтобы не забежать в салон Стивена для укладки.
Через десять секунд полдюжины мамаш открыли полдюжины герметизированных коробочек с едой и вынули полдюжины результатов изучения теории здорового питания. Пейтон отщипывал маленькие кусочки соевых стручков, приготовленных на пару. Чарли Гвиннелл жевал овощные пирожки, Тристан и Изольда закусывали девятизерновым хлебом, намазанным соевой ореховой пастой.
Рысью прискакала моя троица и выжидающе уставилась на меня. Я разыграла целый спектакль, роясь в своей большой хозяйственной сумке и делая вид, будто на самом деле я не забыла положить туда все, что надо, а может, рассчитывая, что Фея бутербродов навестила нас ночью.
Все, что я нашла — два леденца от кашля и половинку подтаявшего батончика «Нестле».
— Хм…
— На, — сказала Сьюки, деловито распределяя четвертинки бутербродов. — Я прихватила лишние.
Пока дети ели, я подкатилась к Кэрол Гвиннелл в надежде, что она как единственная мамаша на детской площадке, чей размер тоже зашкаливает за сорок четвертый, может испытывать ко мне родственное влечение.
— Ты знаешь какого-нибудь хорошего адвоката в городе? — постучав ее по плечу, спросила я.
Кэрол закрыла пакетик с нарезанным сладким перцем и протянула бумажную салфетку своему сынишке Чарли.
— Какой специализации?
— Который занимается завещаниями. Когда у нас появились дети, мы с Беном составили завещание. Но теперь… после всех этих событий… я хочу сказать, что не хочу никого пугать, но кое-что мы хотели бы изменить, и думаю, что сейчас, после всех этих событий…
Она кивнула, серьезно глядя на меня бледно-голубыми круглыми глазами.
— Ты слыхала о Кевине Долане? — спросила я, стараясь, чтобы имя друга Филиппа и адвоката няни Лайзы прозвучало небрежно.
— Конечно. — Она посадила своего Чарли на качели. — У него офис в старом викторианском доме на углу Элм и Мэйн-стрит. Он нормальный мужик.
Кэрол облизнула обветренные губы и придвинулась ко мне.
— Сьюки сказала, что ты разговаривала с няней Китти.
Я кивнула.
— И ты говорила с Филом?
— Отнесла ему пирог. Хотела выразить свои соболезнования. — Я решила, что пока не стану углубляться в описание того, как Филипп одновременно хотел выяснить, была ли счастлива его умершая жена, и в то же время искусным маневром направлял меня к своему супружескому ложу.
Браслеты Кэрол позвякивали громче приглушенных голосов наших мамочек, тихо обсуждавших, какой канал лучше рассказывал об убийстве Китти и сколько репортеров звонили к ним домой. Время от времени чей-нибудь голос взмывал вверх:
— Пейтон! Играй там, где я тебя вижу!
— Тейт! Не ешь землю!
— Он к тебе приставал? — прошептала она.
— Кто? Фил? — изобразила я изумление.
Молочная кожа Кэрол вспыхнула, и она облизала губы.
— О нем всякое говорят.
Я вытаращила глаза и перешла на шепот:
— А к тебе приставал когда-нибудь?
Румянец Кэрол стал еще интенсивнее. Она кивнула головой, водя мыском алой балетки по пупырчатому прорезиненному мату под качелями.
— Он ко всем приставал.
Я выразила преувеличенное недоверие.
— И к Лекси? И к Мэрибет?
Кэрол пожала плечами и запустила пальцы в тонкие рыжие волосы.
— Филипп пытался поцеловать меня три года назад на рождественской вечеринке. Но мы стояли под омелой, так что, может быть…
— Ничего себе. Бедная Китти.
