Здрасьте…
9. Дело пахнет керосином
Аркан сплёвывает сквозь зубы и машинально потирает ключицу. Ту самую. Похоже не сломал я её. Исподлобья смотрит на меня и во взгляде его нет ни доброты, ни эмпатии, вообще ничего хорошего. Только неприязнь и злоба.
Цепень же глядит с интересом. То на меня, то на Катю. То на меня, то на Катю. Но останавливает свои наглые глаза на мне. И по роже его расплывается улыбка.
— Ну чё, поел говна? — ухмыляется он.
— Нет, — отвечаю я. — Это ведь ты утверждал, что вкусно. У нас никто пробовать не стал. Так что ешь смело, в этом деле конкуренции у тебя нет.
Глаза у Алика тут же прищуриваются, но он не успевает ничего ни сказать, ни сделать.
— Ты чё, знаешь его? — тихонько спрашивает Аркан.
— Ага… к бабе моей подъезжает. Да он чмошник, в моём классе учится. Фонарь видал? Моя работа.
Я делаю растерянное лицо и начинаю хлопать себя по карманам.
— Ой, Кать, — удивлённо говорю я. — Я кажется в кинотеатре кошелёк выронил. Сбегай, пожалуйста, посмотри…
Катька соображает быстро. Молодца.
— Да, — говорит она, — точно, больше негде…
Она пятится, делает несколько шажков, а потом поворачивается и быстро двигает в сторону, откуда мы только что пришли.
— Эй, Катя! — бросает ей вслед Цеп. — Ты куда? Подожди. Да подожди ты!
— Догони… — тихо, но веско, создавая ощущение абсолютной неотвратимости, говорит Аркан.
Он по-волчьи наклоняет голову вперёд и поочерёдно поворачивает налево и направо, бросая короткие взгляды. От этого голоса и от его хищных животных движений по спине пробегают мурашки, а волосы на затылке будто электризуются. Я внутренне собираюсь. Несколько тренировок с физруком, конечно, уже начали превращать меня в непобедимого бойца, но сегодня вряд ли это мне поможет.
— Чё стоишь? — так же тихо и не глядя на Цепа, роняет Аркан и тот мгновенно подрывается и бросается в погоню за Катей.
Дело пахнет керосином, как говорит дядя Петя из Москвы… Цепень бежит мимо меня, но я успеваю подставить ногу. И всей своей немаленькой тушей он обрушивается на земляную тропинку, вытоптанную в плотном ковре из спорыша и одуванчиков.
Я подаюсь в сторону, чтобы не подставлять Цепню спину и расправляю плечи. Двигаю ими, разминаю. Дело пахнет керосином. Ну, дохтур, давай! Моя тёмная половина не единожды бывала вовлечена в разборки, накатив на грудь пёрла напролом, не обращая на эти самые проломы внимания, и удивляясь по утру их количеству.
Дохтур не привык побеждать, но и пощады просить тоже не привык. Так что, сломить его нельзя, можно только убить. Или вырубить.
Смешно думать, что этот жиган будет меня убивать посреди дня во дворе жилого дома, тут людей полно, вдруг пройдёт кто-нибудь. Я тоже бросаю короткие взгляды по сторонам но, кроме кустов и небольшого прогала в них, ничего не вижу.
Убивать не будет, но вот покалечить может, особенно с помощью этого придурка Цепа. Ладно, хотя бы Катька убежала не стала из себя мученицу делать…
Я ловлю на себе взгляд расчётливых, маслянистых и чуть раскосых глаз. Щёлк. В руке Аркана появляется нож — короткий блик и короткий стальной щелчок. Цеп разражается матерной тирадой.
Наши взгляды с Арканом снова пересекаются, как тогда в дядькином дворе. И снова в голове появляется электрический гул, сначала незаметный, но становящийся всё более явным. Как световой меч. Это тёмный доктор включает его. Ага…
Сердце стучит, как сумасшедшее, а в ушах раздаётся звон, будто у меня не голова, а колокольня, и сейчас в неё забрался сумасшедший звонарь, беспорядочно и сильно дёргающий за верёвки.
Ситуация разгоняется мгновенно. Напряжение становится невероятно высоким, а в пересечении взглядов чуть ли не огонь вспыхивает…
— Убери нож, — хриплю я.
Губы становятся сухими, непослушными и едва шевелятся…
— Убери нож…
В его глазах происходит короткая вспышка, и… руки медленно складывают лезвие, а затем посылают нож в карман. Охренеть! Охренеть! Охренеть! Он второй раз меня слушает и исполняет приказ! Охренеть!
Ладно… Попробуем… Мысль скачет, теряется, разбиваясь о бешеный колокольный звон в голове. Так… Так… А, ну!
— А, ну… — начинаю я, но в этот момент на нашу маленькую полянку, продираясь сквозь заросли, врывается жёлтый «уазик» с синей полосой.
Звенящая и дымящаяся от напряжения зрительная связь рвётся и мы буквально отскакиваем в стороны, будто кто-то перерубил канат, который мы перетягивали. Хлопают дверки, и из машины выпрыгивают Катька, Хаблюк и тот самый лейтёха.
— Так, что это у нас тут происходит? — строго спрашивает лейтенант.
Эх, блин, знал бы, не стал бы заставлять нож убрать. А так просто стоят три человека… Катька подбегает ко мне.
— Ты цел? — тихонько спрашивает она.
Я ничего не отвечаю, только подмигиваю.
— Это он что ли тебя? — недовольно спрашивает Хаблюк, глядя на Цепа.
Цеп понуро осматривает свою белую футболку. Вернее, уже не белую, а пыльно-серую с неприятным тёмно-коричневым пятном на груди.
— А ты прям любишь это дело, да? — киваю я на пятно. — Сладкоежка.
— Чё⁈ — как слон ревёт Цеп. — Ты щас у меня…
— Тихо-тихо! — охлаждает его лейтенант. — Грозный какой. С инспектором хочешь познакомиться? По делам несовершеннолетних.
— Иди домой! — недовольно и, как всегда, с наездом и поднятыми бровями крутого перца, говорит Хаблюк. — Борец-огурец. В порядок себя приведи.
— Расходимся все! — командует лейтёха. — А девушке спасибо за бдительность.
И от меня тоже.
— Давайте-давайте!
Аркан молча, ни на кого не глядя, разворачивается и идёт прочь. Цепень тоже. Он стягивает с себя футболку и плетётся в другую сторону. Он, вообще-то живёт где-то здесь, может быть, прямо вот в этом доме.
— Костров, — подходит ко мне Хаблюк. — Я не пойму, тебе больше всех надо что ли? Ты чё нарываешься? Надоело уже спасать тебя! Ты понял меня? Заканчивай!
Расправив плечи, независимой и гордой поступью он шагает в сторону машины и возвращается на рабочее место
