– Путь прежде цели. Всегда есть несколько путей добиться желаемого. Неудача предпочтительнее победы, добытой нечестным путем. Защита десяти невинных не стоит убийства одного. В итоге все умирают. Для Всемогущего важнее то, как ты жил, а не то, чего ты добился.
– Всемогущий? Значит, рыцари были связаны с религией?
– А что не связано? Был какой-то старый король, который все это придумал. Надиктовал жене книгу, как-то так. Мать ее мне читала. Сияющие формулировали Идеалы из того, что в ней написано.
Каладин пожал плечами и, перейдя к куче жилеток, начал их сортировать. Предполагалось, что он и Тефт проверяют, нет ли дыр или рваных ремней. Через несколько минут седой мостовик к нему присоединился.
– Ты и в самом деле в это веришь? – спросил Каладин, поднимая жилет и дергая за ремни. – В то, что кто-нибудь может следовать таким обетам, в особенности банда светлоглазых?
– Они были не просто светлоглазыми. Они были Сияющими.
– Они были людьми, – парировал Каладин. – Власть имущие всегда изображают нечто вроде добродетели, божественного наставления или какой-нибудь другой причины «защищать» всех нас. Стоит поверить, что Всемогущий дал им то место, которое те занимают, – и уже гораздо легче проглотить все, что светлоглазые с нами делают.
Тефт вывернул жилет наизнанку. Тот прохудился под левым наплечником.
– Я и не верил. А потом… потом я увидел, как ты поглощаешь буресвет, и начал размышлять.
– Сказки и легенды. Мы хотим верить, что когда-то люди были лучше. Это дает надежду на то, что все может снова измениться к лучшему. Но люди не меняются. Сейчас они испорченные. Такими были и раньше.
– Возможно, – согласился Тефт. – Мои родители во все это верили. В Бессмертные слова, Идеалы, Сияющих рыцарей, Всемогущего. Даже в старый воринизм. В общем-то, в особенности в старый воринизм.
– Он привел к Иерократии. Орденам и ревнителям нельзя иметь землю или другую собственность. Это слишком опасно.
Тефт фыркнул:
– Почему? Думаешь, заправляй всем они, было бы хуже, чем со светлоглазыми?
– Ну, тут ты, возможно, прав. – Каладин нахмурился.
Он так долго считал, что Всемогущий его покинул или даже проклял, что было трудно свыкнуться с тем, что, возможно, – как полагала Сил, – все наоборот и он благословен. Да, ему удалось выжить, и, предположительно, он должен испытывать за это благодарность. Но что может быть хуже, чем оказаться наделенным великой силой, но при этом быть слишком слабым, чтобы спасти тех, кого любишь?
Дальнейшие размышления были прерваны Лопеном, который выпрямился в дверях и начал тайком подавать сигналы Каладину и Тефту. К счастью, им больше не нужно было ничего прятать. В общем-то, им и раньше можно было ничего не прятать. Вот только Каладин, который сидел на полу и пялился на сферы как идиот, мог вызвать подозрения. Он отложил жилет и вышел наружу.
Паланкин Хашаль поднесли прямо к бараку Каладина; ее высокий немногословный муж шагал рядом. На нем был кушак того же фиолетового цвета, как и вышивка на манжетах короткого жакета, напоминавшего жилет. Газ по-прежнему не появлялся. Прошла уже неделя, как он исчез. Хашаль и ее муж вместе со своими светлоглазыми адъютантами делали то, что он делал раньше, и не отвечали ни на какие вопросы о мостовом сержанте.
– Клянусь бурей, – прошептал подошедший Тефт, – от этих двоих у меня кожа зудит, как будто я чувствую позади человека с ножом.
По приказу Камня мостовики построились и стали тихонько ждать, словно на смотре. Каладин подошел и встал рядом, Тефт и Лопен – сзади. Носильщики опустили паланкин перед Каладином. Открытый по бокам, с маленьким навесом сверху, тот был всего лишь креслом на платформе. В военных лагерях такими пользовались многие светлоглазые дамы.
Каладин, превозмогая себя, отвесил Хашаль надлежащий поклон и вынудил остальных сделать то же самое. Это был неподходящий момент, чтобы быть наказанными за неповиновение.
– Старшина, ты хорошо выдрессировал свой отряд. – Хашаль рассеянно почесывала щеку рубиново-красным ноготком, держа локоть на подлокотнике. – Они очень… полезны во время вылазок с мостом.
– Спасибо, светлость Хашаль, – сказал Каладин, безуспешно пытаясь избавиться от жесткости и враждебности в голосе. – Вы позволите спросить? Нигде не видно Газа вот уже несколько дней. С ним все в порядке?
– Нет. – (Каладин ждал пояснений, но их не последовало.) – Мой муж принял решение. Твои люди так хороши в вылазках с мостом, что ваш отряд служит образцом для подражания у остальных. Раз так, теперь вы будете на мостовом дежурстве каждый день.
Каладин почувствовал озноб:
– А мародерское дежурство?
– О, на него всегда найдется время. Вы же все равно берете вниз факелы, а по ночам вылазок на плато не бывает. Так что твои люди будут спать днем – если что, вас разбудят – и работать в ущельях по ночам. Куда лучшее использование вашего времени.
– Каждая вылазка с мостом, – проговорил Каладин. – Вы хотите, чтобы мы выходили на… каждую из них?!
– Да, – все так же рассеянно бросила она и постучала, чтобы носильщики подняли паланкин. – Вы слишком уж хороши. Это надо использовать. Ежедневное дежурство начнете завтра. Считай это… большой честью.
Каладин резко вдохнул, чтобы удержаться и не сказать ей, что он думает о такой «чести». Он не смог вынудить себя поклониться, когда Хашаль удалялась, но ей, похоже, было все равно. Камень и остальные мостовики начали перешептываться.
Каждодневная вылазка с мостом. Она только что удвоила их шансы быть убитыми. Отряд Каладина не продержится и нескольких недель. Их и так уже мало, и потеря одного или двоих во время атаки может привести к тому, что они не удержат мост. Паршенди начнут прицельно стрелять по ним и всех перебьют.
– Дыхание Келека! – горячился Тефт. – Она нас прикончит!
– Это несправедливо, – прибавил Лопен.
– Мы мостовики. – Каладин покосился на него. – С чего ты взял, что для нас существует какая-нибудь «справедливость»?
– По меркам Садеаса, мы недостаточно быстро сдыхаем, – бросил Моаш. – Каладин, ты знаешь, что солдат, пришедших посмотреть на тебя – на человека, который пережил Великую бурю, – приказали высечь? Садеас о тебе не забыл.
Тефт безостановочно сыпал ругательствами. Он оттащил Каладина в сторону, и Лопен последовал за ними, но остальные продолжали переговариваться друг с другом.
– Преисподняя! – негромко воскликнул Тефт. – Они любят притворяться, что относятся к мостовым отрядам беспристрастно. Вроде как все честно. Кажется, теперь больше никакого притворства не будет. Ублюдки!
– Ганчо, что мы будем делать? – спросил Лопен.
