впоследствии министра путей сообщения с 1909 по 1915 год. Это был очень даровитый человек, хотя и со своеобразными государственными взглядами, он погиб от руки большевиков в Пятигорске осенью 1918 года.
На этой почве, так сказать, более деятельного отношения Департамента государственной экономии Государственного совета к рассмотрению отдельных смет и произошло резкое столкновение между департаментом и министром финансов, по смете доходов от прямых налогов на 1893 год — в частности, в отношении поступления от выкупных платежей.
Составленные Государственной канцелярией подробные справки, заимствованные исключительно из отчетов Государственного контроля и сведений самого Министерства финансов, были тщательно рассмотрены департаментом в присутствии заменявшего министра его товарища А. П. Иващенкова, хорошего знатока сметного дела, и послужили поводом к некоторому увеличению ожидаемого дохода. Заключения департамента были подробно мотивированы и прошли все инстанции, не встретив никаких замечаний ни по существу, ни по изложению основных соображений.
Но представленный министру для подписи журнал департамента им не был подписан и вернулся к государственному секретарю при особом письме С. Ю. Витте, в котором, в выражениях величайшей резкости, содержалось обвинение чинов Государственной канцелярии в неправильном составлении справок, «несомненно введших департамент в полное заблуждение и притом неизвестно откуда заимствованных». Письмо заканчивалось просьбою сообщить, откуда именно взяты неверные сведения.
Недоставало только обвинения чинов Государственной канцелярии, и в первую голову меня — так как моя фамилия была даже упомянута в тексте письма, — в совершении служебного подлога.
Не трудно представить себе, каково было отношение к возникшему инциденту не только сметного отделения Государственной канцелярии, но и всего состава департамента, в котором заседали тогда такие выдающиеся государственные люди, как генерал-адъютант М. П. Кауфман, В. М. Маркус, М. С. Каханов и др.
Они приняли возведенное на канцелярию обвинение — обвинением против них самих, так как они взвесили весь справочный материал с величайшим вниманием, а основанное на нем заключение выражало только безупречное изложение высказанных ими суждений.
Письмо министра финансов дошло до сведения председателя Государственного совета, великого князя Михаила Николаевича, который поручил государственному секретарю произвести самый тщательный разбор всего дела и, не сомневаясь в безупречности работы чинов канцелярии, высказать, что им должно быть дано полное удовлетворение.
Расследование было возложено на товарища государственного секретаря, известного криминалиста Николая Андриановича Неклюдова. Немного времени потребовалось ему, чтобы сличить составленные справки с документами, на [основе] которых они были сделаны, просмотреть записи суждений департамента и вынести самое лестное для канцелярии заключение об исполненной ею работе.
По указанию великого князя Михаила Николаевича государственный секретарь Н. В. Муравьев, впоследствии министр юстиции и затем посол в Риме, написал министру финансов ответное письмо, в котором в выражениях, не оставляющих места какому-либо недоразумению, заявил, что чины канцелярии не заслужили того упрека, который им столь несправедливо сделан, что они не вышли за пределы их служебного долга и что члены Департамента государственной экономии всецело разделяют его заключение и могут только отнестись к работе чинов канцелярии с величайшею признательностью за ту помощь, которую они оказывают департаменту в разработке сметного материала.
Лично мне Муравьев сказал, что если министр финансов не сочтет возможным сознаться в допущенной им несправедливости по отношению к чинам Государственной канцелярии, то председатель Государственного совета, вероятно, доведет о случившемся до сведения государя. Ответ С. Ю. Витте не замедлил прийти.
В нем министр финансов выразил свое сожаление о случившемся недоразумении и сообщил, что оно произошло вследствие того, что он был введен в заблуждение неосновательным докладом директора Департамента окладных сборов И. Д. Слободчикова, недостаточно внимательно сверившего журнал департамента с отчетными данными, на которых он основан. Впоследствии стало известным, что директору департамента просто пришлось взять на себя чужую вину.
На этом и закончился весь этот конфликт. Министр финансов подписал журнал, Департамент экономии ни в чем не изменил своего решения и его обоснования, и только долгое время хранилось у него воспоминание о бесцельно возникшем столкновении. При первой моей встрече с С. Ю. Витте после этого эпизода он молча поздоровался со мною и никогда более к этому эпизоду не возвращался.
Возобновление наших нормальных отношений произошло уже в следующем, 1893 году.
На должность своего второго товарища министра С. Ю. Витте пригласил своего близкого знакомого по Киеву и, кажется, даже его личного друга А. Я. Антоновича. Никто его в Петербурге не знал, и ни о чем, относящемся до столичной жизни и до работы в центральных и высших государственных управлениях, он не имел ни малейшего понятия. Быть может, он был и прекрасным профессором и выдающимся ученым, но появление его на петербургском горизонте произвело на первых же порах одно сплошное недоумение не только его своеобразною речью и, как говорили тогда, с каким-то особенным «юго-западным» жаргоном, но и полнейшим неумением разобраться в самых простых вопросах и ответить на самое простое деловое замечание, каждый раз, как он появлялся в Государственном совете.
Сначала его министр пытался оправдывать Антоновича новизной обстановки, в которой ему пришлось появиться, выражая уверенность в том, что при его высоких дарованиях он скоро найдет свое равновесие, но затем и ему пришлось убедиться в неудачном своем выборе, и даже в ответ на недоуменные рассказы о его выступлениях сам он начал рассказывать о том, что и в Киеве с ним случалось немало анекдотов.
Попробовал было министр финансов попросить меня помочь Антоновичу перед заседаниями Совета указаниями, по каким делам ему лучше не настаивать на мнениях своего ведомства и по каким он может и в каком объеме рассчитывать на поддержку департамента, но из этого тоже ничего не выходило, при самом моем добросовестном желании исполнить эту просьбу.
Антонович перепутывал все дела, и для самого министра стало очевидным, что проще всего ему вовсе не появляться в Государственном совете.
Не лучше была его участь и в Сенате. Там он безнадежно проигрывал все дела. Ему не осталось ничего иного, как и самому убедиться в непригодности своей к новой для него деятельности, и скоро он стал заниматься внутренней работою в министерстве, на которой удача его была не больше, чем в его внешней деятельности.
Время шло, наступил 1895 год, и стало известно, что Антонович взял продолжительный отпуск и уехал в Киев, а министр начинает приискивать себе нового товарища.
Мне неизвестно, к кому именно он обращался, но как-то
